Лабиринт - Юрий Касянич

*

Это - солнце; оно везде, объемно и тепло оно наступает там, за дверью, как волшебная сказка; кажется, что оно звенит - или это воздух звенит от радости пробуждения? это - гладкая белая дверь, всего лишь на одно нажатие ручки отделяющая меня от того, невероятного, что случится в этот новый, уже начинающий сбываться день; крошечный приотвор двери - и вспенивается белая щель, вертикальная полоса света, как стремительный мазок кистью; блестевшая до этого дверь мгновенно гаснет, как золотой песок сереет от быстро набежавшей тучи; покрывало сумрака, хозяйски развешанное в комнате, тут же съеживается и его тающие облачки ныряют в мои темно-карие зрачки; вокруг становится светло, острые пылинки кипят, касаясь солнечных спиц; и только на дне глаз, как в тихих, отражающих плачи ив, омутах, еще темно, но эта темнота, не успев стать тайною, рассеивается, как пелена летнего тумана над густым заливным, изумительно пахнущим лугом; боже мой, я все это помню - мне четыре года и я, проснувшись, раньше всех в этой уютно и загадочно поскрипывающей даче, стою на пороге, встречая солнце, и у ног моих на ступеньках крыльца, отражая свет бирюзовыми каплями глаз, сидят чуткие, как антенны, стрекозы, готовые в любое мое неосторожное мгновение сорваться с места, прошив воздух целлофановым хрустом; но я медлю и учусь у них замиранью; для меня жизнь - пока еще -- это день, огромно простирающийся от зажмуренного пробуждения, прикоснувшись щекой к прохладному пятнышку слюны на подушке, и до поразительного по неожиданности (как в пьесе Шумана) засыпания, когда ноги, посвятившие сему дню все свои отчаянные побеги, еще продолжают гнаться за секретами по зовущим тропинкам под высокие, грозные, как средневековые замки из книжек о рыцарях, зонтики борщовника; когда голова уже плавает в облаке подушки; до последнего - перед отлетом сознания, до последнего - почему-то светлого, как белая сирень в сумерках,- прикосновения материнской руки к моему лбу; для меня жизнь - пока еще - дар; воздушный шар дня, ниточку которого рассвет намотал мне на палец; поднимается он надо мной, непрерывно наполняясь светом, увеличиваясь в размерах, и я удивленно понимаю, что мой взгляд тоже учится охватывать более в этом бесконечном, словно песни кузнечиков, мире; и я замечаю, как внизу, в рваном, опадающем, как проколотая надувная игрушка, тумане, скрытый по грудь травами и белой, недолговечно парящей водой, к опушке чубатого соснового леса проходит лось, внимательно и невозмутимо пронося крылатую конструкцию своих рогов; он идет по излюбленной им тропе, я всякий раз вижу его, если просыпаюсь на восходе - он идет с водопоя, от охряного берега, где щедро рассыпаны монеты его следов; он идет от озера, в которое давным-давно ушло купаться и уже не вернулось мое детство...

*

Время - это кровь бытия; пронизанное током времени, все сущее проходит отведенный ему большой или малый срок, а в отсутствие времени - чахнет, распадается, умирает, как ребенок в чреве матери, передавивший жизнетворящую пуповину; остановить время - не означает продлить жизнь, напротив - лишить себя шанса продлить ее; время обмануть нельзя; как ни гениальны в своей фантастической дерзости выкладки ученых о замедлении времени, которое до сих пор существовало для исчезающе малых масс, ни одному человеку еще не удалось испытать на себе воздействие этого эффекта (фантасты не в счет!), и неизвестно еще, какими нравственными последствиями начинен он, этот эффект; человек никогда не сможет ни отстать, ни убежать от своего положения на оси времени, но нет гибельнее вести, чем знание о том, что испарилось социальное время; это не предупреждение, это уже вердикт; ошеломленный разум Берта рисовал страшные необратимые картины оранжевого вторжения, потопа, последнего потопа в истории, когда Время, сотрясая лабиринт, хлынет на город, чтобы начать отсчет последних мгновений его существования; возвращению не было альтернативы, и, даже не успев опереться на мысль о том, что, быть может, стоило, обретя молодость и силы, совершив невероятное путешествие вдоль временной оси обратно,- быть может,- стоило остаться здесь, в глухом, недоступном рукаве бытия, грея себя надеждой по-другому прожить годы, сброшенные в лабиринте, быть может, нужно было присоединиться к процессии теней, скрывшейся на той стороне котловины, где могла оказаться совершенно иная, куда более привлекательная жизнь; не позволив себе ни единой мысли, способной стать причиной его задержки над озером Времени, Берт с лихой, почти юношеской поспешностью стал спускаться, вглядываясь в мерцание оставленного им маячка; фонарь! есть же фонарь! повороты, расщелины, острые выступы в скалах теперь он не выключал фонарь, расточительно освещая дорогу, чтобы ускорить свое возвращение; таймер показывал, что путь до озера Времени уместился в сорок дней, следовательно, возвращение будет примерно в полтора раза быстрее, ведь маршрут обозначен,- стало быть, впереди еще месяц пути; заряд одной аккумуляторной батареи рассчитан на два года непрерывной работы, биомассы тоже хватило бы на долгие годы карстовых скитаний теперь экономия ни к чему! возбужденное сердце безумной рысью копытило грудь Берта.

*

Преломляя сильные лучи света, в стенах невообразимыми красками сверкали кристаллы - освещенная, пещера выглядела сказочной, пугающе красивой; тень Берта, образованная отраженным светом, касаясь стен, то убегала вперед, то пряталась позади; вот уже и озеро; Берт выбрался из норы и отогнал тьму фонарем, рассыпая крупу света по невозмутимой поверхности воды, которая, как кожа при ознобе, покрылась мельчайшими пупырышками от непривычного ощущения освещенности; На мгновение Берт задержался и наклонился к воде, световой конус вновь образовал зеркало - да, еще молод, в лице еще не поселились тени равнодушия и разочарования; и на какую-то долю секунды в нем опять промелькнула мысль - предательская искра - остаться, вчувствоваться во вновь обретенную молодость, отдаться во власть размышлений, которые будет неустанно охранять бдительная тишина: биомассы предостаточно, еще возможны целые годы жизни, и какая разница отшельничать ли в сельской хибаре за городом, гоняя скорпионов, изнывая от жары и имея малопродуктивный шанс временами окунаться в быстрораздражающий ритм пыльного города или - блаженствовать в лабиринте среди неповторимой немой красоты камней над черным озером, беспредельное спокойствие которого давало возможность ощутить его глубину, попытаться осознать непостигнутые глубины в себе самом, и наконец - просто успеть подумать о том, на что в той жизни, куда он так целеустремленно возвращался, никогда не хватало лет и минут; ведь в душе каждого человека непременно живет мечта - хотя бы ненадолго укрыться от привычных дел, сбежать из системы координат, к которой привинчен острыми шурупами образа жизни, определенного самим и обстоятельствами, уединиться так, чтобы: вышел из дверей - и навстречу вода, и никаких посредников, только ты и природа; пускай здесь нет солнца, неба, щебета птиц, шелеста листьев, зато есть удивительный потусторонний шанс - остановить мгновение! как сладок соблазн! ого, секунда слабости подзатянулась! он даже улыбнулся, чего не случалось с ним давно; тело после стольких дней непрерывного движения заныло, предвидя возможность расслабления; в самом деле - зачем он так изнурительно гнал себя по коварному лабиринту, пришпоривая свое тренированное тело, словно жеребца во время стипль-чеза, не зная ни минуты покоя от пронизывающей сердце тревоги за большой город, оставшийся под куполом отупляющей жары; ведь он нимало не имел представления о том, что нынче происходит там, где остались тысячи людей, с каждым днем все более жадно желавших удовлетворения своих, разрастающихся, как метастазы, потребностей; зачем? зачем спасать тех, крепости разума которых выдержат и атаку, и осаду, не добьешься никакими уловками, не докричишься, хоть сгори на площади в присутствии тысяч; они и не отяготятся попыткой понять смысл твоего самосожжения, а лишь, усмехнувшись, махнут рукой и скажут, что это перекос сознания и каждый сходит с ума по-своему; и ты умрешь, признав собственное бессилие перед угоревшим социумом, и твой пепел ветры вплетут в косы неба; и в это мгновение, словно ответ, в раковины его ушей стал спирально вкатываться нарастающий рокот (или это нервы, напряженные до предела, загудели, как высоковольтные провода? или это кровь, в бешеном ритме перекачиваясь через шлюзы сердца, сигнализировала о своем давлении?); рокот усиливался, приближался, словно шум прибоя, посылаемый океаном, который от нетерпения вышел из берегов; минута слабости миновала - он понял, что даже наедине с собой он не имеет права уподобиться тем, ради кого ушел в лабиринт, ибо на чашу судьбы брошено главное - жизнь, и как бы ему ни хотелось вызвать жалость к себе (а в отсутствие зрительного зала этот миг недолог), нужно использовать шанс, данный ему озером Времени, которое отворило свою тайну; он понял наконец, не уголком сознания, не усилием воли, а всем своим потрясенным существом, что ушел для того, чтобы вернуться; теперь, когда независимо от его желания или нежелания осыпалась шелуха поверхностных мотивировок и причин, он яснее, чем когда-либо, увидел смысл своего поступка; он должен, потому что действие начинается с крошечного движения, горный обвал стартует и одним покатившимся вниз камешком, и коль скоро судьбе было угодно разложить роковой пасьянс таким образом, что его карта оказалась важной, он должен сделать то, что в данный момент императивно требовало бытие, пока оно не завершилось; постижение долга и делает человека свободным от мелких предубеждений, сомнений и соблазнов, и придает силы, и разжигает сигнальные костры надежды; именно постижение долга возвращает в человека человека.