Творения - Преподобный старец Верховский

Не праведно же будет умолчать и о Божием благоволении, которое было к ним, а особенно к его брату Кузьме. Сей Кузьма, бывши еще в отроческих летах, когда подходил к некое­му дому просить милостыни, то глас его особенно необычно преклонял хозяев к подаянию ему оной, так как возлюблен был для всех, и много более подавали ему, нежели иным просящим. В совершенном же быв возрасте тогда много обходив по разным монастырям и святым местам для богомоления и научения, как мог бы богоугождать, богоугодно жить. И случилось ему быть у Игуменьи Новгородской, имя ей Павла, которая была весьма нищелюбива и странноприимна; он всегда к ней заходил и много от нее мило­стыни получал. Однажды, отпуская его, дала ему во благословение не более трех вершков величиною образ Божией Матери, именуемый «Взыскание погибших»; он же с величайшею верою, любовью и благодарением от нее приял и имел у себя сей образ в великом почитании. Жил же долгое время сей брат его Кузьма, не имея своего жилища, а желание имел всегда ко святым церквам ходить, а особенно усердствовал к монастырю преподобного Макария Колязинского Чу­дотворца. Того ради захотел поселиться в самом городе Колязине, и помощью благотворителей выстроил себе келлию в городе Колязин, и так живя, когда услышат в церквах благовест, тогда, все рукоделие и всякое занятие свое оставляя ходили в церковь на богомоление, говоря сами себе: «Бог нам помощник, более поможет нам и подаст нам к житию потребная, если и службы Его оставлять не будем». И ни для каких житейских потреб прежде окончания служ­бы не исходил из церкви. Однажды идущим им в церковь послала одна знатная госпожа в след его зовя его возвратиться к ней, проезжающей, для принятия милостыни и нужду имела беседовать с ним. Он же отвечал посланному: «Скажи госпоже твоей, если нужду имеет беседовать со мною, то пусть дождется, а я не могу для нее возвратиться, ибо зовут ме­ня благовестом, да иду на служение к Небесному Царю». И так обидев лице ее почтенное и презрев ее благотворение, которое хотели ему подать. И так живущим беспечно и нестяжатель­но, когда приучаешься не иметь ничего излишнее, подавали оное требующим; многие же стали к ним приходить, иные хотели помолиться вместе с ними, иные желали их советов, иные помощи требуя, ибо не только все городские жители, но и господа окружные любили его брата Кузьму и уважали.

Видевши же голова и все волостное общество такое их по Богу нелестное постничество, смиренное житие, уволили и другого брата его Максима и отпустили в сожитие к брату его Кузьме, и за сие обещали: никаких уже с них податей не требовать и всякие крестьянские повинности за них ис­правлять; поручили оному брату Максиму, чтобы ходил три года с образом, собирая на церковное строение. В то время сей старший брат Кузьма болящий сказал этому меньшему Василию: «Вот теперь, если желаешь пойти в монастырь или на пус­тынное житие, то гряди с Богом, ибо брат Максим на место тебя придет послужить мне немощному». И так отпустил его с миром и благословением, но он, не имея вечного увольнения, а имея ежегодный прокормежный паспорт и с таким ходил и жил у разных подвижных и уважительных отцов монашествующих, которые советовали ему, чтобы шел жить к пустынножителям, так как по прошествии паспортного срока не могут его держать в монастыре. Придя же в монастырь Введенский, который за 80 верст отстоит от Москвы, и видя там много подвижно старцев живущих, и начал проситься, чтобы приняли его в сожительство. Тогда сам настоятель пошёл с ним один за ограду к озеру; а в ту ночь был мороз, озеро и затянуло. И сказал ему настоятель отец Клеопа, искушая его: “Иди побегай по льду, крепок ли?” — зная, что не может выстоять лёд, одну ночь только замёрзший. Василий, нимало не противореча, ни помысля, что не подымет лёд, побежал. Тогда возбранил ему настоятель и сказал: “Благо тебе будет, сын мой, и преуспеешь в монашестве, если всегда так послушлив будешь с отцом духовным!” Напутствовав его, любезно благословил и отпустил на безмолвное пустынное житие.

Слышав же о многих пустынножителях, ко­торые живут в дачах господских, Василий усомнился к ним идти за маловременностью своего паспорта. Пошёл в казенные места к селениям чувашским. И пришел к живущим там пустынникам Павлу книжному и Иоанну безгра­мотному, который был кроток и смирен нравом и прост сердцем.

Павел же яко книгочтец жил сам по себе, не имея наставляющего и даже советующего ему, надеясь на себя, и был многокнижен и житием жил подвижным, но вспыльчив был нравом и самонравен, поэтому сожительствующих близ него негодованиями своими оскорблял, этого же Василия Старца весьма любил за послушный его нрав и незло­бивое сердце и смиренно-богоугодное его житие.

Господь, хотя, чтобы он, Павел, в смирении пребывал, не­жели со мнением подвижное житие проводил, того ради попускал и не помол ему Бог брань преодолевать, но побеждаться; сего ради умысли себе руку отсечь как виновную в таком падении, и многократно об этом объявлял этому Василию (Старцу моему), умоляя, чтобы он тогда его не покинул, но он Василий отнюдь не соглашался с ним, говоря: «Поистине тогда покину тебя и отчужусь от тебя», — и сколько мог всегда ему сопротивлялся и увещевал, чтобы отторг от себя такое предприятие богопротивное. Однажды же придя, говорит: «Если я отсеку руку, то ты тогда убери топоры и ножи: может будет мне нестерпимо, то чтобы я себя совсем не погубил». И так отошел. И в ту ночь опять пал и так из отчаяния взял топор и положил руку на обруб, то есть на колоду, и крепким ударом прочь отсек свою руку; тогда, испугался весьма, пошел поспешно к Старцу Василию и неожиданно говорит: «Брат Ва­силий, завяжи мне руку». Он же, испугался, вскочил и тотчас в лице его брызги крови свистяще из руки его, из жил полетели прямо в лицо ему. Тогда ухвати плат и крепко завязал ему ру­ку. Каковое же он Павел претерпел тогда мучение, беспамятство, крик и стенание, невозможно передать, едва не всю седми­цу не ел и не уснул, даже и на малый час не отходила от него лютость болезни. Увидав же отец Назарий, игумен Валаамский, как сей постриженец его Павел отсек себе руку, через время взял его к себе в монастырь на Валаам, и там он скончался.

Видел же Старец мой Василий прежде помянутого отца Иоанна престарелым и слепым, но богомыслием просвещенный и боголюбием объя­тый, кротостью, терпением и смиренномудрием удобренный и великую веру к Богу имеющий, когда уже и ослеп, не хотел оставить своё пустынное житие, говоря: «Если благословит Бог, то силен не ос­тавить меня слепого». И так протянул лыко­вую веревку от келии своей до дороги, проложенной в лес, и там на своём костыле повесил кошницу; проезжающие люди, зная, что она пове­шена отцом Иоанном, клали ему по усердию свое­му хлеб и прочее пропитание, и таким образом, держась за веревку, старец сам ходил до кошницы и что находил, тем и питался. Христолюбивые же люди во время посещения своего и дров ему нарубят, и одежду подадут; одним словом, с великим попечением любили его. Так жил он ещё до прихода к ним на поселение Старца моего Василия.

Полезно объявить о кротости и безгневии сего отца Иоанна, ибо всю свою жизнь Старец мой Василий, вспоминал его безгневие, незлобие и терпение. Однажды случилось — долго никто Иоанна не посещал, а он слеп, не видел, где найти дров, и так три дня зимою печь не топил и едва в третий день не замерз, и от великого холода согревался, толча пестом в ступе, и мучил себя, но по старости скоро ослабел и не мог более толчением согревать себя, и уже не чаял живым остаться, и если бы в тот день не пришли к нему посетители, обрели бы его мертвым. Много раз случались ему озлобления и досаждения, но никогда не прогневался на обижающих его. Однажды пришло множество народа - пожилых, парней и девушек - к его келии, по обычаю своему, венки на деревьях завивать, и так пред окнами его стали петь, плясать и всякие нелепости делать, отнюдь не уважая его, но он даже ничего досадительного не сказал им, даже не пожаловался на них кому, но так крот­ко в молчании перенес. Да и от сожительствующих с ним, соседствующих ему, отцов много неприятного и огорчительного терпел. Старец Василий такое его богоугодное, нестяжательное смиренномудрое житие, возлюбил его и захотел при нём до кончины послужить ему как угоднику Божию, и не обманулся, но и кончина его (Иоанна) явно показала, как много он угодил Богу до конца, ибо когда он разболелся, тогда сказал ему старец мой Василий: “Хочешь ли, я схожу за священником — исповедать тебя, так как ты очень худ и крепко заболел?”. Отец же Иоанн отвечал ему: “Нет, не ходи. Когда мне придет день умереть, тогда я болеть не буду и ещё года полтора проживу”. И выздоровел. Когда миновало полтора года, призвал Иоанн к себе старца моего и просил его сходить за священником. Старец Василий же и говорит ему: “Скоро настанет пост и тогда призовем его для всех нас”, то есть и для них, двух служащих ему. Он же сказал: “Нет, теперь иди и умоли прийти, не доживу до поста”. И тот пошёл за священником. Тогда отец Иоанн сам пригото­вился, умылся, надел белую рубашку и сел в радостном духе: лицо светлое, точно ангел Божий, а сам бледный, худой и умиленный, волосы на голове и борода белые, одетый весь в белое, и так ожидал священника, духовного своего отца; и когда по исповеди причастился Святых Таин, ещё более возвеселился и обрадованным казался о извещении своего к Богу отшествия. По отпуске же священника сказал старцу моему, чтобы тот отдохнул после труда хождения своего. Остался при нём другой брат, живший с ним; тогда он (Иоанн) пришёл в восторг, много благодарных, любительных молитв простосердечных к Богу изрёк с крестным знамением, и так сидя в богомыслии в совершенном разуме и казавшемся здравии, потом вскоре сказал: “Простите!” — перекрестился, лёг на правую сторону и испустил дух свой.