Портрет - Леонид Нечаев

Как там? «…Далеко еще до первых зимних бурь…» Ах, эта чудная Людмила Петровна! Сейчас она приступит к положительным образам, и это будет так же славно, как стихи… Ах, эта Талька! Она странная, неуравновешенная, но все это так простительно! Она не придала никакого значения тому, что он не пришел тогда вечером… Нет, она не могла не придать этому значения, но она поняла, что что-то случилось. А он… Как смел он думать о ней плохо?

У нее узкие, беспомощные плечи.

Она тряхнула головой, и на книгу упали золотые локоны. Женя перехватывает руку Булкина. Хватит. Мы не в пятом классе, чтоб девчонок за косы дергать. Булкин растерянно хлопает маленькими карими глазками.

Женя пишет Тальке ответную записку: «После уроков жди меня дома. У меня есть идея».

На переменах все по привычке толпились вокруг Тальки, по-прежнему расспрашивая ее о Москве, о модах, об артистах, певцах, дисках. Все почтительно слушали, ахали, охали и только что не просили у нее автограф, как будто она сама была знаменитая актриса. Женя наблюдал за всем этим со стороны. Игорь даже подтолкнул Женю: не робей, мол, иди хоть рядом постой, обалденнейшая девчонка, такие пенки выдает! Игорь надеется, что она и впредь будет ходить на танцы в школу или в ДК, и тогда он к ней железно подкадрится. Он это умеет. Он даже способен отбивать девчонок у других парней. Женя взглянул на его черные усики, вздохнул. Еще недавно он завидовал его росту, усикам, неизменному успеху на танцах, а сейчас Игорь, как ни странно, вдруг показался очень похожим на безобидного коротыша Булкина. Оба они еще способны дергать девчонок за косы, отбирать у них портфели… Никакая сила не могла бы заставить Женю просто так, от нечего делать, в шутку схватить одноклассницу за руку, за плечи, как это самым естественным образом делали другие, тот же Игорь, тот же Мишка. И эта невозможность пришла к нему давно, года два назад.

С нетерпением ждал Женя конца уроков.

…Наспех поев, он чуть не бегом побежал на конюшню к отцу. Отец как раз чистил Ушатика. Женя отобрал у него скребницу, щетку и сам дочистил коня. Когда рыжий Ушатик весь заблестел, словно только что купанный. Женя спросил у отца, любовавшегося его работой:

— Можно взять его на часок? И Марго…

Женя говорил в сторону, не глядя на отца. Тот, не произнося ни слова, вывел вороную Марго и долго, добросовестно седлал ее. Женя с нетерпением ждал, уже сидя верхом на Ушатике. Отец подал ему повод Марго, хлыстик, и Женя, тронув Ушатика каблуками, двинулся в сторону поселка.

Отец, стоя в воротах конюшни, смотрел ему вслед, приговаривая: «Надо — бери. Ведь не меньше моего коней обихаживаешь…»

Женя остановил лошадей у Талькиного дома. Талька выбежала на крыльцо, ахнула, осыпала морду Марго поцелуями. Красавица Марго, хотя и была балована лаской, отстранялась и удивленно таращила на нее глаза. Низкорослый Ушатик, который, в отличие от Марго, недобирал ласки, потянулся было мордой к Тальке, да застеснялся и опустил голову.

Талька была — очень кстати — в джинсах и в мужской клетчатой рубашке. Она прямо с крыльца села на Марго — боком, свесив ноги на одну сторону, как амазонка. Женя подал ей хлыстик и посоветовал сесть по-мужски. Талька беспрекословно слушалась его. Она восторженно смотрела на Женю, а под ней играла, переступала чуткая Марго.

— Ой, я проваливаюсь куда-то! — смеялась Талька, судорожно цепляясь за луку. Когда ей было двенадцать лет, мама водила ее в манеж, но то были полузабытые ощущения. Каждый шаг Марго переполнял Тальку счастьем и страхом: «Ой, я еду!.. Ой, я падаю!..»

— Не бойся, — улыбался Женя. — Марго очень спокойная. Она пойдет за Ушатиком как привязанная.

— Марго!.. — воскликнула Талька. — Так она, оказывается. Марго! Королева лошадей!

Женя тронул поводья, и Ушатик пошел шагом. Оглянувшись, Женя в изумлении поднял брови: когда успела Талька снять с себя зеленую ленту и повязать ее бантом на гриве Марго?

Ушатик, почуяв простор, взял рысью. Марго не отставала. Талька давно бросила луку и выпрямилась. Она отлично приноровилась к рыси — привставала под левую ногу, словно выросла на лошади.

Они выехали в поле, миновали скирду. Женя перевел Ушатика на галоп. Марго не отставала ни на шаг. Более того, она пошла бок о бок с Ушатиком, а потом и вовсе обошла его. Женя видел всплески золотых волос, слышал Талькин счастливый голос: «Хлыстик потеряла!» — и ничем не мог выразить свой ответный восторг, и только горячил Ушатика.

Очень скоро Ушатик сдался, пошел рысью. Марго раз-другой оглянулась и тоже перешла на рысь. У закрайки леса повернули назад. Домой возвращались шагом. Талька молчала и лишь посылала Жене восхищенные взгляды. Женя покачивался на Ушатике и невольно прикасался ногой к Талькиной ноге. Это Марго и Ушатик пошли теснее. Женя поджал ногу так, чтобы не задевать Тальку. Талька заметила это, улыбнулась.

Кони успокоились, как будто сложили крылья, и едва двигались к поселку. Женя не подгонял Ушатика.

Талька свесила голову, задумалась. Потом сказала грустно:

— Ты хороший мальчик.

Кони остановились. Они давали понять, что здесь лучше всего свернуть к конюшне. Только сделать это самовольно они не смели. В поселок же им плестись не хотелось, вот почему они самым дипломатичным образом остановились.

Это было очень некстати. Женя собирался один отогнать их на конюшню, но для этого надо было доставить Тальку до самого дома.

Талька заметила его замешательство.

Женя тряс поводьями, но Ушатик не шел. Женя поддал под бока каблуками, и Ушатик, обиженно склонив голову, потопал к поселку.

Марго стояла.

— Поехали на конюшню. Я хочу знать место Марго, чтобы носить ей шоколад, — сказала Жене в спину Талька.

Женя ссутулился, не ответил.

Марго, недоуменно глядя вслед Ушатику, ступила за ним.

Остановились у крыльца. Женя молчал.

— Почему ты не захотел взять меня с собой на конюшню? — допытывалась Талька. — Ну скажи, почему?

Женя тоскливо смотрел в сторону. Тогда Талька спрыгнула с Марго и отдала Жене повод. С обидой и в то же время с глухой нежностью в голосе сказала:

— Глупенький. Я же знаю, что там работает твой отец. И я видела тогда, как ты тащил его на себе. Я…

Она быстро отвернулась и убежала в дом.

Мать принялась за стирку, а Женя уединился в отгородочке, задернул занавески и стал исследовать свое лицо, разглядывая его в зеркале.

Рассматривать себя он стал со дня знакомства с Талькой. Чаще всего, чтобы получить верное впечатление, он старался смотреть на себя как на постороннего, которого видит впервые. Впечатления, однако, были самые разные. Порой этот странный «я-посторонний» казался даже красивым, порой — безнадежно некрасивым. Женя заметил, что это зависело от настроения. Так он и не знал: красивый он или нет.

Он и при матери как-то подосадовал, что некрасив, желая вызнать, что она думает об этом. Она сказала: «По мне, пусть будет дерево криво, были бы яблоки сладки». Вот и повертывай эту пословицу как хочешь… Да мать и не судья: красивый — из скромности не признается, некрасивый — из жалости промолчит.

Сколько книг перелистал он, ища похожих на себя людей, о которых авторитетно было бы сказано, что они некрасивы или красивы. Раз и навсегда.

Женя сел к столу, придвинул к себе толстую книжищу. Это был учебник для студентов-медиков — «Нормальная анатомия». Открыл ее наугад. Вот он — средний правильный человек. Не человек, а схема человека. Схема стоит прямо, чуть отведя правую руку, показывая ладонь, — и этот жест оставался единственным живым движением. В этой схеме обозначены белые кости, розовые мышцы; в другой — красные и голубые артерии и вены; в третьей — похожее на молнию разветвление нервов. Но это еще не человек, поэтому Женя и не сравнивал себя с этими изображениями, а просто изучал их.

Помимо «Анатомии», он откопал у Хлебникова в стопках книг «Легенды и мифы Древней Греции» и теперь намерился проштудировать и эту книгу. Открыл ее — и увидел обнаженного светлого юношу, ступившего из непроницаемого мрака. Юноша стоял почти прямо, с отведенной левой рукой, чуть повернув голову влево. Встречал ли он кого? Прощался ли с кем? На кого был обращен его взгляд, кого он одарил поворотом головы и движением руки? Кто он, этот юноша?

Женя с изумлением и тревогой всматривался в него.

«Никто из смертных не был равен ему красотой…»

Женя встал и в волнении заходил по комнатке. Вот оно, вот откуда надо начинать!.. А то сравнивает себя с Булкиным да с Игорем… Булкин лицом даже некрасивее Жени. Он еще не понимает, что он некрасив. Бедный Булкин!

А Игорь… Тот мнит себя идеалом мужчины, а его в поселке зовут журавлем тянутым. Подумаешь — метр восемьдесят три! Подумаешь — усики!.. Перед анатомическим муляжом, перед Мишкой коротышом, перед Женей — да, красавец. А перед Адонисом…