ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Естественно, такое потепление англо-российских отноше­ний не вело к окончательному решению евразийской проблемы и не оно было главной целью. Задачу — непомерно сложную с британской точки зрения — надо было решать в несколько эта­пов; улучшение отношений с Россией служило не более чем пре­людией к выполнению более общего замысла — сокрушения Гер­мании. Британия не могла и, возможно, не желала предвидеть, какую огромную цену придется платить ей, да и всему миру ра­ди воплощения столь грандиозного замысла, но тем не менее империя решила рискнуть.

Свидетельством того, что к 1900 году сокрушение Германии стало главной целью Британии, служит активная и тщательно продуманная дипломатическая активность, направленная на развязывание мировой войны, о чем будет подробно рассказано в следующих разделах этой главы.

В самом деле, одним из нерушимых догматов англо-амери­канского историографического катехизиса является утвержде­ние о неисправимой агрессивности Германии в отношении Pax Britannica («Мир по-британски»).

В первое десятилетие двадцатого века в Германии можно бы­ло слышать обильную риторику относительно Einkreisung (ок­ружения), раздавались популярные призывы к развязыванию «справедливой оборонительной войны» для прорыва «окруже­ния»; все это сопровождалось безответственными велеречивы­ми заявлениями военно-промышленных и имперских клик, воз­главляемых Вильгельмом II; были в ходу и не вполне трезвые лозунги националистов об «исторической миссии Германии» и о ее «долге вести войну» (17). Все эти вопли были взяты на вооружение как неопровержимые доказательства вины и от­ветственности Германии за развязывание первого общемирового конфликта. Но сама по себе эта довольно бессодержательная риторика не доказывает ничего, кроме того, что в Германии дурным влиянием пользовался архаичный национализм и что среди правящего класса царила растерянность в отношении непосредственных стратегических целей государства. Если сравнить этот бессвязный лепет с четким анализом Макиндера, который уже в 1904 году говорил о массированном превентив­ном ударе по Евразии, то немецкая напыщенная риторика меркнет и съеживается до совершенно жалких размеров: затяжной мировой конфликт никогда не мог стать идеей находившегося в международной изоляции и к тому же неопытного германско­го правительства. В докладе Макиндера практически нет ника­ких указаний на то. что Германия собирается напасть первой.

Германское неистовство скорее было лишь криком немецкой души перед лицом страшной неопределенности. Рейх, скорее нервничавший, нежели дерзкий, готовился к войне, объятый страхом, подбадривая себя националистическими криками, за­клиная милостивую судьбу и проклиная все остальное, включая тот день и час, когда Германия поставила свое будущее на шах­матную доску мировой политики. Несомненно, если бы Герма­нию предоставили самой себе, то она никогда первой не начала войну: в случае неудачи она теряла слишком многое. Германию надо было принудить к войне. На самом же деле единственная конкретная и реальная цель Германии в тот период — при усло­вии, что Британия не вмешивалась бы в континентальные де­ла, — не выходила за пределы консолидации «Центрально-европеиской империи германской нации», то есть возрождения достопамятного, возглавляемого Германией Европейского та­моженного союза, отделенного от России, и с таким положени­ем вещей Британия вполне могла бы смириться (18).

Спустя пять лет после окончания Первой мировой войны американский сенатор Роберт Оуэн предпринял глубокое и беспристрастное исследование причин возникновения войны и 18 декабря 1923 года представил свой доклад американскому народу: несколько основополагающих утверждении союзниче­ской пропаганды, а именно то, что Антанта была вынуждена сражаться (1) для того, чтобы расстроить кайзеровские планы установления мирового господства, (2) для того, чтобы обес­печить надежный демократический мир, и (3) для того, чтобы отстоять американские идеалы, Оуэн назвал, соответственно, «фальшивыми», «нелепыми» и «лживыми». В своем исследова­нии он пришел к следующим выводам: «Ни русское, ни французское правительство в действительности не верили в то, что германское правительство намеревалось начать агрессивную войну против них, но военная подготовка Германии и над­менность и высокомерие некоторых немецких шовинистов создало удобный, хотя и насквозь фальшивый повод для бри­танской и французской пропаганды обвинить германских ли­деров в заговоре с целью военного покорения всего мира... В 1914 году у Германии не было никаких объективных причин начинать войну, у Германии не было нерешенных территори­альных проблем, не было причин для мести и было понимание того, что большая европейская война сможет легко разрушить ее торговый флот, нарушить торговлю, которая в то время бурно развивалась, и кроме того, война могла привести к поте­ре колоний» (20).

Мировой успех вскружил голову неискушенным немцам — при­вычка к имперскому положению должна была созреть и зака­литься, — и британские враги Германии сделали все, чтобы это­го не случилось.

Меньше всего на этой ранней стадии Британия желала выдать обществу, врагу и потенциальным союзникам свои истинные на­мерения относительно удушения Германии долговременной оса­дой. Публично Британия представила свой зарождающийся анта­гонизм в виде чисто коммерческих, деловых противоречий; британцы прикинулись раздраженными ревностными собствен­никами, бросившимися отстаивать свои торговые интересы пе­ред лицом нарастающей германской мощи.

Такое оправдание было чистой воды маскарадом, но это объ­яснение до сих пор остается излюбленной версией историков победоносного Запада (21).

Однако в действительности тревога и беспокойство, вызван­ные в правящих кругах Британии появлением в политическом уравнении германского неизвестного, определили резкий по­ворот в британской стратегии. К 1904 году — насколько можно судить по формируемым Британией союзам — она всерьез и ре­шительно приступила к стратегическому окружению центрального региона, а видимым поводом и удобным предлогом стал феноменальный, хотя и не вполне осознанный рост могущества Германии в последние два десятилетия девятнадцатого века, данный судьбой.

С самого начала агрессором была Британия, а не Германия.

Много лет спустя, в 1916 году, когда Вильгельм мучительно размышлял о неслыханной бойне, происходившей на фронтах, он с горечью писал в письме матери одного погибшего офицера, что никогда не желал этой воины, имея в виду, что он не хотел кровопролития глобального масштаба. «Это совершенно вер­но, — согласился британский премьер Ллойд Джордж в своем публичном ответе на стенания кайзера. — Император Вильгельм не желал этой войны. Он хотел иной войны, которая позволила бы ему в течение двух месяцев расправиться с Францией и Рос­сией. Этой войны хотели мы, мы хотели ее именно в том виде, в каком она ведется, и мы доведем ее до победного конца» (22).

Британское — а позже и американское — стремление к завое­ванию было безошибочно предначертано в кратком, но почти пророческом упоминании Макиндера о нескольких клиньях, которые морские державы должны вбить в центральный реги­он, чтобы втянуть сухопутные армии противника в последова­тельность локальных конфликтов. Чтобы локализовать каждый конфликт, следовало отделить искомый участок от прилега­ющих регионов и обескровить их в бесконечной череде войн, ведущихся под политическими, религиозными или этнически­ми лозунгами. Так англо-американцы поступали всегда: в Евро­пе — натравив всех на Германию (1904-1945); на Ближнем Вос­токе — втиснув Израиль в самое сердце арабского мира (1917 по настоящее время); на Дальнем Востоке — всадив несколько шипов в бок Китаю — Вьетнам, Корея и Тайвань (1950 — по на­стоящее время); в Центральной Азии — дестабилизировав весь этот регион межплеменными столкновениями, опираясь на по­мощь Пакистана, для того чтобы предотвратить переход стран Каспийского побережья в сферу влияния России (1979 — по на­стоящее время).

Самое важное заключается в том, что результаты этих игр в завоевания никогда не становятся очевидными сразу — для этого требуются недели, месяцы, а иногда и десятилетия. Им­перские стратегические планы не терпят спешки. Капитаны мировой агрессии измеряют свои достижения и неудачи временными шкалами, ценой деления которых являются поколения. Именно в такой временной шкале следует рассматривать во­прос о зарождении и инкубации нацизма: это был долгосроч­ный и тщательно продуманный план ликвидации даже вообра­жаемой гегемонии Германии на континенте. И правители Бри­танской империи дождались своего часа.

Кровь Романовых и окружение Германии

Германия и Англия готовились к войне: первая готовилась к молниеносной схватке, вторая — к долговременной осаде. В 1898 году германский рейх начал всерьез наращивать свою во­енно-морскую мощь; к 1906 году по тоннажу судов Германия вы­шла на второе место в мире. В 1900-1902 годах Британия отвле­клась от потерявших актуальность антирусских интриг в Центральной Азии и от мелких африканских противоречий с Францией, сосредоточив все свои стратегические усилия на окружении Германии, имея в виду в подходящий момент напра­вить первый удар полномасштабного нападения с северо-запад­ного плацдарма.