Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы знаете, мне стыдно. Стыдно, что я не был причастен к протесту, когда были события в Венгрии в 1956 году. Не был причастен к протесту, когда были события в Праге в 1968-м. И остался в стороне, когда Зенон раскопал Куропаты. Как-то так вышло, что статью про Куропаты я упустил, хотя регулярно читал газету «Літаратура і мастацтва», был ее подписчиком. Люди, которые участвовали в этих процессах, оказались честнее и достойнее меня, это я признаю. Какое у меня оправдание? Я был занят фантастически интересной работой (и, смею заметить, немного в этом преуспел). Я довольно рано получил ученую степень доктора и звание профессора и причастен ко многим важным прикладным научным работам. Например, моя кандидатская была посвящена обнаружению разведывательных приемников (даже в выключенном состоянии), а еще я работал над тем, как обнаружить золото в багаже в любом виде (без вскрытия багажа). Компьютеров тогда не было, поэтому трудные задачи надо было решать аналоговыми методами, и в этом я был дока. А потом меня выдвинули кандидатом в депутаты на общем университетском собрании. Было тайное голосование, 450 – за меня, 70 – за другого проректора, очень достойного человека, и 50 – за Позняка. В университете он не работал, поэтому я тогда вообще не знал, кто это такой. Оказалось, хорошо известный не только гуманитариям, но и многим сотрудникам моей кафедры археолог и историк. Когда я вернулся к себе в кабинет, на столе у меня лежала программа Белорусского народного фронта. Выяснилось, что члены БНФ были среди коллег по кафедре.
Программу я изучил от корки до корки за ночь. Воодушевление величайшее! Но про реформирование высшего образования – ахинея. Я подумал: ребята в этом ориентируются слабо, надо им помочь. Познакомился с Зеноном Позняком, и что меня взбудоражило – он был такой важный, такой самовлюбленный, что дальше некуда. Я понимал, что он историк, что он раскопал эти преступления, заслуживает почтения и вообще во многих отношениях лучше меня. Но я не могу работать с соратниками, как он, – в БНФ все буквально смотрят ему в рот. Когда появилась группа депутатов от БНФ в Верховном совете, все всегда были «за», что бы он ни предложил. Это противоречило моим убеждениям. Я ему говорю: слушайте, демократия – это компромиссы. Но после того как я, как мне казалось, переубеждал его или о чем-то с ним договаривался, он всегда вставал на старые позиции. К слову, ему незачем было сбегать из Белоруссии (в марте 1996 года Позняк эмигрировал из Белоруссии, получив информацию об угрозе жизни. – Прим. ред.). Оставаясь здесь, он бы расширил круг своих сторонников и, наверное, осознал бы, что надо уметь договариваться не только с почитателями. Его харизма действенна и сейчас, но, увы, не для широкой части населения.
– Вы согласны с тем, что роль БНФ в движении Белоруссии к государственному суверенитету была чрезвычайно важной?
– На старте она была самой важной. В движении состояли замечательные люди. Кстати, о них забыли (среди них Зенон Позняк, лидер партии Винцук Вечерко. – А.Д.). Они начинали бороться за правду, за чистоту подходов, но постепенно критике подверглось все, что было сделано (и неплохо сделано!) в советское время с белорусским языком. И сколько их ни просили вспомнить, что, к примеру, против реформы русского протестовал даже Блок (в 1918 году он говорил: «Для меня лес без твердого знака, без еръ, – это дрова, а не зеленая роща»), они продолжали требовать вернуться к дореволюционному правописанию. То есть семь миллионов белорусов, пишущих на «наркомовке», должны были переучиваться, чтобы стать истинными белорусами. Они не искали компромиссов, вообще не оперировали такой категорией. И вскоре выяснилось, что из истинных членов БНФ никого нельзя поставить ни на какую правительственную должность: они никогда не руководили ни кафедрой, ни лабораторией, ни заводом, ни факультетом, ни вузом. Разве что кого-то министром культуры можно было сделать, и то скорее из эмоциональных соображений. Их главной задачей было поучать.
– Будучи руководителем постсоветской Белоруссии, вы выступали за вывод советского ядерного арсенала, размещенного в стране (процесс начался после обретения независимости; последнюю ракету вывезли в 1996 году. – Прим. ред.). Это позиция физика или политика? Позже вы писали, что Лукашенко выступал за сохранение ядерного оружия на вашей территории.
– Вывод заканчивался при Лукашенко, и он попытался выступить против. Тогда в страну специально приехал премьер России [Виктор] Черномырдин и сказал, что это не тот случай, где Лукашенко можно послушать. Аргументация Шушкевича – мол, Беларусь – заложница, и ее придется уничтожать, если ядерный конфликт, – это все верно. Кроме всего прочего, держать такое вооружение в рабочем состоянии Беларуси было не по силам. Были комплектующие, которые нужно было регулярно заменять, математическое обеспечение, которое нужно обновлять и адаптировать. Я это понимал, но не озвучивал, потому что нашлись бы попрыгунчики, которые бы сказали, что они все могут сделать.
– А на Украине ситуация иная?
– Да, и там это был один из главных аргументов против вывода. Украину бы не пришлось уничтожать в случае конфликта – там было стратегическое оружие и все ракеты были в шахтных установках.
– Что значит – Украину уничтожать не пришлось бы?
– В отличие от Украины, в Беларуси все ядерное вооружение было не в шахтах, а на поверхности. То есть сколько ни лупи по поверхности Украины, шахты вряд ли повредишь – это серьезные сооружения. Впрочем, контроль за ядерным оружием был очень приличным, и его вывод стоил очень дорого. Мне тогда пришлось переубеждать американских сенаторов [Ричарда] Лугара и [Сэмюэла] Нанна – они разработали программу, по которой США выделили 400 миллионов долларов на безопасное расширение безъядерной зоны (имеется в виду американо-российская программа Нанна – Лугара по сокращению ядерного вооружения; действовала с 1991 по 2002 год. – Прим. ред.). Когда наши юристы изучили ее, они сказали: «Станислав Станиславович, белорусам по ней помочь нельзя. Помощь предназначена тем, кто упирается, а вы сами хотите все вывезти». Узнав это, я заявил сенаторам: если мы без предусловий и компенсаций идем на это, помогите нам хотя бы с безопасной транспортировкой. Тогда я познакомился и с нетривиальной стороной американской демократии, и с особенностями работы их Сената.
– Они слишком забюрократизированы?
– Да, но весьма своеобразно. Я принимал Лугара и Нанна у себя в Минске. Мне, кстати, понравился Лугар – и тогда, и потом при встречах в Корее и
