Переезд - Жорж Сименон

Сегодня вечером – он это чувствовал – ему не уснуть. Услышать их снова было для него потребностью. Ему хотелось побольше узнать о жильцах за стеной. Он задавался вопросом, каждую ли ночь это происходило у них тем же образом. За один час он открыл для себя новый мир, гораздо более волнующий, более драматичный, чем улочки вокруг Центрального рынка.

Он уже читал романы, где о любви говорилось вульгарными словами и где описывались некоторые скабрезные позиции.

Реальность была такой непохожей!

Но сначала, что же делали эти люди – мужчина и женщина? Похоже, та уже давно лежала в постели, когда вошел ее приятель: Эмиль не слышал, как она укладывается. У него имелся свой ключ. Это был либо ее муж, либо привычный партнер.

Насколько мог судить Жовис, действие происходит между двумя и тремя часами ночи. Мужчина довольно шумно толкает дверь.

– Это ты?

– А кто же еще? – возражает он с веселой иронией.

– Мог встать Уолтер.

– Уолтер спит.

– Ты заходил к нему в комнату?

Кем был Уолтер? Мужем? Сыном?

– Ты все это время был в «Карийоне»?

Хождение взад и вперед по комнате, затем со стуком падает на пол башмак значит, он раздевается.

– Что-то вроде того.

– Ты не ходил в другие места?

Эмилю показалось, что это не был тон ревнивой женщины, ведущей свой небольшой допрос. Тут крылось что-то другое, чему он не мог пока подыскать определения. Правда, голоса доносились до него через перегородку.

– Что-то вроде того... – повторяет самец, для которого в этой формулировке, кажется, полно смаку.

– Народу было много?

– Хватало. Но колпака сегодня не было.

Слово «колпак» его поразило. Ему было известно, что на жаргоне оно означает «простофиля», это придавало разговору таинственность.

– Алекса там была?

– В полной красе.

– Пьяная?

– Не мертвецки.

– Возбужденная?

– Как водится.

– Ты ходил с ней в соседний дом?

– Я как раз оттуда.

– Из соседнего дома?

– Из нее!

– Скотина!

– Ты сама меня об этом спросила.

– И долго это продолжалось?

– К счастью, не так долго, как вчера.

– Что она с тобой делала?

Что ни реплика, то новая загадка. Жовис еще не мог поверить, что ему следует понимать слова в их обычном смысле. Это невозможно. Люди так не разговаривают, в особенности пара, пускай даже в спальне.

– Дай взглянуть, остались ли следы. Она тебя укусила?

– А по-другому она делать не может.

Он говорит не «делать». Он употребляет более точное слово, которого Эмиль никогда не произносил и которое с трудом решается осознать.

– А ты?

– Он приходил.

– В котором часу?

– В три, как обычно.

– Блеющий?

– В его годы меняются лишь в худшую сторону. Он засиделся. Я опасалась, как бы Уолтер не вернулся до его ухода.

– По-твоему, он догадывается?

– Поди узнай у него! Ты, похоже, не спешишь.

– Дай мне время подзарядить мои батареи.

Почти каждое слово казалось Жовису оскорбительным, шло вразрез с его воспитанием, его принципами. Вначале он предпочел бы не слышать. Еще он боялся, как бы не проснулась жена и не услышала.

– Иди-ка сюда, чтобы я...

Это было невозможно. Он отказывался верить. Эти люди употребляли самые крепкие, самые выразительные слова и получали какое-то изощренное удовольствие от того, что комментировали каждое свое движение, особенно старалась женщина.

– А так она тебе делала?

– Да.

– А вот так?

– Да.

– Каналья! Я сейчас тебе покажу...

Он силится представить себе сцену, действующих лиц.

По-видимому, они довольно молоды, если судить по их подвигам, но навряд ли молодожены или новоиспеченные любовники.

Они давно привыкли друг к другу, это чувствовалось по репликам, слетавшим с их уст, как заученный текст.

Текст такой же непристойный, как надписи, которые, краснея, читаешь около некоторых писсуаров.

– Погоди. Не двигайся больше. Я сама...

– Ты мне делаешь больно, – запротестовал мужчина.

– А та шлюха, она что, не делала тебе больно? Если бы ты еще ограничивался Ирен, та хоть девка хорошая. Помнишь ту ночь, когда мы были втроем и я...

Он пытался стереть в памяти услышанные слова, вызванные ими образы, которые приходили ему на ум.

– Нет. Еще рано.

Были и другие фразы, точные, как анатомические рисунки. Женщина в прямом смысле слова начинала бредить. Это была уже не женщина, какими он их знал, как те, что встречаешь на улице. Это был разбушевавшийся зверь-зверь, наделенный даром речи и выкрикивавший ужасные слова.

Мужчину звали Жан. Он несколько раз расслышал это имя.

– Рассказывай. Рассказывай. Давай выкладывай мне все... что ты ей делал... Что она тебе делала...

Тут уже его черед говорить. Она требует все больше подробностей. Сама их добавляет.

– А так?

– Да.

– А так?

– Не так сильно.

– Ты что, стал неженкой?

Тон делался выше, сопровождавшие голоса звуки становились более точными. Почти задыхаясь, ждал он облегчения, которое принесет ему конец.

– Послушай. Возьми его в...

Были моменты, как вот этот, когда у Жовиса возникло желание начать колотить в перегородку. Все его тело дрожало от нетерпения, нервозности, а также от негодования. И от страха. Только бы Бланш не услышала...

Женщина кричала от боли и от наслаждения – долгий вопль, от которого, должно быть, вздымалась ее грудь, и внезапно ему показалось, что он узнал глухой звук пощечины.

– Да. Да. Ударь меня еще.

Такого не могло быть. Нужно, чтобы это прекратилось. Он уже больше не понимал.

Крик делался все пронзительнее и внезапно вылился в нечто вроде рыданий. Можно было поклясться, что она плачет, что теперь это уже просто девчонка, у которой горе. Ему было ее почти что жаль.

Мужчина, по-видимому, закуривает сигарету.

– Ну, получила что хотела? – иронизирует он не без нежности.

– Даже не один, а три раза. Думала, это не кончится.

– Виски?

– Без воды.

Звон бутылки о край бокала, булькающие звуки.

– Твое здоровье, Жан.

– Твое здоровье, самка.

Именно это слово в момент, когда оно было произнесено, больше всего волновало Эмилия. Никогда он сам не вкладывал столько понимания в свой голос, когда обращался к Бланш.

– Самка...

Правда и то, что он никогда не называл ее так, никогда не осмелится этого сделать. Впрочем, она и не поймет.

Те, за перегородкой, только что вместе погрузились в пучину. Теперь они едва из нее показались. С успокаивающей сигаретой в зубах он наливает в стаканы выпивку.

– Твое здоровье, Жан.

Она была покорной и усталой.

И он ей просто отвечает:

– Твое здоровье, самка.

Сегодня вечером – в свой третий вечер в Клерви – Жовис со стыдом ждал, напрягая слух.

Глава третья

Он несколько раз принимался дремать, не засыпая по-настоящему, вздрагивая, когда какая-нибудь машина проезжала или же останавливалась на авеню.

Тогда к нему возвращались ясность мысли, его воспоминания о предпоследней ночи – его первой ночи в Клерви, – и, вероятно из-за усталости, эти воспоминания искажались до того, что делались фантастическими.

Он также открывал для себя новые звуки в доме, далекие, приглушенные, которых он еще не распознавал, но которые в конце концов войдут в его мир, как привычные звуки улицы Фран-Буржуа.

Подъехала машина, спортивная, судя по тому, как она сделала разворот и резко встала перед домом. Хлопнула дверца. Чуть позже отворилась дверь, по всей видимости дверь в квартиру соседей, затем, после паузы, – другая дверь, еще одна дверь, на сей раз дверь спальни, где он теперь слышал шаги.

Мужской голос, тот же, что и в первую ночь, спросил:

– Что ты читаешь?

– Детектив.

Значит, в спальне горел свет, хотя бы свет ночника.

Его воображение рисовало ему расположившуюся в постели женщину, опирающуюся спиной о две-три подушки.

– Ты сегодня рано.

Что она называла рано? В Клерви не было церкви, колоколов, курантов. Ему-то казалось, что добрая половина ночи была сейчас уже позади.

Мужчина зажигает сигарету, и можно предположить, что он снимает пиджак, развязывает галстук.

– Алекса быстро сработала. Правда, это было так, безделица. Тип, кажется, мэр ее родного городишки, во всяком случае какая-то важная шишка.

– Он сразу клюнул?

– Понадобилось всего лишь две бутылки шампанского. Я был с одной стороны стойки, Леон-с другой.

– Ну и сколько?

– Пятнадцать тысяч.

– За «Мерседес»?

– Да, совсем свеженький, совсем чистенький. Малыш Луи свистнул его в десять часов на бульваре Сен-Мишель. За какие-то секунды...

– Он уже уехал?

– Пьяный в стельку и счастливый, как король. Ты не подвинешься?

Тишина. Он укладывается. Женщина спрашивает:

– Так что, у тебя сегодня вечером ничего не было?

– Немного побаловался с Ирен.

– Она по-прежнему глядит в потолок?