Кто рано встаёт, тот рано умрёт - Вадим Россик

Мне плохо. После инсульта я чувствую себя никчемным, ни на что не способным калекой. «Не обращай внимания, чудик – это просто хандра», – уговариваю себя. Начать, что ли, собирать винные этикетки? Мне не нужна вечная игла для примуса. Я не собираюсь жить вечно, но пока меня не обнял Кондратий, должен держаться. Держаться даже когда скрипят зубы, сами собой льются слезы и останавливается сердце. Держаться! Например, стать великим писателем. С лавровым венком на башке. А что еще остается? У вас есть другое предложение?

Наверное, я уснул. Хотя мне казалось, что только на секунду прикрыл глаза – просто моргнул, но когда их открыл и посмотрел на часы – был уже вечер. Небо за окном потемнело, солнце спряталось. Комнату наполняет таинственный сумрак, в котором легко можно нафантазировать себе всё, что угодно. Например, загадочную тень на полу. Но мне не хочется фантазировать. Мне хочется кофе.

Я, кряхтя, встаю с неудобного стула и потягиваюсь несколько раз, чтобы восстановить кровообращение в затёкшем теле. Потом включаю свет, наливаю кофе, с вызовом смотрю на ноутбук.

«Не вешать нос, гардемарины!»

Сделав несколько глотков ароматного допинга, я чувствую, что жизнь налаживается. Хандра на время отступает и затаивается в недоступных для меня уголках сознания. Вот, пусть там и прячется, стерва! А я, пока ещё не поздно, потолкую с Агафоном. У него-то уже ночь.

Включаю ноутбук, звоню брату. Он тут как тут. Человек из моего прошлого.

– Привет, баварец!

– Привет, уралец! Как ты? Как паппа мио?

Агафон страдальчески закатывает глаза.

– Можешь не спрашивать. Ты же знаешь, что папа у нас «грузин». Грузит и грузит…

– Крепись, брат, – серьезно говорю я. – Это не надолго.

А про себя вздыхаю. «К сожалению не надолго».

Агафон кривится.

– Тебе-то легко говорить, а у меня каждый день дома игра в «старики-разбойники». Папа то газ забудет выключить, то воду, то полсотни гостей запредельного возраста приведёт. И неизвестно, что хуже. Нормальных вариантов он мне вообще не предлагает.

– Ищи во всём хорошую сторону, – советую я. – Оптимисты утверждают, что можно даже в аду найти плюсы.

– Это какие же плюсы в аду? – интересуется Агафон.

– Ну, там всегда тепло и компания хорошая.

Смеёмся. Своими ежедневными звонками я даю Агафону возможность выпустить пар. Кому ещё кроме меня он пожалуется на свою житуху с бестолковым папкой? Внезапно наш семейный тет-а-тет прерывает Эрих. Управляющий высовывает голову из двери в полу и произносит извиняющимся тоном:

– Вы будете с нами ужинать, мой друг? Все уже собрались в столовой. Не хватает только вас.

Отказаться от Лилиных голубцов было бы верхом безумия! Торопливо прощаюсь с Агафоном, выключаю ноутбук, надеваю пиджак (какая это всё-таки морока – выглядеть прилично!), спускаюсь следом за Эрихом в тёмный коридор и кое-как спешу на ужин. Ибо общеизвестно, что голод – не тётка. Голод – дядька.

Глава 4

Под низкими сводами мрачной столовой действительно полно людей. Проголодавшиеся живописцы сидят вдоль километрового стола и ведут творческие разговоры. Когда я появляюсь в дверях, они направляют свои взоры на меня. Выдавливаю из себя ритуальное «халло!». В Нашем Городке постоянно здороваются все со всеми. Даже на автобусных остановках и в самих автобусах. Такое правило. Получаю в ответ разноголосые приветствия: «халло!», «хай!», «сервус!», «грюсс готт!» и даже русское «привет!». Ага, значит, русаки здесь тоже присутствуют.

Закрепляю себя на свободном месте между тучной африканкой в рыжем парике и зелёном сверкающем золотыми блёстками балахоне до пят и бойким немолодым мужчиной. Это он поздоровался со мной по-русски.

– Эдик Трепнау! – тут же протягивает мне руку мужчина. Я вяло пожимаю.

– Вадим.

– Я Ида, – сообщает мне африканка, тоже обмениваясь со мной рукопожатием. Я с трудом её понимаю, но она уверена, что говорит по-немецки.

– Ида Баклажан, – хихикает Эдик. И заметив мой удивлённый взгляд, поясняет: – Так мы её называем между собой – Баклажан!

Ида действительно похожа на крупный баклажан с женскими формами: невысокая, с гладкой фиолетовой кожей. Женщина с экватора. Я оглядываю полутёмное помещение. В начале стола важно надувает щёки Бахман с неизменной трубкой в зубах. Возле костлявого маэстро из-под столешницы выглядывает миниатюрная Понтип, а с другого бока задумчиво подпирает ладонью голову высокая симпатичная девушка: прямой аккуратный носик, дерзко очерченный рот с яркими крупными губами, прекрасные синие глаза, прямые брови. Правда, на мой вкус у неё плечи чуточку широковаты. Видимо, для того, чтобы не прятать от восхищенных взоров лебединую шею, русые волосы красавицы заплетены на затылке в сложный узел.

– Это Мари Бахман, дочь доктора от первого брака, – тут же информирует Эдик, перехватив мой взгляд.

Лиля неутомимо летает с посудой из столовой в кухню и обратно. Под ногами у неё на цыпочках крутится голенькая Алинка. Длинный стол уставлен множеством блюд с голубцами, салатами, соусами. Там и сям между тарелками высятся винные бутылки и горящие свечи. Эрих на правах хозяина занимает место во главе пиршества. Он легко стучит чайной ложечкой по бокалу, привлекая к себе внимание. Разговоры умолкают и все головы поворачиваются в его сторону. Лиля с Алинкой на руках тоже присаживается к столу.

– Приветствую всех участников художественной выставки, и давайте поскорее ужинать! – гостеприимно улыбаясь, произносит управляющий. Публика откликается на его незамысловатое вступительное слово жидкими аплодисментами. Приступаем к еде.

Напротив меня сидит какой-то сутулый тип средних лет с лицом брюзги и заметной плешью. Тип одет в тёмно-синий костюм из дорогой ткани. Под большим кадыком аккуратно повязан галстук-бабочка. На носу модные очки в тонкой оправе. Плешивый брезгливо ковыряется вилкой в салате. Рядом с ним клюет голубец маленькая остроносая женщина с серой кожей и чем-то вроде мокрой мочалки в качестве причёски. Наверняка заядлая курильщица.

Вопросительно смотрю на Эдика. Тот понимает меня с полувзгляда и наклоняется к моему уху.

– Это Кельвин. Кельвин Рихтер – налоговый консультант из Соседнего Городка. Вы же знаете, что в Байроне практикует масса всевозможных консультантов: налоговых, юридических, финансовых, страховых… Кельвин один из них. Сразу предупреждаю: Кельвин не любит африканцев, азиатов, индейцев, полицейских, пожарных, почтальонов, жокеев, врачей и других консультантов. Возможно, я кого-то упустил. Кстати, если интересно – он из этих самых – любителей стучать не в ту дверь. Ну, вы меня поняли? Из заднеприводного меньшинства.

– А его соседка?

Эдик небрежно замечает:

– Селина? Просто мать-одиночка из Польши. Вечно рассказывает про своего сына. Видите ли, её Мирко – мальчик-индиго, альтернативно одарён, а по-моему, по-простому – обыкновенный дурачок. Впрочем, яблочко от вишенки недалеко падает.

Эдик корчит глупое лицо. Мне постепенно становится интересно. Я же писатель, ёшкин кот! Где ещё мне брать персонажи для своих романов как не из окружающей среды? Перевожу глаза на пару мужчин сидящих напротив друг друга в начале стола. Возле красавицы Мари громко разглагольствует какой-то юный дуралей, бурно размахивая руками. Молодой парень с чёрными пластмассовыми катушками в ушах, тремя серебряными бусинками в уголке рта, длинными волосами покрашенными в разные цвета – оранжевый и фиолетовый. Сразу заметно, что творческая натура. Птицу видно по полёту, а доброго молодца по соплям. Впрочем, надо признать, что если не обращать внимания на вызывающее оперение, парень вполне симпатичный.

– Кто это сияет возле дочери Бахмана? – задаю я вопрос своему говорящему справочнику.

– Это же наш Харди! – отвечает мне Эдик таким тоном, словно все на свете должны знать Харди.

– А чем Харди ещё знаменит, кроме имени?

Эдик хихикает.

– О, Харди у нас талант! Настоящее дарование. Говорят, что он получил приглашение работать в Нью-Йорке. Когда-нибудь Харди прославит Наш Городок.

Визави талантливого Харди выглядит его полным антиподом. Бледный худосочный юноша в постоянно сползающих по длинному угреватому носу очках с толстыми линзами.

– А кто тот молодой человек, загоревший в лунном свете? – не очень тактично спрашиваю я Эдика.

– Цедрик Никс. Вечный неудачник на социальном пособии. Хотя не без способностей.

Надо же. Я не ошибся. Поворачиваю голову в другую сторону. За моей экзотической соседкой Идой жадно поглощает голубцы лысый толстяк средиземноморского облика. За ним виден коренастый азиат неопределенного возраста. Как и положено азиату, он невозмутим. Напротив этой парочки расположился ещё один южанин и утомленная солярием, стриженная под мальчика, крашеная блонди лет тридцати, чьи бицепсы, шея и плечи покрыты цветными тату. Красная майка не скрывает её мускулистые руки. Я уверен, что где-то уже видел эту загорелую мужеподобную блондинку. Наш Городок ведь небольшой. В конце стола Лиля сюсюкает с очаровательно улыбающейся Алинкой. Вот собственно и все участники ужина.