Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра - Евгений Соломенко

Старый Дон, поглаживая знаменитую бородавку, до конца выслушал горячащегося заместителя. И, озарив очередной рождественской улыбкой, потрепал по плечу.

– Справедливо! Справедливо говоришь, сынок! За последнее время мы несколько раз капитально лопухнулись. А проект твой я подписал: открываем Русский филиал (у меня тоже стоит на это дело!). Просто тебе не сказал – позабыл, что со старика возьмёшь?

Приобнимая Паоло, Бородавка подвел его к дверям:

– Ступай, сынок! И передай привет маме. Скажи – на днях непременно загляну отведать ее изумительного тимбалло ди ризо!

Подбирая полы белого плаща, элегантный заместитель Босса шел через двор к своему кадиллаку. Он шагал упруго, казалось – планета отскакивает от подошв его лакированных туфель.

Повертим и планетой, дело нехитрое! Паоло знал: ещё пара дней – и он станет Большим Боссом и произнесёт прочувствованную речь над дорогущим гробом, в котором упокоится Его Величество Бородавка. Недолго осталось старому дрючку командовать «Армией Спасения»! Заказ уже размещён. Специалист нездешний: прилетит из Пармы, сделает дело и в тот же день покинет Старый Свет. А он, Паоло Банделло, встанет, наконец, во главе корпорации.

Стив «Гаденыш», шофер-телохранитель, пожёвывая спичку, выскочил навстречу шефу, распахнул заднюю дверцу. Второй бодигард, Чарли «Кочерыжка», как и положено, занял позицию подле заднего сиденья лимузина. Когда Паоло оказался в шаге от кадиллака, верный Стив выронил из зубов обслюнявленную спичку, и на его низком лбу, над переносицей образовалось круглое отверстие.

Паоло хорошо знал, отчего на лице у человека появляются такие маленькие аккуратные дырочки. Но сейчас не успел ни удивиться, ни испугаться. Потому что секунду спустя другой снайпер нажал на крючок – и несостоявшийся Дон, догоняя «Гадёныша», отправился в самую дальнюю дорогу. Белоснежный плащ нелепо разметался среди ржавых луж старого автомобильного кладбища.

Чарли «Кочерыжка» открыл багажник и принялся деловито укладывать в него два безжизненных тела.

Быстро управившись (дело привычное!), «Кочерыжка» уселся за руль – и машина плавно тронулась с места.

Босс созерцал эту сцену на одном из шести мониторов, дающих панораму вокруг «фургончика». Когда кадиллак скрылся из вида, дон Винченцо хмыкнул:

– Что, Паоло? Пободаться со мной решил, заказал старого Фраскезе? Сильно же у тебя стояло на мой Синдикат! Но тут ты, дьявол подери, капитально лопухнулся. Так-то, сынок!

Доска объявлений

Транснациональная корпорация «Армия Спасения» объявляет вакансию на замещение должности первого заместителя Большого Босса. Гарвардских вонючек просим не беспокоиться.

Резюме и портфолио высылать в Департамент по работе с персоналом, Чарли «Кочерыжке».

Глава 7

СНЫ О КИТЕЖ-ГРАДЕ

(Санкт-Петербург, 1999 год)

Из трясины, ощетинившейся гнилым осинником, глухо простонал филин. Да нет, какой там филин: до ночи ещё несколько часов! То другая какая-то нежить голосок богомерзкий подала.

Глеб Платонов считал себя современным человеком, лишенным бабкиных суеверий. Да и звание кандидата исторических наук тоже к чему-то обязывает! И всё же от болотного стона по спине просвещённого кандидата пробежал холодок. Померещилось, будто ядовито-зеленая кочка ожила, задрала к небу косматую морду и на такой вот ноте излила тучам вековечную тоску-обиду. А может – прохрипела проклятие вслед двуногому чужаку, которого занесла нелёгкая в ее сумеречный мир. Глеб уже ничему не удивлялся. Впервые за все свои двадцать семь лет он оказался в Ветлужских лесах, а вот – шагает себе так, словно в каких-то прошлых жизнях исходил эту чащобу вдоль и поперек!

Батыева тропа змеится, виляет зигзагами – не то ведет к заветной цели, не то заманивает в зыбкое царство блуждающих огней, готовя незваному гостю погибель медленную и жуткую.

Само имечко тропы – Батыева – холодит душу. Смутная дорожка, окроплённая кровью, предательством, злом! Много веков назад ее тайну выдал супостатам батыев пленник Гришка Кутерьма. Выдал и по стежке этой привел орду низкорослых лучников к граду Китежу, красивому и богатому, поднявшемуся среди Ветлужских чащоб, над гладью Светлояр-озера.

Не дался гордый Китеж кровавому татю: обратили горожане мольбу к Спасителю – и тот их услышал. Яростно, могуче вырвались из мостовых, из-под срубов и теремов подземные реки, тысячи ключей-родников. Обильные потоки отогнали пришельцев в пестрых запашных халатах, а сам город надёжно сокрыли в своей пучине, недоступной ни хану, ни его темникам…

Уже и заря отгорела, когда завершился, наконец, Глебов путь – кончилась тропа, оборвалась у водяного среза. Вот какое ты, озеро Светлояр!

Первая звезда проклюнулась в темнеющем небе. Налилась силой крутобокая луна, проложила через водную темь серебряную дорожку – словно бы позвала продолжить путь. Обманная эта луна, манящая дорожка и зябкое естество заповеданного озера затеяли с Глебом игру. То ему чудилось – высвеченный лунными бликами, проступает из студёных глубин силуэт собора, осенённый крестом. То слышался приглушённый звон с колоколен шести Китежских церквей. То казалось, будто не лучи небесной искусительницы разбежались по водному зеркалу, а там, под многотонным спудом, движутся живые огни – свечи горят в руках у божьих ратников, бредущих крестным ходом сквозь придонные течения, через омуты и водовороты…

Глеб замер потрясённо, вглядываясь туда, где временами проступали, временами таяли контуры собора. И даже не заметил, как на глаза набежала непрошеная слеза, а губы стали вдруг читать молитву, которой он дотоле и ведать не ведал. Зачарованный путник то шептал малопонятные слова, то выкрикивал их срывающимся голосом. И голос его сливался с шелестом берёзовых крон, с нарастающим благовестом подводных колоколов.

Но тут ветер оборвался, смолкли Ветлужские чащи, а звон сделался отчётливым и чистым. И собор прорисовался весь, до стрельчатого оконца, и пламя свечей в руках людской череды вспыхнуло пронзительно-ярко. Потому что Светлояр-озеро раздвинулось в стороны и явило Глебу полночный город его мечты. А высокая звезда протянула свой луч к берегу и повела вниз – на деревянную мостовую, под сень белостенного собора.

Подчиняясь небесному велению, Глеб радостно шагнул по лучу навстречу граду Китежу. И обрушился в пропасть – чёрную, как озёрный омут, и бездонную, как звёздное небо над Светлояром. Он хотел закричать, но крик застрял внутри, распирая грудь, ломая ребра, удушая его, Глеба Платонова…

…Он разлепил глаза в тихой спальне, но сердце ещё колотилось бешено, не смея поверить в этот покой, в мирное тиканье будильника. Глеб провёл рукой по глазам. Ладонь стала мокрой. Видно – впрямь плакал во сне, пока читал ту молитву, слов которой прежде не знал, а сейчас не вспомнит. А может, это капли озерной влаги, прощальный поцелуй студёного Светлояра?

Глеб нащупал торшер, зажёг свет. И побрел в кухню, где долго, запрокинув голову и судорожно двигая кадыком, пил воду из чайника. Сегодня у этой воды отчего-то был легкий привкус тины.

Глеб Платонов уродился под стать отцу: та же светлая голова, то же фамильное упрямство, та же гордо выпирающая челюсть. Лишь на «белокурую бестию» Платонов-младший не тянул: природа наградила его жгуче-смоляными волосами, за что с детства получил кличку «цыганёнок».

Мать свою Глеб не помнил: умерла при родах. С отцом же отношения не сложились напрочь. Тот постоянно давил на сына, пытался лепить по собственному разумению. Только нашла коса на камень: непокорный отпрыск не желал служить комком глины в руках властного папаши.

Решающая размолвка произошла, когда возмужавший наследник известил родителя о жизненном выборе:

– Буду археологом. Уже документы подал в университет!

– На фига тебе этот долбанный кегельбан? – встал на дыбы профессор (светило! корифей информационных технологий!). – Ты же и математику, и физику – как свои пять пальцев! Да тебе, парень, сам Бог велел вприпрыжку бежать по моим стопам, кибернетику двигать вперед. Хватит дурью маяться, пора выходить в Гроссмейстеры!

Но Глеб только бычился:

– Ты, батя, извини, конечно, но в гробу я видал твою кебенематику.

Ученая дискуссия стремительно набирала градус накала. В конце концов Глеб собрал тощий рюкзак, хлопнул дверью и с облегчением покинул отчий кров. В общагу его не поселили – с ленинградской-то пропиской! Пришлось снять однокомнатную малогабаритку на окраине Купчина, а для ее оплаты и прочего там пропитания устроиться грузчиком в мебельный магазин.

Ворочал шкафы и комоды, катая по лицу желваки: «Ни фига, батяня! Вот откопаю свою Трою, как Генрих Шлиман, – и стану Гроссмейстером почище тебя!».