Новатерра - Георгий Булавин

       - Сам здоров!

       - Ты где?

       Комбат поневоле усмехнулся, глядя на монструозный телефонный аппарат времён своего тёзки Белла, мобильный прямо-таки до невозможности.

       - Я где? В Стокгольме, на церемонии вручения Нобелевской премии мира.

       - В каком смысле..?! Нет, Старый, серьёзно, ты где?

       Вот именно с этого момента комбат уже не сомневался в серьёзности ситуации. Они с Шаталиным сдружились года три назад, бывали вместе в самых разных ситуациях, даже там, где, как в известной песне, 'птицы не поют, деревья не растут', и понимали друг друга с полуслова. Обычѓно Док, сколько Твердохлеб ни возражал, звал его Санычем. Привык, мол, в окружении коллег лет на пятнадцать-двадцать (сорок-пятьдесят) старше самого: Абрамыч, Маркович, Ароныч, Моисеич. Степаныч тоже. Папа которого в эпоху беспощадной борьбы с врачами-убийцами и безродным космополитизмом предусмотрительно сменил компрометирующую фамилию Эйдельштейн на исконно-посконно русскую - Эйдельштейнов... Что же, ладно, пусть будет 'Саныч', честно говоря, без разницы! Особенно перед лицом грядущей катастрофы...

      Но коль уж Док назвал комбата 'Старым' - старым курсантским прозвищем, из тех ещё, что называется, из бывших, то вывод можно сделать лишь один: боевой товарищ тоже малость не в себе. Бурную молодость, скажем, припомнил. Бой под Итум-Кале. Домашний тиран и любимец кот Да Винчи опоросился борзыми щенками. По всей России скисло пиво. А то, глядишь, на гвардейский парашютно-десантный полк обрушилась чума... Короче, надо срочно выѓпить!

       - Прежде чем ответить на сакраментальный вопрос 'ты где?', порожденный широкой 'мобилизацией' связи, в свою очередь спрошу: а куда ты звонишь, дружище моё бестолковое?

       - Я?!.. Ой, блин, точно бестолковый! Заработался. Это же внутренняя АТС.

       - Тонкое наблюдение, воистину достойное кандидата наук...

       - Да ладно, не язви! Чем занимаешься?

       - Взятки беру.

       - Неужто дают?!

       - Пока нет, но ведь сегодня не последний... - комбат закусил губу, - ...надеюсь, не последний день нашей провинциальной Помпеи. Авось наступят ещё времена, когда... авось... небось...

       - Ай, Старый, брось! Если и наступят, то не в этой жизни.

       - Не в этой жизни... - повторил он глухо. - Как сказал в своё время батька Лукашенко, белорусский народ будет жить плохо, но недолго... Что ж, ради такого дела, да если ещё Родина прикажет, родимся вновь! Точнее, переродимся. Во взяточника...

       - Поглядите на него, готовый оборотень в погонах! - хихикнул невидимый начальник медицинской службы.

       А рассеянный взгляд комбата остановился на предупреждающей табличке времён Лаврентия Берия, наклеенной штабным писарем на корпус телефона:

      'Будь бдителен! В такие дни

      Подслушивают стены.

      Недалеко от болтовни

      И сплетни до измены!'

      Уж чего-чего, а насчёт поболтать и он, и Док были мастерами. Правда, комбат впадал в состояние болтливости только по настроению, рот же начальника медицинской службы не закрывался никогда. Примерно год назад сводная штурмовая группа Твердохлеба, блокируя пути отхода пантюркистам, захватила горный аул на границе Дагестана и Азербайджана. К нейтральным тамошним лезгинам воины-десантники отнеслись корректно и доброжелательно, однако отряд самообороны, дабы не нанёс вдруг удара ножом в спину, был ими с извинениями временно разоружён и добровольно-принудительным порядком сосредоточен в сельском клубе. Охранял интернированных как раз военврач Шаталин, до времени, слава Богу, бесполезный по прямому штатному предназначению. И двое суток напролёт кишлацкий рассадник культуры ходуном ходил от хохота двух десятков бородачей, которым Док под местный коньячок рассказывал свои бесконечные 'анекдоты из жизни'. А как они на третьи сутки развесёлого плена, кажется, тоже изрядно приняв на грудь, дружно подтягивали ему 'Ой, мороз-мороз!', ей-богу, надо было слышать!.. Кончилась же войсковая операция тем, что пантюркисты, бросив тяжёлое вооружение, просочились на юг козлиными тропами, Твердохлеб купил за рубль настоящий кубачинский кинжал с чернёным клинком и узором филигранью 'мархарай' по ножнам, а Док... А Док приобрёл кучу кунаков, выучил восемнадцать падежей существительного 'баран', принятых в самурском диалекте лезгинского языка, облегчил имаму мечети страдания по поводу обострившегося артроза и уже под посадку в вертолёты принял у селянки роды. И чуть было сгоряча не принял ислам. Благо, это весьма простая операция, не в пример кесарева сечения, - только произнеси в присутствии двоих правоверных свидетелей главную сакральную фразу 'Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - Его великий пророк!'..

       Сегодня же особенного настроения болтать у православного майора Твердохлеба не было. Разве что поговорить. В том числе - о проблемах Дока. У которого, раз уж обозвал друга 'Старым', их хватало. Может, он тоже чувствует, что завтра..? Что Завтра не наступит никогда! А если и наступит, это будет совсем уже другое Завтра...

       Пауза затягивалась, и комбат, мысленно смирившись с неизбежным, задал невидимому собеседнику вопрос:

       - Давно хочу спросить тебя, дружище Игорь Николаевич, как ты относишься к коррупции?

       - Ну, если в плане...

       - Чтобы исключить двусмысленное толкование, поясню: в плане сращивания некоего оборотня в погонах с неким врачом-убийцей в интересах совместного злоупотребления спиртными напитками.

       - Однозначно положительно! - приободрился Док. - Вот только денег у врача-убийцы так мало, что...

       - Деньги - категория сугубо относительная, - отрезал комбат. - Много их не бывает по определению.

       - Сугубо - значит, 'вдвойне'.

       - Так я об этом и толкую! Деньги есть компактный эквивалент любого товара, и раз уж совокупный товар на планете Земля оставляет немножко места для свободного размещения Homo Sapiens вкупе с прочими тварями, значит, и денег ещё не чрезмерно много. Это первая - объективная - сторона монеты. А вторая, субъективная, такова: спроси Романа Абрамовича, типа, у тебя много денег. Если скажет 'да' - а это вряд ли, - ты не верь. Будь оно так, небритый олигарх давно бы забросил бизнес и разогнал инвалидов из 'Челси' по всяким 'Спартакам' с 'Локомотивами'... Короче, заходи, стольник у меня есть.

       - Ну, и у меня столько же... Бегу!

       - Не споткнись, - пожелал комбат уже не Доку, а Телефонному.

       Знаете, кто такой Телефонный? Малюсенький человечек из рода домовых и прочей мелкой нечисти, с длинными свалявшимися волосами, высшим техническим образованием и постыдными сексуальными фантазиями, усыпанный перхотью, очками и прыщами. Живёт он в телефонном аппарате, питается электричеством в счёт абонентской платы, подслушивает разговоры, часто из вредности разъединяет собеседников, разражаясь при этом глумливым хохотом, слышимым в трубке как короткие гудки. И ему ни сколечки не стыдно!

       А вот комбату было стыдно. Потому, что он соврал. 'Дежурные' сто рублей и ещё несколько червонцев впрямь лежали в портмоне, но за обложкой удостоверения личности офицера - ещё четыре тысячи: на бензин для старенькой 'девятки', на мобильный, на хлеб, на соль, на новые книги и электронные носители, на прочие излишества, тот же 'девичник'... Дома имелись и резервы Главковерха. Аж три! По сто. Американских денег. О которых Рите не было известно, а сам он усиѓленно пытался позабыть. Почти что каждый вечер. Но пока безреѓзультатно. Хотя поклялся мамой всех знакомых горцев - нету их! Объявятся, если война охватит матушку Россию 'от Москвы до самых до окраин'. Если на Нилгород обруѓшится метеорит. Или, например, чума. Эх, успеть бы тогда потратить эту кучу денег! Может, уже завтра... Нет, лучше пусть сгниют, таясь до времени за... стоп, майор! За невостребованностью.

       Ну, вот, опять чёрные мысли!

      Где же беглец Док?! Снова встретил какого-нибудь прапорщика и разразился очередным анекдотом из жизни? Язык, ей-богу, как репей! Впрочем, у самого - не лучше, такой же 'задиристый'...

      Комбат через силу поднялся, выключил надоевший телевизор, на экране которого вот уже четверть часа изгалялся нестареющий Петросян, и в этот миг раздался лёгкий, будто от плеча кувалдой, стук.

      - Ра-ашите, та-ащ майор?

      - Войдите! - буркнул он.

      В дверном проёме появился шкаф. Одушевлённый шкаф, при ироничной, понимающей улыбке. Земляк, контрактник Вовка Головатый. Хотя скорее - Геркулесов. Зигфрид. Святогор-оглы... Парняга, усѓмехаясь, пробасил неистребимым горбачёвским говорком:

      - Та-ащ майор, ра-ашите обратиться?

      Твердохлеб, мужчина вполне среднего роста, поглядел на него очень-очень снизу вверх.

      - Ну, обратись - куда ж от тебя денешься?