Музыка дорог. Рассказы - Николай Щербаков

– Я уже убеждаюсь. Это не ваш стиль. Это…

– А хотите, я вам объясню причину моего предложения?

– Вау! – девушка откидывается на спинку стула, – вот это напор! Ну что ж, давайте. Только не навязчиво, – она уже не скрывает иронии.

– Что ж. Я прекрасно понимаю, какое впечатление на вас произвело мое неожиданное…

– Неожиданное? Я бы это по-другому назвала.

– Итак. Я всё-таки назову это неожиданным. Хотя бы потому, что оно и для меня было несколько неожиданным.

– Несколько?

– Нет. Мне не нравится ситуация, – сохраняя улыбку, хмурит брови, изображая ворчливого старика, – вы все-таки позвольте мне присесть, иначе я начинаю чувствовать себя оправдывающимся школяром. Если мы не договоримся, я встану.

– А вы конечно к этому не привыкли, да? – лыжница, подняв руки, кокетливо взбивает прическу и доброжелательно улыбается, хотя и не скрывает иронии.

Улыбка воспринимается как согласие, и с помощью подскочившего официанта мужчина усаживается на стул, стоящий напротив девушки. Официант все это время, отступив на пару шагов, с нескрываемым любопытством прислушивался к разговору. Про себя о мужчине уже решил: «Ох, бестия, ох профессионал! Не я буду, если он сегодня вечером не утащит её к себе в номер».

– Я обещал объяснить причину, – «профессионал» разгладил перед собой ладонями безукоризненно ровную скатерть и, как будто любуясь своими руками, помолчал, глядя на них, затем поднял глаза на девушку, – все очень просто и логично. Вы бесспорно обаятельная девушка и вам это известно. Вы здесь, как цветок на снегу, – господин обвел взглядом зал.

Лыжница хмыкнула, стряхнула невидимые пылинки с рукава и, томно подняв глаза на собеседника, удивилась:

– Цветок? Это по поводу моего костюма?

– Совсем нет. Я бы даже сказал, что вам не обязательно носить яркие вещи. Ваше обаяние не нуждается в ярких сигналах.

– Вот вы и ошибаетесь. А в вашем возрасте, пожалуй, уже пора уяснить, что любая женщина, любая, независимо от обаяния, или как вы там мою внешность оцениваете, нуждается в ярких сигналах. В любое время дня и в любое время года! И в любой ситуации. Если рядом есть мужчина.

– О-о-о! Целая программа! Я к ним отношусь?

– К кому?

– К таким мужчинам.

– Конечно! Такой продвинутый господин. Нет, правда! Вид у вас шикарный. Вы только вошли, я сразу внимание обратила.

– Прекрасно, вот вы сами и закончили мою мысль.

– Какую?

– По поводу того, почему я к вам подошел. Потому, – поднял указательный палец, – что мы оба обращаем на себя внимание. Ну и что было бы, сядь мы за разные столы? Сидели бы с постными лицами, и косились бы друг на друга. Разве не так?

– Не факт. Но принимается, – деланно вздохнула, – убедили: сидим вместе.

– Вы так вздыхаете, вам это в тягость? Я встану.

– Да не сто-о-оит. Вам ведь не хочется вставать. Да и мне прикол.

Официант, решивший, что пришло его время, вышел из-за спины господина и тихим, вкрадчивым голосом спросил:

– Будем заказывать?

– Я ведь вам помешал, – мужчина сделал жест в сторону девушки, – пожалуйста, продолжайте. Вы ведь ещё не сделали ваш заказ?

Официант протянул через стол папку. Девушка взяла её, открыла и, не глядя, захлопнула.

– У вас кофе по-венски подают?

– Венский кофе? Конечно!

– Вот и прекрасно. А шоколадом посыпьте черным. Да? Самым что ни на есть черным. В этом кофе сверху пудра шоколадная. Знаете?

– Конечно. Я разыщу самый черный шоколад. Только это будет уже не венский кофе. В венском кофе, насколько я знаю, посыпают пудрой молочного шоколада.

– Поучайте лучше ваших паучат. Да? А мне – черный шоколад. И ещё что можете предложить? Только учтите, мне сегодня ещё на лыжи становиться. Придумайте какую-нибудь булочку.

– А если пирог? Вот прямо сейчас, я уверен, из печи достают румяный, вот такой толщины, – официант показал растопыренными пальцами полную четверть, – яблочный пирог. Это, кстати, конек нашего пекаря.

– О-о! Мамочка. Мой любимый яблочный пирог! Давайте конька. Надо же? Яблочный пирог у него конёк. Он что, у вас – американец?

– Нет, он у нас – грузин. А в пекарском деле – волшебник. Итак?

– Несите. Я надеюсь, вы мне не весь пирог принесёте?

– Что вы, конечно, принесу порцию. Стакан сока?

– Да, обязательно. Я просто забыла. Апельсиновый.

Господин в это время уже листал отложенную девушкой папку меню. Официант склонился к нему низко и почти на ухо тихо спросил:

– Вы закажете сразу или подождете? Я вернусь быстро.

– Нет, вы знаете, меня напугала толщина вашей папки. Пока я её буду изучать, моя очаровательная соседка, пожалуй, позавтракает и уйдет. Поэтому, если вы позволите, – он обратился к девушке, – я по вашему примеру закажу, не заглядывая в этот фолиант.

– Сделайте одолжение, – девушка вновь подперла щеку кулачком и уставилась на лес за окном.

– Вы действительно не спешите? Я вас не задерживаю? – господин обратился к ней, придержав за рукав никуда не уходящего официанта.

– Да нет же.

Девушка вновь отвечала, не поворачивая головы. Господин понимающе кивнул, и заговорил с официантом.

– Милейший. Я сейчас вам объясню и надеюсь на вашу сообразительность. Я привык рано и плотно завтракать. Дома это, как правило, яичница на беконе. Стакан сметаны…, сыр…, масло. И все это с хорошим ломтем свежего хлеба. И, разумеется, чай. Крепкий. Неплохо бы с мятой. Что скажете?

– А что я скажу? А скажу я, что все реально и будет сей минут исполнено.

Молодой человек самодовольно ухмыльнулся, как бы относя это к своей личной заслуге. И уже было развернулся на пятках, чтобы мчаться исполнять заказ, но неожиданно задержался и обратился к господину.

– Вы знаете, я осмелюсь предложить вам свой вариант. У нас утром готовят прекрасные котлеты по-фламандски. Так вот, я предлагаю в вашей яичнице заменить бекон этой роскошной котлетой. Я уверен, вам понравится. Иначе я бы не рискнул предлагать.

– По-фламандски?… – господин приподнял фасонисто бровь, – это свиная котлета, так ведь?

– Ну конечно! Зажаренная с корочкой котлета. Красавица! Вам её жалко есть будет, вы на неё любоваться…

– Отлично. Не продолжайте. Вы меня убедили.

Официант кивнул и умчался с блуждающей на лице улыбкой. Господин побарабанил по столу пальцами холеных рук, поправил приборы. Девушка продолжала смотреть в окно, и он мог свободно разглядывать её. Лучи утреннего солнца делали свое дело. В искусно растрепанных светлых волосах сверкали розовые искры, пальцы руки, коснувшиеся нежной щеки, казались прозрачными со всеми оттенками красного. Длинные ресницы, пухлые губы, все эти естественные признаки молодости приводили его в умиление. Боже мой, как прекрасна и очаровательна молодость!

– А почему вы решили, что пекарь – американец?

– Что? – девушка оторвала взгляд от окна, – что я решила? А-а, что пекарь – американец? Ничего я не решала. Я просто знаю, что яблочный пирог – любимое блюдо американцев.

– Знаете? Вам приходилось там бывать? Или в книжках читали?

– Я там живу. Вернее, я там учусь. Гарвард. Слышали? – улыбнулась.

Господин перестал барабанить по столу и, изломав бровь, на несколько секунд застыл.

– О-о-о! Конечно, слышал. Как же, как же. Гарвард.

– Гарвард – это университет, а городок называется Кембридж.

– Да, да. Как это вы произнесли – Кембридж. Не по-русски. Очаровательно. И что же вы там изучаете? Если не секрет.

– Конечно не секрет. Меня очень интересует ландшафтная архитектура. Вот её я и изучаю. Я, знаете ли, не согласна с теми, кто считает, что красота спасет мир.

– О-о!

– Да! Я считаю, что зависимость как раз обратная. Чем меньше в этот самый мир вмешиваться и спасать его, тем больше красоты. И нам просто надо уметь жить среди этой красоты.

– М-м-м? Мысль, конечно, замечательная. Да. Но меня, знаете ли, никогда не интересовали глобальные проблемы. И мир меня интересует, тоже, знаете ли, в буквальном смысле, Чтобы не стреляли. Да. Как-то спасением этого самого мира заниматься нет никакой возможности. И не досуг, – опять забарабанил по столу пальцами, – да что же это я, разрешите представиться. Федор Фёдорович. Музыкант. В некотором роде, – с легким поклоном чуть привстал.

– Ой! – девушка прыснула в ладошки, – простите ради Бога.

– За что?

– Не ожидала. Вы – и вдруг Фёдор Фёдорович. Вот если бы мне предложили отгадать ваше имя, я бы, конечно, стала предлагать Арнольда, Аристарха, с отчеством Викентьевич или там Модестович. Вот такой ряд у меня получается, глядя на вас. Еще раз простите, – она все ещё прятала лицо в ладошки.

Затем упала грудью на стол и, сморщив нос, стала рассматривать руки Фёдора Фёдоровича. Тот не стал убирать.

– Какие красивые! А почему музыкант в некотором роде? Как это понимать? Не совсем музыкант, что ли?