Король франков - Владимир Москалев

И Можер поднялся. За ним встал Рено.

– Что ж, наденем личину послушания и будем являть смирение. Я же, как послушный сын матери Церкви, стану проповедовать слово Божье и заслужу исповедями, благословениями и молитвами во славу Господа добрую славу благочестивого монаха, как и подобает в моем сане.

– Договорились, брат. А теперь едем во дворец к королю. Впрочем, почему едем? – я в седле, а ты рядом.

Сев на коня, Можер поглядел на нового знакомого и заметил:

– Ну, точь-в-точь как месяца четыре тому назад, только тогда был герцог, а теперь монах.

– О чем ты?

– Да так, пустое. А скажи, Рено, отчего вы, монахи, в темных рясах? Так указал вам Господь?

– Монах носит темные одежды в знак того, что он считает сам себя последним грешником, – смиренно ответил Рено. – Клюнийцы, которых боится сам папа, тоже в черном и живут по нашему, бенедиктинскому уставу.

– Не считай себя последним грешником, брат, – воскликнул Можер, трогая лошадь, – за тобой вскоре выстроится приличная очередь.

– Не выгнали бы, кому я там нужен.

– Ты несешь слово Божье, кто посмеет тебя обидеть?

– Хорошо тебе говорить, граф, ты силен, а я слаб.

– Не падай духом, приятель, я буду тебе надежным щитом, так и знай. С рождения мечтаю защищать слабого. Зачем тогда мне сила, черт побери!

Рено только улыбнулся в ответ.

Глава 3

В королевском дворце

Гуго жил в огромной, круглой каменной башне, которую называл дворцом. Она была построена при сыне Карла Лысого Людовике на правом берегу Сите как сторожевая и имела в высоту не более акта, что равнялось приблизительно ста двадцати футам. На две трети высоты ее стену прорезывали узкие окна-бойницы, выше них тянулся ряд окон шире – с цветными стеклами в свинцовых переплетах.

Башня имела три входа-выхода. Один вел в Галерею Правосудия, тянувшуюся вдоль берега; другой – во дворец римских императоров, резиденцию Хлодвига. Третий, выходящий на реку, служил для сообщения с внешним миром; здесь всегда было людно, а у двух массивных, обитых железом дубовых дверей с караульными башенками по бокам, всегда стояла стража.

Именно сюда, как указал Рено, и подъехал Можер верхом на лошади. Едва он спешился, монах схватил его за руку.

– Не понимаю, отчего все так суетятся, – он кивком указал на снующих вокруг них горожан, – обычно здесь спокойно.

– Да нам-то что за дело? – повел плечом Можер, привязывая лошадь за крюк в виду одного из стражников. – Эй, приятель, – обратился он к нему, – видишь моего коня? Присмотри за ним, все равно торчишь тут истуканом. А теперь скажи, король у себя?

– Как я могу это знать? – бесстрастным голосом ответил страж.

– Так пойди и узнай.

– Мне нельзя оставлять пост.

– Еще чего! Как же я попаду к королю, если он не знает, что я здесь?

– А что вам надо у короля?

– Невежа! Как смеешь ты задавать подобные вопросы? Да знаешь ли, что у меня важное сообщение для государя, и если ты меня не пустишь к нему, я одним ударом кулака вышибу из тебя дух!

– Побудьте здесь, господин, я доложу начальству, – неожиданно вмешался второй страж и скрылся в караульном помещении.

Немного погодя он вышел оттуда в сопровождении лысого толстячка, меланхолично жующего на ходу.

– Что здесь происходит? – новый персонаж уставился на нормандца. – Кто вы такой и что вам надо?

– Не слишком ли много задаешь ты вопросов? – грозно поглядел на него Можер. – На твоем месте я вел бы себя повежливее с графом.

Толстяк сразу же перестал жевать и заискивающе проговорил:

– Ваша милость, вероятно, желает попасть в башню? Мой долг пропустить вас, но сначала я обязан доложить его величеству, что его желает видеть господин… как прикажете доложить о вас?

– Меня зовут Можер.

– Ах, вот как, – осклабился толстяк. – А скажите-ка, господин Можер, зачем это вам надо к королю?

– Разве я обязан тебе об этом докладывать?

– Вы, значит, считаете, что не должны этого делать? – при этом начальник караула выразительно посмотрел на висящий у пояса посетителя внушительных размеров кошель. – Но нам, как вы, наверное, уже знаете, да и не можете, судя по вашему виду, не знать, даны на этот счет определенные указания.

– Какие еще указания?

– Сейчас объясню. Мне надлежит расспросить вас хорошенько: во-первых, откуда прибыли, ведь, глядя на вашу одежду, не скажешь, что вы парижанин. Во-вторых, вы назвали короля королем, стало быть, вам уже известно об этом, поскольку совсем еще недавно он был нашим герцогом. Отсюда вопрос: откуда? В-третьих, вы должны объяснить причину вашего визита, ведь его величество король не всех принимает, и если он узнает, что особа, которую к нему допустили, не заслуживает его внимания, я получу выговор по служебной линии, и может встать вопрос о моем несоответствии должности, которую я занимаю. Это не говоря уже о том, что вы, прежде чем войти в башню, должны оставить здесь свое оружие, ибо таковы правила. В-пятых, к моему глубокому сожалению, вам придется довольно долго прождать… на солнцепеке, – толстяк пощурился на солнце, – пока я сообщу о вас командиру личной охраны короля, потому что я…

– Потому что ты скотина! – взревел Можер, делая угрожающий шаг вперед. – Но, видит бог, мое терпение лопнуло, а потому я сейчас возьму тебя за шиворот и понесу, как щенка, а потом скажу королю, что этот кусок мяса вздумал задерживать у ворот башни сына Ричарда Нормандского!

Толстяк выпучил глаза, поперхнулся, мгновенно побледнел, потом, не сводя испуганного взгляда с грозного посетителя, боком попятился к дверям и, раскрыв их, тотчас исчез.

– Что это с ним? – спросил Можер у первого стража и вдруг увидел, как тот тянет из ножен меч.

Можер поглядел на другого; тот последовал примеру своего напарника.

Нормандец повернулся к монаху:

– Какие-то чудные эти парижане! Будто я собираюсь их убивать. Зачем они вытащили мечи?

Он вновь обернулся к стражникам и поневоле отступил: оба с копьями наперевес шли прямо на него, мечи грозно сверкали на солнце, в глазах горела решимость.

– Ах, вот оно что! – вскричал Можер. – Значит, так у вас в Париже принято встречать гостей? Что ж, принимаю вашу игру, бездельники! Ох, и давно же чесались у меня руки поработать моим Фондремоном, клянусь сандалиями своего прадеда!

И, выхватив меч, нормандец бросился на обоих стражников.

Завязалась борьба. Стали собираться любопытные, но, одергиваемые соседями, торопливо уходили прочь.

На шум из караульного помещения выбежали еще двое вооруженных воинов и бросились на Можера. Он едва успевал уходить от ударов, помогал щит. Тут вмешался Рено. Подняв высоко над головой распятие, подобранное им у места экзекуции, он крикнул: