Черный снег на белом поле - Юрий Воробьевский

О том, как это чудище вылупилось из ханжеской протестантской морали, рассказывает дневник Рассела: «Мои родители — лорд и леди Эмберли — считались ужасными людьми из-за передовых для своего времени взглядов на политику, теологию и мораль. Когда в 1874 году мать умерла, ее похоронили без всякой религиозной церемонии рядом с домом в Вай Вэлли. Отец хотел, чтобы его тоже похоронили там, но, когда в 1876 году он умер, его желаниями пренебрегли и обоих перевезли в фамильный склеп в Шени. В завещании нашими с братом опекунами отец определил двух своих друзей, разделявших его взгляды, однако с завещанием не посчитались, и решением Верховного суда мы были отданы на попечение бабушки и деда. Мой дед, известный государственный деятель, умер в 1878 году, и вопрос о том, как меня воспитывать, решила его вдова. Она принадлежала к шотландским пресвитерианам, а затем постепенно стала унитарианской. По воскресеньям меня попеременно брали то в приходскую церковь, то в пресвитерианскую церковь, а дома воспитывали в духе унитаризма. Не было проповеди вечного наказания и веры в буквальную истинность Библии, а воскресенье не соблюдалось, если не считать того, что в этот день — чтобы не смущать слуг — старались не играть в карты. Но в остальном мораль была строгой, считалось само собой разумеющимся, что совесть — это око божье — непогрешимый руководитель во всех практических затруднениях.

Пятнадцати лет я записал в этой тетради: «Рассматривая свободу воли, мы не видим ясной разделительной линии между человеком и простейшими. Следовательно, если мы наделяем свободой воли человека, мы должны также наделить ею и простейших. Но это трудно сделать.

Следовательно, если мы не желаем наделять свободой воли простейших, мы не должны наделять ею и человека. Это, однако, хоть и возможно, но трудно себе представить. Если — что кажется мне вероятным — протоплазма организовалась в силу естественного хода вещей, без какого-либо вмешательства бога, тогда мы, как и все вообще животные, живем просто за счет химических сил и ничем не лучше деревьев (о которых никак нельзя сказать, что они обладают свободой волей»).

Человечество для таких мыслителей — темный лес. Ясно одно: его надо преобразовать в райский сад. Причем, здесь, на земле. Одни деревья полить, другие — выкорчевать. Глобальным садовником и должно стать Мировое правительство.

Итак, идея с бомбой. Все же она явно говорила о недостатке терпения у самих «постепенных» фабианцев. Эволюционный процесс идет ведь не скоро. И всегда возникает соблазн подтолкнуть его.

Это касается и изменения человека. Масоны прекрасно знают, как быстро «трансмутируется» личность. Нужен лишь набор шоков, вызываемых ритуалом инициации. Модифицированное существо должно уподобиться отшлифованному каменному кубу. Молоток мастера стесывает все человеческие «шероховатости» вроде сострадания. И «куб», холодный и блестящий, ложится рядом с ему подобными в стену нового Соломонова храма — Всемирной власти.

На том же построен и неолиберализм. На том же базируются и его классики наподобие Хайека. «Основная масса трудов фон Хайека посвящена разработке методов, позволяющих добиваться полного отчуждения между людьми, лишать их дружбы и альтруизма. Пропаганда эгоизма и преимущества своих интересов над общими стала главной миссией американцев в мире... Хайек предлагает постоянно перемешивать и перемещать население Всемирной Империи, чтобы не возникало прочных местных структур». (Цит по: [71]).

Метафизическое общество

Авторы таких концепций — страшные люди. А сами концепция, по меткому замечанию архимандрита Рафаила (Карелина), — это попытка высветить хаос фактов тусклым светом человеческого рассудка.

Вернемся к Уэллсу. Он прошел социальную эволюцию и сам. Вырвался из низов в высшее общество. Помог ему уже знакомый нам Томас Хаксли. Тот самый, ближайший последователь Дарвина (некоторые, впрочем, формулируют иначе: именно Хаксли создал своей пропагандой Дарвина). В 1884 году 18-летний Уэллс выбрал для изучения биологию, и его наставником стал Хаксли. Вскоре, однако, даровитый юноша бросил науку ради писательства. Хаксли познакомил его с издателями и, что гораздо важнее, с членом Метафизического общества лордом Артуром Бальфуром. Общество было основано в 1869 году с целью воспитания более эффективной интеллектуальной элиты.

Чем характеризуется метафизика? Она оперирует отвлеченными понятиями и является инструментом построения мировоззрений и логик. Эта дисциплина как бы стоит над человеческим опытом и претендует на роль учения о сверхчувственных формах бытия. Нет, имеется в виду отнюдь не мир ангелов и демонов в их христианском понимании. Ангелы и демоны метафизики — информация, стоимость, ценности и другие ненаблюдаемые объекты.

Как суммировать метафизическую картину мира, сложившуюся в британской элите? Вот как: Бога, по крайней мере, Бога христианского не существует, а человек — трусливое, управляемое, продажное животное. Следовательно, вопрос стоит только так: чем пугать, какими стимулами управлять, почем покупать?

Во времена министра иностранных дел Ее Величества лорда Бальфура казалось, что метафизические технологии восторжествовали. Например, богатства многомиллионной Индии опорожнялись с помощь всего лишь нескольких десятков тысяч англичан. В их «метафизические» головы приходили удивительные идеи по управлению религиозными чувствами туземцев. Как они спровоцировали в нужный момент восстание сипаев? Индуистам сказали, что патроны смазываются жиром священной коровы, а мусульманам — что свиным салом...

Одним из членов Метафизического общества был Дарвин. Его «теория» — один из типичных результатов метафизики. (Шпенглер удачно назвал ее гипотетической протоплазмой). С ловкостью шимпанзе дарвинизм взгромоздился выше науки. Он оказался отнюдь не объективным результатом исследований. Курьезная гипотеза, доказывавшая, в частности, будто бурые медведи произошли от китов, стала эффективным информационным оружием. Борьба видов среди животных как бы подтверждала закономерность покорения Британией «отсталых» народов.[10]

И это еще не все. Промежуточное существо между приматом и человеком безуспешно ищут до сих пор, зато за время этих поисков миллионы людей уверовали в свою звероподобность. Их мировоззрение — взгляд из-под нависших надбровных дуг гориллы. На окружающий мир смотрят нечеловеческие глазки. В них вечная жажда насыщения. Они налиты кровью гнева и похоти...

Еще в советское время мне довелось наблюдать исследования обезьян, проводившиеся профессором Денисовым в одном из академических институтов под Ленинградом. Перед тем, как впервые приблизиться к клеткам с шимпанзе, я получил предостережение: близко к решеткам не подходить — ревнивые самцы могут описать. И вот мы вошли. Неожиданно раздались бурные аплодисменты. В ладоши хлопали все — и самцы, и самки, и детеныши. Денисов очень гордился выработкой этого рефлекса, сопутствующего кормлению. Еще он показывал мне, как мамаши-шимпанзе гордятся успехами своих детенышей, которых ученые пытались обучить работать на компьютере.

Летом питомцев Денисова вывозили на какой-то остров в Псковской области, где шимпанзе постоянно находились под прицелом кинокамер. Так появился документальный фильм, который был очень популярен в советское время. Он назывался «Остров».

Я думаю, опыты с обезьянами имели какой-нибудь оборонный, прицел. А идеологический пафос исследований советского ученого был очевиден: обезьяны такие же, как и мы. И управлять ими для нужд государства можно так же, как управляют строителями коммунизма.

Демографический пшик

Если бы аисты действительно приносили детей, в нынешнем мире им бы не поздоровилось. Их бы объявили посланцами мирового терроризма и сбивали ракетами «Стингер». Одновременно газетные утки вспомнили бы о Мальтусе. Закрякали бы о том, что эти зловредные аисты нарочно усугубляют демографические проблемы перенаселенной планеты.

Теория Мальтуса, кстати, также отвлеченная и умозрительная. Сначала диавол производит беспорядок в головах, а затем эта «турбулентность» проецируется в жизнь.

Итак, в больную голову вселяется мысль: тот, кто недостаточно закален, должен умереть. Предпочтительно — еще в детстве. Еще лучше — до наступления детства. Древние считали, что Янус, бог всяческого начала, охраняет каждого человека в первые моменты его утробной жизни, с акта зачатия. Однако он не уберег и не мог уберечь людей от вторжения в мир человекоубийственных идей, которые зародились, впрочем, еще до Мальтуса.

Шпенглер пишет: «Многоплодие изначального населения представляет собой природное явление, о котором даже никто и не задумывается и тем более не задается вопросом о его пользе или вреде. Когда в сознании возникают жизненные вопросы вообще, оказывается под вопросом сама жизнь. Отсюда берет начало мудрое ограничение числа рождающихся, оплакиваемое уже Полибием как роковое для Греции обстоятельство, однако широко практиковавшееся в больших городах еще задолго до него, а в римскую эпоху принявшее устрашающие масштабы; поначалу оно обосновывалось материальной нуждой, но уже очень скоро вообще никак не обосновывалось».