Творения - Преподобный старец Верховский

Когда мы прибыли в монастырь Коневец, то Отец Адриан отпустил нас, и мы десять лет в отшельничестве прожили в трех верстах от монастыря, и о таком нашем отшельническом житии изъявлено и в кни­жице, именуемой «Историческое описание Коневского монасты­ря», напечатанной в Санкт - Петербурге по дозволению Святейшего Синода. В великие же праздники мы приходили в монастырь к самому настоятелю и у него проводили ночь и день, с откровением всех наших размышлений и деяний и всего с нами случившегося; и так проводя время празднич­ное или с самим настоятелем, или с иными отцами в духовных беседах и чтении, и если что какому брату случилось читать неудобопонят­ное или представилось какое предприятие или что сомнительное, то всё такое общим рассуждением разбирали. И после трапезы, прежде же вечернего времени, возвращались в свое уединенное жили­ще, будучи наделены тем, что нам требо­валось.

Когда же Старец мой уведал об умном сердечном внимании молитвы, о коей прежде той же обители отец Силверст возвестил мне, очень о сем возрадовался: таким вниманием ум от парения удерживается и чистейшее к Богу простертие можно иметь. Сего ради начал продолжительно, с усердием неослабно себя в оном внимании углублять с надеянием на Божие вспомоществование, уповая по слову святых отцов Григория Синаита, Симеона Нового Богослова, Климента и Игнатия и прочих, что таким вниманием скорее возможно преуспеть в любовь Божию. Того ради продолжительно претерпевал во внимании своих умных молитвенных словес в сердце, чтобы кроме всяких помыслов производить оную чистоту в своем сердце, и настолько понуждался, что приходил даже до величайшего изнеможения, так что голова болела и сердце уже более не выдерживало, и всем телом расслабевая и так вставая от седалища и падал для отдохновения. Видя же чрез такое продолжительное пребывание во внимании сердечном опущение своего положенного в чтении моления, недоумевал, угодно ли Богу сие новое внимательное сердечное моление, крепко о сем сомневался и того ради в пе­чали был, ибо не имел иного так с ним единодушно содружест­венным, только меня одного, а иного делателя искусного и преуспевшего в сей молитве не обреталось. Я же, видя в нем от сего внимания множайшую возрастающую любовь и страх к Богу, и память, и мысль всю его, устремляющуюся на едино Божие призывание, сколь мог с ним вообще рассматривая Святое Писание, подкреплял его, да не престает от сего умного делания, которое видим во Святом Писании преданное и так с по­хвалами одобрено. И так он не единою о сем молился усердно ко Господу Богу, но многажды еще особенно о сем моление творя, приложил еще и великое воздержание в пищи и во сне.

И так было и в один день, сел и по обычаю начал внимать молитве, и тотчас внезапно излилась в его сердце неизреченная сла­дость и любовь воспались к единому Богу, и забыв все века сего, тогда очень удивился о сем необычном утешении, как сам позже поведал ми недостойному. «Настольел, — говорил, — был весь услаждаем и утешаем, что не думал более быть во Царствии Небесном». И оттоле была ему чистая молитва с раз­ными чудными чувствами и действиями, про что о том особую книжицу написал до 75 действий; всякое мною написанное действие было ему от меня прочитываемо, хотя он к записыванию оных и не соизволял, и многажды не советовал, говоря: Бог знает, от Бога ли бывают ему такие чувства и действия. И так, смирялся, глаголя: «Может быть и прелесть». Но я молил его не возбранять мне, говоря и обещая ему, пока в житии сем пребудет никому не будет ведомо это. И еще говорил я ему: «Может быть неко­гда Господь даст мне или иному кому брату какие-нибудь действия, тогда, сравнивая с твоими, будем распознавать, от Бога ли у нас или от прелести. Да и для тебя самого нужно запи­сывать — для показания духовным отцам, кои ведают и сами упражняются во внимании сердечной молитвы, дабы от них несомненно возможем узнать, от благодати ли или нет бываемое с тобою». И так согласился и не возбранял записывать; и где несходственно записывал, так он сам исправлял.

Живя же в Коневце при монастыре в отшельничестве, особенно уважительно почитали его братия. Но, ведая преискреннюю духовную связь его со мною, которой ради и ко мне подоб­но любовь и уважение имели, так что когда идущим нам из своего отшельства в монастырь приходилось, что братия тогда бывали на некоем послушании и, увидевши нас, оставляли свое дело и радостною душою встречали и целовали нас. Или, когда некоему брату приключалось в некое прегрешение войти или чем уважительным и недоумевательным одержаться, то к нам прежде приходил и открывал все таинства о себе чистосердечно. Но не только от братий монастырских так бы­ли любимы и почитаемы, но и от мирских боголюбцев не менее, ибо многие благотворители, слыша о Старце моем и о его по Бозе постническом подвижном житии, усугубляли его ради подаяние в монастырь. И приезжающие на память преподобного отца нашего Арсения (Коневского), которого во оном монастыре почивают мо­щи, нарочно приходили, чтобы и Старца посетить, и попользоваться его духовными и спасительными беседами, а некоторые, знающе старцево нестяжание, что ничего не берет, полагали на пороге кельи его деньги, желая, чтобы по неволе возьмет и чрез его руки в монастырь отдано будет или, куда захочет, употребит оные.

И сие удивления достойно, что без присутствия старцева хотя и собирались братия к некоторому брату или иногда к самому строителю на поседение во дни праздничные, но не бывали так удовольствованны, как когда обретался между ими Старец мой, ибо при нем братия отлично радовательно пользуются и всякие вопросы недоуменные разрешаются, так что многажды оставляли некоторые суждения до пришествтя старцева.

Такое от братий и от посещающих видя Старец к себе почитание, сильно скорбел о сем, почитая себя недостойным, и многажды он со мною вместе просился у настоятеля, чтобы от­пустить нас, чтобы нам по желанию нашему уйти в отдален­ную и незнаемую страну, а более желательно нам было вселиться во Святую Афонскую Гору или в Молдавские пустынные пределы, или на некий морской остров ненаселенный. Но строи­тель был нам отцом духовным и уже тогда был от старос­ти слаб, и любил нас сильно, поэтому никак не пре­клонялся отпустить нас; и убедительные его прошения и наша взаимная к нему любовь удерживала нас жить еще при нем, ибо боялись такого любовного отца преслушать, ведая заподлинно: где любовь, там Бог, и послушание приятнее Богу более поста и молитвы, по слову святых отцов. К тому же из­вещены были от Священного Писания, как многие, не послушав своих отцов духовных, по Богу живущих, [от] беды и прелести пострадали. Сего ради не смели насильно уйти и так ожидали благоволения и судеб Божиих, так рассуждая: когда будет время Божиего благоволения, тогда будет и не возбранение, но еще и помощь.

И так живущим нам во отшельствии по силе нашей делали рукоделия и собирали разные ягоды и грибы и все оное относили в монастырь, а для себя потребное брали из монастыря. Один раз я сказал Старцу моему: «Почто мы так много занимаемся рукоделием, а особенно собиранием ягод? Ежели нам Бог дал жизнь отшельственную, то и должны более молением, чтением и богомыслием заниматься. Братия и без нашего рукоделия, и без наших промышлений довольны во всем, и кроме нас находятся такие, которые собирают и приносят на трапезу братиям грибов и ягод довольно». На сие Старец мне отвечал: «Весьма много и то для нас, что мы по любви братий к нам не в молве, но в тишине живем, и все нам готовое от монастыря потребное подается; то и нам надо тоже малостью отслуживать, к тому же мои молитвы не так Богу угодны, как братские, и когда принесу нечто и они на трапезе покушают моих трудов и помолят за меня Бога, то я верю, что их ради молитв Господь более меня послушает». И так Старец вседневно ходил собирать ягоды и грибы и на воскресной день относил в мона­стырь, за что все братия много его благодарствовали; я же мысленно его осуждал, зачем так суетится, а не безмолвствует, и часто за сие в лицн его укорял, он же опять отвечал мне: «Можно с Божиею помощью и ягоды собирая, и память молитвенную к Богу и богомыслие иметь, ибо тоже уединен, не с народом, но так же, как и в келье, один есть и, собирая, для отдохновения можно сесть во внимании сердеч­ной молитвы». И подобно этому много мне советовал, чтоб не высоко мнил о своем успеянии и чтоб не надеялся на себя, но паче на братские молитвы, сказывая еще: «По месту должно и вести свое житие, ибо здесь общее житие, обще и должны трудиться: они монастырскими потребами нас снабжают, а мы должны пус­тынными трудами им отплачивать; к тому же здесь близ нас во множестве ягод имеется, то если мы не будем брать, то так и останутся несобранны, ибо братии далеко сюда хо­дить, да и недосуг, так как другими монастырскими делами заняты. От молвы нужно удаляться, а не уединенного послушания отметаться». Но я, вопреки ему, верил более сво­ему мнению, нежели старцеву рассуждению, и так оставил его одного ходить за ягодами, а сам, оставался в келлии моей, вместо того начал много поститься и молиться продолжи­тельнее. Что же мне за такое несогласие и сопротивление по­следовало в чувстве сердца моего? Ничто иное, как только совершенное ожесточение, досада, негодование, расстройство в мыслях, осуждение, якобы отчуждение от Старца, томление и тягота в совести, и напоследок, видя себя таким объятым, начал приходить в отчаяние. И ежели бы Божиею милостью не познал мое заблуждение, в совершенную бы снизошел прелесть. И так начал окаивать себя с признанием, сколь гибельно, живя в повиновении у Старца, и не следовать по его рассуж­дению. И так придя к Старцу, упал я ему в ноги, прося прощения, тогда Старец обрадовано меня о Боге и простил, со словом прощения его все оные сопротивные чувства, томящие меня, исчезли во мне, и тогда же восчувствовал самого себя в прежнем обычном моем устроении, то есть мир­ным, радостным, любовным и покорным ко Старцу.