Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

Участники митинга против ГКЧП в Минске на площади Ленина (сейчас – площадь Независимости), август 1991 года

– В октябре 1991 года в Ново-Огареве вы выступили против проекта Союзного договора, поскольку сочли его внутренне противоречивым. Вы это сказали Горбачеву?

– Нет. Я понимал, что по сравнению с ним я сопля, простите за такое выражение. Он великий, опытный, он Европу объединил! Что я могу ему сказать? Меня в тот момент подбадривало величие Баха, который говорил, что не занимается творчеством, а переписывает и аранжирует Вивальди для церкви, где играет. Я говорю: «Михаил Сергеевич, у нас сейчас в Беларуси очень грамотный Верховный совет (это была правда). Они очень подкованы политически и сразу же заметят, что вы не соблюдаете словарных дефиниций и называете конфедерацией унитарное по сути своей государство». Я к Горбачеву относился с большой долей недоверия, потому что он очень плохо выступал в 1986 году по поводу Чернобыля. Он врал. Глава государства должен был сказать: «Люди, надо делать то, то и то, чтобы у нас было меньше потерь, чтобы снизилась коллективная доза [радиации]». Я это знал как профессионал, как заведующий кафедрой ядерной физики. Но он этого не сделал.

– При этом вы говорили, что он, когда пришел к власти, был для вас кумиром?

– Да, по одной простой причине. Когда он впервые после Брежнева, не умевшего без бумажки слова сказать, появился на людях и без всякой подготовки стал отвечать на вопросы, я решил, что произошли глубинные изменения. Я считал его гениальным руководителем и очень приличным человеком. Но убить это чувство можно за 15 секунд. Когда я приехал в Кремль и первый раз встретился с Горбачевым лично, он обратился ко мне на «ты». А я ведь даже к студенту никогда на «ты» не обращался! В общем, мне это не понравилось. Два было святых человека среди глав республик – [Левон] Тер-Петросян (первый президент Армении в 1991–1998 годах. – А.Д.) и Ельцин. Они никогда не ругались. И я тоже не ругался никогда.

– Из ваших воспоминаний следует, что процесс форсировал белорусский премьер-министр Вячеслав Кебич. Это он упросил вас пригласить Ельцина в Беловежскую Пущу?

– Да. Но вы понимаете, я не знаю, как назвать произошедшее после: драмой, трагедией, трагикомедией. Я считал Кебича наиболее просвещенной фигурой из всех белорусских руководителей и премьеров – честно говоря, мне он очень нравился. Он так хотел поставить подпись под Беловежским соглашением – как никто иной.

– Это было в Вискулях (правительственная дача в Беловежской Пуще. – Прим. ред.), когда вы уже знали, что готовится документ. Но он же не предполагал шестого декабря, что скоро все случится?

– Верно. Он услышал ту фразу Бурбулиса и сказал: «Конечно, надо подписать [соглашения] – и руководителям, и исполнителям». Подписи тогда поставили шесть человек (Борис Ельцин и Геннадий Бурбулис от России, Станислав Шушкевич и Вячеслав Кебич от Белоруссии, Леонид Кравчук и Витольд Фокин от Украины. – Прим. ред.). И вот, когда Кебичу исполнялось восемьдесят, он заявил в интервью, что надо было нас всех посадить в «Матросскую Тишину», потому что мы тогда допустили уйму нарушений. Про «Матросскую Тишину» – это уже новый фрагмент. А перед этим он говорил, что я вынудил его поставить подпись под Беловежским соглашением, а он как человек старой коммунистической закалки не мог ослушаться требований первого лица. Кстати, примерно то же, но в чуть более мягкой форме, сказал украинский премьер Фокин.

– Когда это было?

– Когда нас собирала Наина Иосифовна [Ельцина] в Киеве в 2011 году, на восьмидесятилетие Ельцина. Не только Кебич лихо менял свое отношение к участию во встрече в Вискулях. Был такой генерал [Эдуард] Ширковский, в те дни – глава КГБ Беларуси. Однажды был он со мной во время визита в США, когда я был еще руководителем страны. Принимал нас вице-президент Эл Гор. Он внезапно спросил, не боялся ли я, что нас в Беловежской Пуще могли арестовать. Ширковский стоял рядом и ответил: «Я бы этого не допустил, у меня все было под контролем». А потом, спустя много лет, когда вышел на пенсию и переехал в Москву, вдруг заявил, что сожалеет, что нас не арестовал, хотя легко мог это сделать.

– А что, правда, мог арестовать? Представители союзных структур тогда имели на это право?

– Не думаю. А по какому поводу? Мы же еще ничего не приняли на тот момент. (Окончательное решение о прекращении действия Договора о создании СССР было принято 21 декабря 1991 года в Алма-Ате. – А.Д.)

– Но вы же подписали соглашение.

– После подписания начались проблемы, поскольку это зазвенело на весь мир, все беспокоились из-за ядерной кнопки. А дней за десять до поездки в Вискули Ширковский почти каждое утро приходил ко мне с докладами и постоянно повторял: «Мы тесно взаимодействуем с российским МГБ, со спецслужбами Ельцина, все под контролем». Так что все его поздние заявления – блеф, просто он пытается подстроиться под разговоры, которые сейчас пошли в России.

– Существует еще одна легенда, будто бы Горбачев был обижен на Ельцина за то, что тот сначала сообщил о соглашениях Бушу-старшему и только потом позвонил Горбачеву.

– Я думаю, Горбачев хорошо знает, что это не так. Это случилось практически одновременно. Ельцин и Кравчук говорят мне: «У тебя с Горбачевым хорошие отношения, вот ты ему и звони, скажи, что мы подготовили все к подписанию»; мы тогда еще не подписали – подписывать предполагалось перед телекамерами. Я отвечаю: «Очень хорошо, Борис Николаевич. А мы вот с Леонидом Макаровичем Кравчуком (на самом деле его я даже не спрашивал) решили, что вы хорошо знаете Буша, поэтому должны позвонить ему». Так и договорились. Я по «тройке» – это самая надежная связь (особо защищенная система телефонной связи между высшими руководителями бывшего СССР. – А.Д.) – звоню Горбачеву. Пока поговорил с тем, кто поднял трубку, пока объяснил, что я не верблюд (потому что были такие вопросы), пока нас наконец соединили…

– То есть в Москве не верили, что вы – это вы?

– Да они отлично все знали. Никто другой не мог звонить из Беловежской Пущи, потому что я был там хозяином. Ельцин, видя, что я уже звоню, набрал Буша и за то время, пока я объяснялся с помощниками Михаила Сергеевича, начал разговор. Горбачев выслушал меня и назидательным тоном спросил: «А вы не задумывались, как к этому отнесется международная общественность?» Я отвечаю: «Вы знаете, Михаил Сергеевич, прилично отнесется. Вот звонит Борис Николаевич Бушу, и он очень хорошо