Охота за слоновой костью - Уилбур Смит

— Это прекратит операции по выбраковке, не правда ли? — настаивал Дэниэл.

— Вовсе нет, — возразил Джонни. — Мы по-прежнему вынуждены будем проводить выбраковки. Единственное отличие в том, что мы не сможем продавать мясо, шкуры и бивни слонов. Они будут пропадать впустую, и это трагическая и преступная потеря. Мы лишимся миллионов долларов, которые сейчас идут на сохранение дикой природы…

Джонни замолчал и принялся наблюдать, как двое рабочих осторожно извлекают бивень из губчатой прокладки в черепе и укладывают его на коричневую траву.

Один из них искусно извлек из бивня нерв — мягкий, серый студенистый стержень. После чего Джонни продолжил:

— Эти бивни помогают нам оправдывать существование парков и животных, которые в них обитают, перед местными племенами, живущими в тесном контакте с природой на границах национальных парков.

— Не понимаю, — подталкивал его Дэниэл. — Вы хотите сказать, что местные племена недовольны существованием парков и населяющих их животных?

— Нет, если они могут извлекать из этого существования личную выгоду. Если мы сумеем доказать им, что самка слона стоит три тысячи долларов и что иностранный охотник во время сафари тратит от пятидесяти до ста тысяч долларов, чтобы поохотится на самца, если мы сумеем показать, что один-единственный слон ценней сотен, даже тысяч их коз и худосочного скота, если часть денег за слонов вернется к ним и к их племени, тогда они поймут, зачем мы охраняем стада.

— Вы хотите сказать, что местные племена не ценят дикую природу?

Джонни горько рассмеялся.

— «Первый мир» — это мир роскоши и страстей. А местные племена живут на грани нищеты. Мы говорим о среднем годовом семейном доходе в сто или двести долларов, десять долларов в месяц. Эти люди не могут отказаться от земли и просто смотреть на прекрасных, но бесполезных для них животных. Если в Африке должны сохраниться дикие животные, за их жизнь придется платить. В этой жестокой земле не бывает ничего дармового.

— Можно было бы подумать, что тот, кто живет близко к природе, инстинктивно должен беречь ее, — настаивал Дэниэл.

— Да, конечно, но это отношение чисто прагматическое. Существуя внутри природы, первобытный человек тысячелетиями обращался с ней как с возобновляемым источником. Эскимосы жили за счет карибу, тюленей и китов, американские индейцы — за счет бизоньих стад, и инстинктивно использовали тот способ управления природой, который нам недоступен. Они жили в равновесии с природой, пока не появился белый человек с гарпунами со взрывателем и с ружьем Шарпа или пока здесь, в Африке, законы об охоте и элитной дичи не сделали охоту черного туземца на собственной земле преступлением, отдав диких животных на откуп лишь избранным.

— Да вы расист, — мягко упрекнул Дэниэл. — Старая колониальная система сохраняла дикую природу. Но как природа выживала на протяжении миллионов лет до появления белых людей?

— Нет, колониальная система управления дичью была охраняющей, а не сохраняющей.

— А разве это не одно и то же: охрана и сохранение?

— На самом деле они прямо противоположны. Охранитель отказывает человеку в праве использовать природу, пользоваться ее дарами. Он отрицает право человека убивать животное, даже если его существование угрожает всему виду. Будь сейчас здесь такой охранитель, он запретил бы нам выбраковку и не стал бы задумываться над последствиями такого запрета, который — и мы это видели — приведет к гибели всей популяции слонов и уничтожению леса. Однако главнейшая ошибка, допущенная прежними природоохранителями, заключается в том, что они настроили местное черное население против преимуществ контролируемого сохранения природы. Они отказывали племенам в их праве на добычу и вызвали у них враждебность к диким животным вообще. Они отобрали у аборигенов возможность контролировать природу и заставили его конкурировать с ней. В результате средний черный крестьянин враждебно относится к диким животным.

Слоны опустошают его огороды и уничтожают деревья, которые он использует на дрова. Быки и антилопы поедают траву, которой он кормит свой скот. Крокодил сожрал его бабушку, а лев убил отца… Конечно, он возненавидел диких животных.

— Но каково же решение, хранитель? Есть ли оно?

— Со времени обретения независимости от колониального управления мы пытаемся изменить позицию наших людей, — сказал Джонни. — Вначале от нас требовали снять запрет белых на доступ в национальные парки. Разрешить вырубку деревьев, пастьбу скота и строительство деревень. Однако нам удалось приучить местное население извлекать прибыль из туризма, сафари и выбраковок. Оно впервые стало участвовать в распределении прибыли, и сейчас все больше распространяется понимание того, что выгодно сохранять природу и разумно эксплуатировать ее. Особенно среди молодого поколения.

Однако если доброхоты в Европе и Америке заставят запретить сафари или продажу слоновой кости, это сведет на нет все наши усилия. И, вероятно, станет погребальным звоном по африканским слонам, а со временем и по всем диким животным.

— Значит, в конечном счете все упирается в экономику? — спросил Дэниэл.

— Как во всем в этом мире, вопрос в деньгах, — согласился Джонни. — Если нам дадут достаточно денег, мы остановим браконьеров. Если это будет выгодно крестьянам, мы удержим их с их козами за пределами национальных парков. Однако деньги должны откуда-то поступать. Новые независимые африканские государства с их растущим населением не могут позволить себе роскошь обращаться с природными ресурсами как Первый мир.

Они должны их использовать и охранять. Если вы помешаете нам обеспечивать это, вы станете соучастниками уничтожения дикой природы Африки. — Джонни мрачно кивнул. — Да, дело в экономике. Если дичь сможет платить, она будет существовать.

— Превосходно! — Дэниэл знаком велел Джоку прекратить съемку и сжал плечо Джонни. — Я могу сделать из тебя звезду. Ты очень естествен. — Он шутил лишь отчасти. — А, Джонни? На экране ты мог бы сделать для Африки гораздо больше, чем здесь.

— Хочешь, чтобы я спал в гостиницах и самолетах, а не под звездным небом? — Джонни изобразил возмущение. — Хочешь, чтобы у меня на животе наросла аккуратная маленькая булочка? — Он ткнул Дэниэла в солнечное сплетение. — Чтобы я пыхтел и задыхался, пробежав сто ярдов? Нет, спасибо, Дэнни. Я останусь здесь, где могу пить воду Замбези, а не кока-колу, и есть не бигмаки, а бифштексы из буйволятины.

Последние груды засоленного слоновьего мяса и незрелые бивни уложили в грузовики при свете фар. Потом по извилистой дороге поднялись по откосу; штаб-квартиры парка Чивеве достигли в темноте.