Красные, желтые, синие (сборник) - Мария Мартиросова

Дядя Вова послушался врача. Мы попрощались с дядей Витей и уехали в Москву. Ненадолго. Дядя Вова обратился в американское посольство, и вот мы уже оформляем документы на переезд в США. Евреям в таких просьбах редко отказывают. Дядя Вова торопился окончательно разорвать тонкую ниточку, которая связывала меня с моим прошлым. Ведь не сможет же она протянуться через Атлантику. Ниточка оборвётся, и я забуду всё.

Я разложила на столе черно-белые фотографии толпы с распахнутыми в гневном крике ртами. Маленький снимок с папиного паспорта. Мама и я напряжённо улыбаемся в объектив на фоне белых мурманских сугробов…

Дядя Вова быстро изучил схему московского метро. Он целыми днями ездил по разным учреждениям, писал заявления, стоял в очередях. А я сидела в гостиничном номере с кучей детских книжек и журналов. Дядя Вова очень волновался, что дела с моим удочерением продвигаются так туго. Ведь ещё несколько месяцев – и истечёт срок действия американских виз.

– …Ну и что, что «одинокий»? Ну не был я женат, не было у меня детей. А Марго-то у меня на глазах выросла, она-то мне как дочь, – убеждал дядя Вова чиновников.

Потом по кабинетам нам пришлось ходить вместе. Меня все расспрашивали, действительно ли мне хочется жить с дядей Вовой. Не обижает ли он меня, не бьет ли? Может, лучше в детский дом? В нашей стране отличные детские дома. Вот, например, в Твери. Детей там очень хорошо кормят, замечательно одевают, возят на экскурсии, в каждой комнате телевизор.

Нас гоняли из кабинета в кабинет, пока мы не добрались до самого главного начальника.

Мы долго ждали приема. Вошли, дядя Вова протянул ему документы.

– Так… это в порядке… это тоже, – листал бумаги худой лысый мужчина в очках. – А это что такое?! – он замер и уставился на какую-то ветхую справку. – Значит, она и у Манукянов была приемной дочерью? Где тогда бумаги об удочерении? Где согласие её предыдущих родителей? Да вы знаете, сколько ещё вам придётся предоставить документов?..

– Марго, – перебил его дядя Вова, – подожди меня в коридоре.

Когда дядя Вова вышел из кабинета, вся очередь кипела от негодования. Ведь если каждый посетитель по два часа на приёме будет сидеть, что тогда остальным делать?

– Порядок, – сказал дядя Вова, – разрешение есть, бумаги готовы. Завтра поеду за билетами.

Я не поднимала на него глаз, шла, смотрела себе под ноги.

– Дядя Вова, а почему он сказал, что я у мамы с папой была… приёмной дочерью?

Я остановилась, преградила путь и уставилась дяде Вове в глаза.

– Потому что ты… – он запнулся, захотел отвести взгляд, но не смог. – Потому что ты, Марго… Они тебя взяли, когда тебе было всего три месяца…

– Неправда! – закричала я. – Вы врёте! Просто я поздний ребенок! Они меня ждали. Я родилась, когда мама начала седеть. Папа говорил, что я – его подарок на сорокалетие. Они же мне говорили, рассказывали… Что жемчужинка, королева…

– Они тебя ждали, очень ждали, Марго, – заторопился дядя Вова. – Я же видел, как они хотели ребёнка. Девочку. Маргариту. А у твоей мамы – сердце. Она всё равно хотела ребёнка. Врачи сказали, никакой надежды на положительный исход. Ни одного шанса. А тут как раз где-то за городом случилась автокатастрофа. Перевернулась машина, погибли молодые мужчина и женщина. И после них осталась маленькая девочка, ещё грудная. Сейфали потом помог с бумагами. Ната ужасно боялась, что тебе кто-нибудь расскажет, что ты, это… неродная. Они даже квартиру несколько раз меняли, чтобы соседи по доброте душевной тебя не «просветили». Они тебя любили, так любили!..

– Я знаю, – тихо сказала я. – Извините меня, дядя Вова, за «врете».

Мы прошли мимо памятника Пушкину. Там было полно народу. Девушки и парни с первыми весенними цветами. Мамы с колясками, смешные карапузы в комбинезончиках.

– А те, которые разбились, они кто? – осторожно начала я. – Что за люди?

Дядя Вова покачал головой, пожал плечами:

– Не знаю. Документами занимался Сейфали. Он, наверное, знал. А я не хотел расспрашивать. Мы сразу стали считать тебя дочкой Гарика Манукяна, и всё.

– А это… – колебалась я, – а какой они… национальности были?

Дядя Вова немного помолчал, а потом глухо произнёс:

– Русские. Гарик однажды сказал, что ты очень на них похожа, тоже курносая блондинка.

Мы уезжали налегке. Только документы, коричневый пакет из толстой обёрточной бумаги с пачкой старых фотографий да несколько свитеров.

Меня передавали из рук в руки. Дядя Алик крепко прижимал меня к себе, потом подходил дядя Витя, обнимал меня за плечи, дядя Сейфали гладил и гладил меня по голове. Дядя Вова улыбался, похлопывал друзей по плечам, говорил, что наконец-то побывает за границей, повидает западное полушарие, посмотрит на статую Свободы, сходит на Манхэттен. Говорят, осенний Нью-Йорк – самый красивый город на свете.

Объявили посадку.

– Не забывай, – прошептал мне на ухо дядя Алик.

В Нью-Йорке мы были всего полтора часа. Даже не успели выйти из здания аэропорта. Узнали, когда рейс на Балтимор, выпили кофе – и сразу началась регистрация.

Лететь было совсем недолго, в соседний штат Мэриленд. Дядя Вова перелистывал какую-то брошюрку. Отыскав в ней русский текст, прочитал вслух: «Город Балтимор имеет удивительно удачное месторасположение, рядом океан. В числе достопримечательностей – дом-квартира Эдгара По, великого американского писателя».

А в Нью-Йорк мы ещё съездим. До него ведь рукой подать. Погуляем по Центральному парку, сходим в картинную галерею, пофотографируемся на Манхэттене.

«Американский» английский мне дался очень легко. Зато дядя Вова мучился по-настоящему. Он зубрил английские слова, неуклюже произносил их в магазинах, на улице. С техникой он тоже не очень ладил. С посудомоечной машиной, во всяком случае, общалась только я. Дядя Вова по старинке мыл тарелки губкой.

«О’кей» – любимое английское выражение дяди Вовы. Его он произносил с улыбкой и без малейших затруднений. У нас действительно всё было о’кей. Дядя Вова устроился таксистом и неплохо зарабатывал, я училась, понемногу оттаивая и забывая о прежней боли. Дядя Вова учил меня фотографировать, и я серьёзно увлеклась фотографией. Несколько моих работ получили первые призы на городских фотовыставках.

– Тебе надо расти, делать карьеру, идти вперёд, – решил однажды дядя Вова. – Балтимор, конечно, славный город, но не Нью-Йорк.

Он аккуратно упаковал мои вещи, купил билеты, дал кредитку.

– А в этой коробке, Марго, – сказал он уже в аэропорту, – вещи из Баку. Фотографии, несколько сувениров. Я её за десять лет так и не открывал. Если почувствуешь, что можешь уже смотреть на них, тогда распакуй.

Я долго не могла устроиться в своей нью-йоркской квартире. На окнах висели старые выгоревшие шторы, оставшиеся от прежних хозяев. У стены стояли нераспакованные коробки, а на полу лежал вытертый ковёр. Огромная 50-метровая студия с кухней и ванной. Я прикидывала, как разгородить её хотя бы на две части – спальню и кабинет. Но вдруг пришло письмо из географического журнала «Континенты», что моё резюме их заинтересовало и меня приглашают на собеседование. О такой удаче я даже не мечтала. Толстый глянцевый журнал – и я, никому не известная 23-летняя фотолюбительница Маргарет Манукян!

Редактор «Континентов» внимательно просмотрел папку с моими снимками, попутно задавая разные вопросы. На некоторых фотографиях он задерживал взгляд и удовлетворённо кивал. А потом вдруг сказал, что готов предоставить мне работу. Для начала предложил съездить в Мексику, сделать серию снимков для статьи о тамошней флоре.

С этой минуты Нью-Йорк больше не казался мне надменным и равнодушным городом. В автобусе я всё планировала, куда лучше сходить в те три дня, что остались до вылета в Мехико. Например, в Центральный парк, в картинную галерею, на Манхэттен. Прихватить фотоаппарат, нащёлкать первые дни нью-йоркской осени и послать снимки дяде Вове в Балтимор.

Я нечасто получаю письма. А если вытаскиваю из почтового ящика толстый конверт, то никогда не сомневаюсь: это – от дяди Вовы. Он подробно пишет о своих делах, о наших балтиморских знакомых, по пятибалльной системе оценивает мои фотографии в «Континентах». В декабре я получила от дяди Вовы необычное, то есть короткое письмо. Всего две строчки: «Марго, прочти, подумай, позвони». Тут же была статья, вырезанная из какой-то газеты. В ней сообщалось, что скоро в Нью-Йорке откроется традиционная выставка работ молодых фотографов. Участие в подобном мероприятии – дело необычайно престижное.

Я бессмысленно рылась на полках, разбирала снимки, негативы, которые скопились за последние годы. Япония, Таиланд, Чехия, Франция, Хорватия. Очень яркие, зрелищные фотографии. Наверное, они неплохо будут смотреться на выставке. Вдруг на самой верхней полке отыскался пыльный конверт с манхэттеновскими негативами.