Творения - Преподобный старец Верховский

1. Житие монаха и пустынножителя Василиска, писанное учеником его Зосимою Верховским

Житие монаха и пустынножителя Василиска...

Господь Бог, с высоты величия престола Своего призирая на смиренных, призрел и на смиренного раба Своего старца Василиска, позволив тому с юности и до старости через всю жизнь пребывать в смирении. Так о нем Господь устрояя и якобы особенным промыслом убеждая его, еще в юности от невольной нищеты смиренным отроком пребывал, чтобы научиться посредством нищеты сделать свое сердце естественно смиренномудрым и кротким, чтобы потом наполненное богатством благодати, не сов­ратилось на сторону мнения, возносящего до небес и низвергающего в бездну. Поэтому всю жизнь свою, страшась, убегал и охранял себя от всех случаев и вещей возносящих, и до такой степени смирение вкоренилось в его сердце, что вконец ему возношение было несвойственно, но однако всегда помышлял, что не возможно ему своим охранением устоять в постоянном смирении и чтобы не впасть в возношение. Поэтому всегда молил Господа Бога, чтобы Сам его от диавольского действия уберег.

Сторона отеческая его была в Тверской губернии, Кашинского округа, Калязинского уезда, деревне Иваниш. Родитель его был экономический крестьянин (крестьяне, состоящие в ведении коллегии экономии духовных имений) Гавриил; велик ростом и могуществен телом, и добронравен душою; подобна ему в добродетелях была и мать его Стефанида, которые праведными своими разными крестьян­скими промыслами нажили полный кувшин серебряников; и так живши исправно в своем крестьянском звании, и за добронравие были от всех соседей и знакомых любимы и уважаемы; к тому же и детей своих воспитывали богоуго­дно, внушая им страх Божий и добродетельную жизнь, а наиболее сносить обиды и отнюдь не ссорится, и бранные слова возбраняли и жестко за это наказывали. И так родители его, живя с надеянием на силу и промыслы свои, также и нажитые серебряники свои нажитые деньги, за верное полагали в стрости спокойно с детьми жить при всяком довольстве.

Но Господь, ведая, что хотящим спастись должно быть в нищете, а не в богатстве, в скорби, а не во отраде, в лишении, а не в изобилии, и нельзя Богу работать и мамоне, а имея излишественное богатство, не удобно войти в Царствие Небесное, а особенно тем, которых предъуведал Господь, что мо-гут быть прилежнейшими Ему служителями. Таким всем благоволит Господь, чтобы в лишении всех земных благ служили Ему, чтобы ум, ничем не будучи обдержим, смог свободно и неотторжно приседеть при Господе Боге богомыслием; поэтому сего ради и попусти Господь оным серебряникам похищенным быть ворами, чтобы чада их (родителей Василиска), в юности навыкши жить в нищете, научились доблестно все претерпевать и пребудут во смирении, уповая на единого Бога; пусть видя себя окруженных недостаточеством и нуждами, прибегнут к единому Богу и да возжелают лучше издать себя на богослужение и трудиться в постнических подвигах, чрез что некрадомое духовное благодатное богатство приобретается, которое не отымется никогда, чем о таком неизвестном и непостоянном и неудержимом старание полагать, которое, хотя на мало у некоторых и удерживается, но при смерти неминуемо оставить должно будет. И так по лишении серебряников соделались родители его скудны и недостаточны, потом вскоре и мать его умерла, и остался родитель один с тремя сынами своими малы­ми; которых один не могши воспитывать, по нужде вторую жену в супружество взял, и так живя в великом недостатке, напоследок пришел в крайнюю нищету, и по старости своей уже не мог трудиться и успешно промышлять, начал про­сить милостыню. Многого же ради недостаткак отдал старшего брата иным в прокормление, а другого брата посылал милостыню собирать. Старец же тогда был еще малым отроком, и часто один оставляем был дома, и так оставшись один весь день, плача и вопия, только одного отца да мать пла­чущи призывал, и никто из соседей не мог его утешить и утолить его печаль и плачь, потому что никого так не любил, как родителя своего и сию мнимую мать, которая была ему ма­чехою; но и она, хотя и не родная была ему мать, но за кротость и покорность его весьма его любила и не менее родной матери берегла его. Но, будучи в великой бедности, даже и соли до­вольно не имея, того ради соль с мукою смешивая, чтобы одну соль ему подавали, так его утешая, ибо один хлеб без соли дающим ему печален был. И так одна соль была для него вместо всех утешений и, радуясь, доволен был хлебом, видя на нем довольно соли, не зная, что она смешана с мукою; если же когда родитель его, пришедши из града, и ему калачик даст, то сие за величайшее утешение имел. И так, мало подросши, начал сам ходить испрашивать милостыни, и если кто подаст деньгу или копейку, радовался, что есть чем купить калачик; приходя же к лавке некоего купца, не смел просить, но стоя, только единым умиленным отроческим взором изъявлял свою бедность и ожидал ми­лостыни, и ежели который даст деньгу или полушку, за того весь день от всего сердца умно молит Бога и, купив калачик, весь той день как торжественной так себе вменяет. Однажды у купца разбился горшок с медом и выметая ему скрылья (черепья) медовые, он же, обсасывая и отирая рукою, рад был и так утешался, благодаря Бога, что дал ему познать и медо­вую сладость. В таких же младых летах часто размышлял о небеси и как бы туда взлететь, и видя на образах святых Ангелов с крыльями изображенных, мнил, что крылья взявши может и он летать, и так, в обоих руках держа крылья и много большего перья, залазил на возвы­шенные места и, руками махая, опускался вниз, но не мог полететь; тогда узнал на опыте, что не крылья нужны из перьев, но нужно Богу угодить и возлюбить Его от всей души и более жизни своей по подобию всех угодников Божиих, ничем в мире этом не прельщаться, но вся за сор вменять, о едином только богоугождении печься. И так, слыша от ро­дителя своего и от прочих, что кротостью и смирением, и послушанием Богу все святые угодили, сего ради и он стал особенно пред всеми смиряться и всякие огорчения терпеливо переносить. Смотря же часто на монастырь, в котором почивают мощи преподобного Макария Колязинского Чудотворца, и наслышавшись о нем, что он был из благородных и многое богатство имел и все Бога ради оставил, и оставил мир, пойдя в монашество; узнавши же такое о преподобном Макарии, стал помышлять о себе, что ему спасенным быть невозможно за бедность великую его, ибо не имел что, чтобы мог, Бога ра­ди оставить, и так печалясь стал всетщательно искать клад, единственно для того, чтобы нашедши оставить, чрез что, помышлял, будет и он на степени спасенном, яко и он оста­вил богатство по подобию преподобного Макария, ибо он думал, что бедным нельзя спасенным быть. Крайне же желал послушать поучения от святых книг и поучений, сказуемых во святой церкви, того ради всегда в церковь ходил, но мало удавалось слышать за утеснение от народа и так, или за худость своей одежды, или за малость свою и за бессилие, не мог приближаться к глаголющему проповедь; весьма о сем печалился, а особенно когда сам архимандрит Гавриил, в оное время бывший в монастыре, проповеди сказывал, которого все люди похвалами превозносили его поучение, который был потом в Петербурге митрополитом; но ему за множеством народа нельзя было приблизиться к слушанию, и так исходя из церкви со многим огорчением, и молил Бога, сам не зная, чего просит, но только расположением всего себя предавал Богу.

Подросши, отдал его отец внаймы пасти скот, тогда много он претерпевал от хлада и зноя, и от дождей и слякоти, и тщательно оберегал скот, дабы не зашел в хлев или в сенокосные луга и чтобы как-нибудь не утратилась и не потерялась какая-нибудь скотина. Одежду имел не­достаточную и ветхую, пища — только один хлеб сухой, но и пригнавши скот в дома, не смел у хозяев просить, чтобы чем-нибудь лучшим накормили, но которые добрые хозяева, те сами, видя его таким старательным и смиренным, из жалости представляли ему пищу добрейшую.

И пока в простоте сердца своего с призыванием Божией помощи пас несколько лет, не трудно, но еще и со увеселением, ибо все стадо, как само о себе, было пасомо совокупно, отнюдь не разбродимо и от волков не похищаемо, ни единой скотины не утратилось, никакая не болела, до столько, что уже не пекся их назирал и пасти, но оставлял их одними быть, а сам в молитве пребывал. И этому очень удивлялись, как ему врученной скот, как бы отличной некой, так мирно и спокой­но пасется, что не нужно оказывать и пастушеского ему блюдения, и так безтрудно, в радовании духовном провождал все годы летнего времени, пока осторожно хранил себя от всяких погрешностей. Когда же как человек и по младоумию своему разленился и остави свое осторожное хранение и страх Божий, тогда все стадо как бы изменилось, стало бродить во все стороны, едва со многим трудом и многим беганием мог воедино собирать, а коих не успевал возвратить, те были волками растерзаны, а иных многими днями едва мог отыскать, и от сего ясно познал, что вина такому в скотстве изменению — его бесстрашие к Богу. И так познал свои пред Богом погрешности, начал, болезнуя в сердце, много смиряться, и как не могущий уже более хорошо пасти, от­казался от пастушества, но в иные промыслы и труды себя издавал.