Бешеная стая - Михаил Нестеров

Я встретился со своим осведомителем на Красной Пресне, где больше ста лет тому назад в дни Декабрьского восстания шли ожесточенные бои. Я приехал на место встречи на четверть часа раньше, не торопясь и дважды проверившись – не тащу ли за собой хвост. Устроившись на лавочке, я стал изучать функции моего мобильника, как будто другого места и другого времени на это у меня так и не нашлось. Место встречи со своим агентом я выбрал потому, что в отделе внутренних дел по Пресненскому району работал мой товарищ по ГРУ Виталий Аннинский. Он мог меня прикрыть в случае надобности.

Этого своего осведомителя по имени Антон Привалов я не видел больше трех месяцев. А если в расчет не брать этот, в общем-то, немалый срок, то не виделись мы почти два с половиной года: Привалов торчал в подольской колонии. Реально ему светило шесть лет, и не без моего вмешательства срок его сократился втрое. Когда он освободился, первое, что сделал, – напугал меня. Я возвращался в город с дачи на первой электричке. Была жуткая рань – начало шестого, и я мог если не поспать, то поворочаться в постели еще пару-тройку часов, однако дело было срочное. Густой подлесок у края платформы дрогнул, и мне навстречу шагнула неясная в предрассветной мгле фигура. Я забыл все приемы самообороны, которыми владел, как мне думалось, в совершенстве, и стойка, в которой я встречал незнакомца, называлась «хендэ хох». Когда он поздоровался со мной, а я узнал его по голосу, я понял, что значит проглотить язык. Дар речи вернулся ко мне через минуту, и я ответил на приветствие откинувшегося осведомителя:

– Я чуть не обделался!

Вот и на площадь Краснопресненской заставы Привалов шагнул так же неожиданно, как будто упал с неба.

Сторонний наблюдатель назвал бы меня идиотом – только непроходимый тупица мог выбрать местом встречи с «агентом, добывающим секретные сведения в разведывательных целях» центр района, на площади, которая просматривалась со всех сторон. Именно это ее свойство я использовал – чтобы проверить, нет ли слежки за моим осведомителем. Мне было наплевать на его прошлое, на его отталкивающую внешность, похотливый взгляд, которым он ощупывал малолеток обоих полов – для меня он был ценным информатором, и это ставило крест на чистоте приемов и прочего дерьма.

Никто не проследовал за ним в темпе человека, испытывающего потребность в малой нужде. А мои глаза сканировали всех, чья скорость приближалась к скорости осведомителя, а все, что ниже или выше, автоматически отпадало.

Прошло десять контрольных минут, и я отправился на финишное место встречи, покидая своеобразный чек-пойнт.

Этот исторический район Москвы, расположенный в Центральном административном округе, считался и промышленным тоже. Не знаю, что стало с промышленностью – может, она вышла покурить – подальше от Дома правительства, бизнес-центра «Москва-Сити» и Центра международной торговли, – но дух общепита кое-где сохранился. Я перешагнул порог настоящей советской столовки. И даже ощутил тепло отцовской руки, державшей меня за руку…

Антон Привалов с бутылкой пива и жирным чебуреком на картонной тарелке устроился за столиком в дальнем углу зала и поглядывал в мою сторону – но без блеска в глазах: я уже давно отпраздновал совершеннолетие и ему был неинтересен.

Я взял бутерброд с московской копченой и лимонад и подошел к столику Привалова.

– Не против?

– Не против чего? Твоей колбасы рядом с моим чебуреком?

– Нет, блин, моего лимонада против твоего пойла!

Во мне еще не улеглась волна воспоминаний трехмесячной давности – тот животный испуг, явление Привалова из загаженных кустов, когда я превратился в Алену, сорвавшую аленький цветочек. Я пропустил этот позорный момент и махнул дальше, в вагон электрички с ее запотевшими стеклами, холодными сиденьями и поручнями, кишащими микроорганизмами, и молчаливыми пассажирами. Там я расстался с энной суммой, буквально пожертвовав деньги отмотавшему срок стукачу. И услышал из его уст откровение: я первый, к кому он обратился за помощью. Тогда я заметил ему: «Ты прямо как целка». И перешел на доверительный тон: «А ты у меня последний – которому я ссужаю…» – «Я не прошу в долг», – перебил он меня. И я заткнулся. А с другой стороны, какая разница – в долг, под расчет или авансом? Все равно мне этих денег не видать. В виде компенсации я получу от него ценную информацию.

– Встал не с той ноги?

Я невесело глянул на Привалова: «Обнаглевший стукач – что может быть хуже?»

– Да, я встал не с той ноги, – подтвердил я ровным голосом догадку повзрослевшего ябеды. И приступил к делу: – У меня маловато времени и прорва работы. Только не сочувствуй мне.

– Не собираюсь этого делать.

– Подними руки и скажи «хендэ хох».

– Зачем?

Я беззвучно рассмеялся.

– Что говорят в ваших кругах о «Бешеных псах»?

– Ни хрена себе, куда тебя забросило!.. Ты какой посредник в этом деле – пятый, шестой?

Привалов бросил в рот остатки чебурека, стряхнул руки прямо над тарелкой, хлебнул пива.

– Призраки, – наконец сказал он.

– В каком смысле – призраки?

Он тоже выложил клише:

– Никто их не видел, но все о них говорят.

– Значит, кто они и откуда… – Я глянул на пивную бутылку, потом на того, кто ее допил. – Слушай, я тебя вызвал не для того, чтобы смотреть, как ты качаешь башкой.

– Ты не понимаешь меня, а я тебя. Мы разговариваем на разных языках.

– Чтобы понять друг друга, порой достаточно трех букв.

– Паша, ты за какой налет уцепился? – продолжил Привалов. – О первом я услышал в местах не столь отдаленных. Если услышу что-нибудь, я тебе звякну. Я ж не знал твоего интереса в этом деле.

«В натуре, какого черта я сорвался?»

Дальше пришла выматывающая душу мысль: «Ты только в начале пути». И я искренне пожалел марафонцев. Всех, включая самого первого, испустившего дух на последнем километре.

– Ты действительно ведешь это дело или?..

– Действительно веду. Хочу примерить лавровый венок.

– Только запаха его ты не почуешь. – Привалов выразительно замолчал.

– Может и так статься. Сделай вот что, Антон: пусти слушок – но так, чтобы ты не стал первоисточником, – о местонахождении трупа пропавшей без вести официантки из бара «13 стульев». Ее зовут Ольга Губайдуллина.

– Слышал об этом деле. Года два назад она пропала, так?

– Так.

– Родственники предлагали большую сумму за информацию о ней. Многим хотелось подзаработать.

– Все так, – подтвердил я. – С этим делом пересекается еще одно: угон и поджог «четырнадцатой». Пожарные выезжали на место происшествия в день исчезновения Губайдуллиной.

– В каком месте случился пожар?

– В двухстах метрах от Старой дамбы – слева по дороге на Балашиху. Вот там, где сгорела машина, и спрятан труп.

– Радиус?

– Радиус, диаметр, – рассеянно ответил я. – Не знаю, где это место, ни разу не был там, но представляю это так: двое парней привезли жертву на машине, пытали ее, насиловали.

– Убили, – машинально покивал агент, разглядывая мои руки.

– Не факт, – тихо ответил я, прислушавшись к шестому чувству. – Не факт. Об убийстве он ничего не сказал.

– Кто – он?

Я продолжил, не замечая вопроса Привалова:

– Машина стояла вплотную к подлеску, может, в подлеске они ее и закопали. Пожарные полили горящую машину и кусты, уничтожив все следы преступления. Думаю, на это убийцы и рассчитывали. В милиции уголовное дело завели по факту угона и уничтожения личного имущества. Менты и подумать не могли, что оно связано с исчезновением официантки.

– Ты так много знаешь… – многозначительно покивал Привалов, вытягивая из меня ответ.

– Эту новость мне сорока на хвосте принесла, – удовлетворил я его любопытство. – Об источнике молчи громче, иначе и тебя, и меня возьмут в обработку костоломы из угрозыска. Сочини легенду про бомжатину, которую ты угостил пивком, а та распустила язык. Кто она и откуда – ты не знаешь.

– Какой возраст назвать?

– Свой любимый – лет четырнадцать.

– Я так и сделаю. Но мне эта затея не нравится.

– Мне тоже не все в этой жизни по душе. Каждое утро я надеюсь проснуться токарем. Даже не проснуться, а вскочить в полседьмого утра по механическому будильнику с кнопочкой, ошарашенно моргать глазами, брызгать на них холодной водичкой, складывать в авоську постиранную робу и обед, слушать новости по «Маяку», приходить с работы уставшим и по-настоящему счастливым.

– А в чем счастье-то?

– В независимости. Я отпахал смену, но ни на кого конкретно не отработал. – Дальше я натурально сбился на своего сослуживца Алексея Мазина: – Я хочу стать рабом без хозяина. Я хочу пахать на плантации, но не видеть надсмотрщика с плетью. Я хочу садиться за стол уставшим, а не потому, что пришел час обеда или ужина. Я хочу видеть результат своего труда: как ростки пробиваются из земли, как набухают почки, как наливаются соком плоды, как дурманит их аромат голову, как прекрасны они в корзине, как в груди рождается чувство полноты и осмысленности жизни. Понимаешь?