Грудинин - Михаил Поляков

«Сейчас решится все», – подумал Грудинин. Но прождал он долго – около часа, в нервном томлении то осматривая обстановку кабинета, то глядя в зарешеченное окно, засыпаемое крупным снегом, то наблюдая за входившими сотрудниками, приносившими и забиравшими бумаги.

Наконец, в кабинет вместе вошли, не разговаривая друг с другом, оба с хмурыми лицами, адвокат и следователь.

– Мне хоть с клиентом наедине поговорить можно? – с вызовом произнёс Буренин, остановившись на пороге и исподлобья глядя на Кваскова. Тот, не сказав ни слова, вышел.

– Вот что Алексей, плохо дела твои идут, – сказал Буренин. Он запер дверь, взял из угла низенький стул с обломанной спинкой, сел и, облокотившись на колени, заглянул Грудинину в глаза. – Что ты сознался, что пьян был? Вот бумаги, кстати, договор подпиши на оказание услуг.

– Ну а что, как? – дрожащим голосом спросил Грудинин, беря ручку и в открытой папке на листах подписывая там, где ему толстым красным пальцем указывал Буренин. – Я на вечеринке был, там все видели, что я пил.

– Да что видели, – сказал Буренин, выхватывая у него ручку и захлопывая папку. – Одни видели одно, а другие – другое. Там бы со свидетелями поработали. Тебя пьяным могла только экспертиза признать, а теперь вот – крутись. Ну а зачем сознался, что уехал от потерпевшей, хотя видел, что она жива? Тебе сейчас ещё и неоказание помощи шьют.

– Ну а что нужно было говорить? У них же видеозапись есть. Там видно все.

– Что-что, сказал бы что зная, что нельзя в таком состоянии беспокоить, перемещать, поехал искать телефон позвонить, потому что села батарея в мобильнике.

– Так ведь не позвонил?

– Не позвонил – в состоянии стресса находился. Везде тут есть ходы и варианты. Ладно, ладно, – сказал он, слабым гладящим движением прихлопывая по плечу Грудинина своей мягкой ладонью. – Не волнуйся, я теперь за тебя волноваться буду.

– А… Решить иначе что, никак нельзя? – спросил Грудинин, значительно глянув в глаза Буренину.

Тот оглянулся по сторонам и приложил палец к полным улыбающимся губам, показывая, что сейчас нельзя об этом говорить.

– Поедем домой, расскажу. Я там главное сделал – меру пресечения выбил – не под стражу тебя, ну, не в СИЗО к бандюкам, а подписку о невыезде. Этот-то, – он кивнул на дверь. – Закрыть тебя хотел до суда.

… – В общем, расклад у нас с тобой такой, – через два часа говорил в машине Буренин, следя глазами за рукой Грудинина, которой тот пристёгивал ремень безопасности. – Самый лёгкий способ развалить дело – через следака. Но следователь у тебя – овца, с ним не договоришься.

– Этот Квасков?

– Да, он. Отказывается и все.

– От денег отказывается?

– Да, – сказал Буренин, заводя машину и оглянувшись назад через сиденье, выезжая со стоянки. – Не хочет дружить с нами.

– Чего так?

– Да рогом упёрся как баран. «Пусть садится», – говорит. Принципиальный какой-то попался. Там, на видеозаписи, момент есть, он к нему привязался. Говорит – подошёл ты к девчонке сбитой, как собаку её ногой пнул и ушёл. Объяснял ему всё, уговаривал – ни черта не получилось И с начальником отделения – Рогачёвым – тоже не сладилось. Это мужик правильный, нормальный, были с ним дела. Но сейчас на повышение идёт, на воду дует.

– Так а чего же делать?

– Да делать-то всегда есть что, если деньги есть. – Буренин обернулся на Грудинина и улыбнулся. – Тысяч сорок долларов достать сможешь?

– Смогу.

– Ну вот и решён вопрос. Через суд действовать будем.

– Как?

– Да так, есть статья одна – 76-ая – прекращение уголовного дела по примирению сторон. Я уже утром, когда Ритка твоя позвонила мне, ездил домой к родителям этой… потерпевшей, – брезгливо выговорил он. – У неё одна мать, мужа нет, умер два года назад. Живут там же, где все это случилось, на Ярославском, через дорогу. Она на складе бытовой химии, на ВВЦ работает. За детьми не следит, оборванные все. Вот я думаю – зачем рожать, если прокормить не можешь? Нищету плодить? Соседи говорят – пьёт, знакомых водит. В тот день она знаешь чего ночью-то на улице была? Мать пила, и детей тётке отдала, своей сестре, они там же, через дорогу живут. Девочка с тёткой поссорилась и домой пошла. Да нищета, голь. В общем, не переживай. Судью подмажем, а потом вот к ней съезжу, отдам денег – ну тысяч двести-триста рублей. Для них это – состояние. Она напишет отказ, судья и закроет дело по примирению сторон.

– Так а зачем судье-то тогда давать денег, если она итак всё напишет?

– А затем, что тут есть нюанс – примирение возможно только по делам средней тяжести, а у нас – тяжкая. Вот тут судья и вступает. Там не только судья вообще, ещё и с прокурором надо будет поработать, но это я уж…

– А вдруг не получится всё это? – спросил Грудинин, обернувшись на Буренина и пристально взглянув на него.

– Получится, – уверенно ответил тот, чувствуя на себя взгляд Грудинина, но не поворачиваясь к нему, и не сводя глаз с дороги. – С деньгами всё получается.

VI

Встреча с судьёй Леонидовым была назначена через два дня. Грудинин уже мельком видел его в зале суда, но никакого определённого мнения составить о нём не успел. Несмотря на предупреждения Буренина, который имел какие-то свои, тайные основания полагать, что они, вероятнее всего, поладят с судьёй, он опасался этой встречи. Главное – боялся увидеть надменного и сухого человека, который сразу же даст понять, что держит его в своих руках. Впрочем, теперь было не до сантиментов. Он не спал ночью перед встречей, измотался и измучился в сомнениях, и приготовился пойти на всё, даже унизиться, расплакаться перед судьёй. Вышло, однако, иначе. На встречу явился невысокий, светловолосый и ещё молодой человек, даже младше его самого, с быстрыми движениями, мелкими чертами лица и маленьким носом кнопкой. По его немецкому автомобилю, итальянскому костюму и швейцарским часам, Грудинин сразу узнал представителя того круга, к которому принадлежал он сам, то есть – человека богатого, умного, и с тем оттенком вежливого цинизма, который выдаёт человека, ничем морально не стеснённого. Это было уже кое-что. Точным, уверенным, вероятно, выработанным жестом, одним из тех, которые Грудинин и у себя знал, он подал руку ему и адвокату, притом как-то неопределённо, на сторону, кивая головой. Затем, быстро отодвинув стул, присел за стол. Грудинин с напряжённым вниманием следил за судьёй, с радостью замечая особенно его вещи – часы на руке, платиновую зажигалку, перьевую ручку. Всё это было высокого качества, хороших марок.

«Сколько в суде там он получает – сорок, пятьдесят тысяч?» – с торжествующей радостью думал он, присматриваясь к золотым часам судьи.

Во время обеда много говорили о деле, не касаясь денежного вопроса. Судья, очевидно, осторожничал, прощупывал почву, и, обращаясь по большей части к Буренину, расспрашивал его главным образом о том, как шло следствие, не было ли нарушений, какие документы были предоставлены, и какие пока задерживаются, и т. д. Буренин, в свою очередь, зная условия этой игры, подробно, не говоря ничего лишнего и не делая никаких намёков, формально отвечал.

Наконец, выдержав паузу, и движением двух длинных белых пальцев отодвинув фарфоровую чашку с травяным чаем, судья обратился к Грудинину.

– Так что, вы уже начали договариваться с родителями?

– Да, – кивнул Грудинин.

– Владимир Иванович, начали, процесс уже пошёл, – прибавил Буренин, перегибаясь над столом и глядя в глаза судьи. – Точнее, с одной матерью, мать там одна.

– Одна мать?

– Да. Нуждаются, живут в двушке, там же, на Ярославке. Там почти что, я так скажу, бомжовские условия. За детьми мать не следит, водит кого попало, всякий сброд, какую-то пьянь, гопоту.

Очевидно, судье, настроенному официально и к этой наружной официальности, отгораживающей его от ненужных впечатлений и эмоций, привыкшему на подобных встречах, неприятны были жаргонизмы в речи Буренина, и он, нахмурившись, молча кивал на его слова, глядя перед собой, на эмалированную, тускло блестящую салфетницу.

– Ну, надо объяснить, что ребёнка не вернёшь, а некоторая денежная сумма поможет им, – заговорил он после паузы солидным пониженным голосом, каким, вероятно, на суде усовещивал подсудимых.

– Всё, всё это есть, и ещё будет. На днях она обещала подписать бумаги.

– А как сбили, как так получилось? – снова обернулся судья к Грудинину.

– Ночью ехал, – ответил он. Он не знал какой выбрать с судьёй тон – покаянный или – ровный и деловой, и остановился на средней между ними, расслабленно-усталой интонации – одновременно и вызывающей на жалость, и позволяющей сохранить достоинство. – Ночью ехал, ну а она через дорогу бежит. Я по тормозам, конечно, но погода была тогда – снег, гололёд, ничего не видно, я и не смог притормозить.

– Не успели?

– Не успел. Вот секунду ещё, проехал бы и не задел.