Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы» - Эмиль Золя

Сперва о социальной среде. Автор избрал любопытную среду, решив изобразить иностранок — дам полусвета, сомнительных графинь, знатных особ, явившихся неизвестно откуда, авантюристок, которые имеют успех в Париже, если они красивы или пускают пыль в глаза. Если этого мало, он выводит таких представительниц этого полусвета, которые опутывают депутатов парламента; так он расширяет свою тему, придавая ей политическую окраску. Это вдохновило его на создание образа шпионки, собирающей сведения для австрийского министра. Он создал даже целый батальон шпионок, действующих по заданиям некоего барона, фигуры весьма шаржированной. Не правда ли, ловко придумано? Мы, французы, одержимы навязчивой идеей: нам кажется, что за нами постоянно шпионят, об этом создаются всевозможные легенды; почва для подобного сюжета была отлично подготовлена.

Скажу мимоходом, что г-н Сарду придает чрезмерное значение шпионкам. Это весьма наивно с его стороны. Все мы знаем, что женщины болтливы, любят подслушивать, иной раз вызывают людей на откровенность и разглашают тайны. Но трудно поверить, что иностранные державы содержат целый штат негодяек, которые действуют чуть ли не официально под командой какого-нибудь агента. Во всяком случае, такие дела устраиваются далеко не столь просто и откровенно, как полагает г-н Сарду.

Но я готов принять шпионку. Г-н Сарду выводит, казалось бы, важный образ; он изображает красавицу иностранку, приехавшую в Париж искушать наших политиков. Пьеса с самого начала грозит обернуться драмой. Авантюристка заинтриговывает, вызывает негодование, можно подумать, что это значительный образ. Фигура, казалось бы, соблазнительная для автора. Но г-н Сарду, до тонкости изучивший свою публику, долго размышляет: под каким бы соусом ее подать? Зачем делать ее крупной авантюристкой — от этого не будет толку! Не лучше ли придумать какой-нибудь ловкий трюк? И вот его осеняет блестящая мысль: пусть эта особа на поверку окажется вовсе не шпионкой. Это обеспечит добрых две сотни представлений.

А теперь об интриге. Представьте себе молодого дипломата Андре, который внезапно влюбляется в молодую испанку, приехавшую в сопровождении матери в Пиццу. У этих женщин такие странные повадки, что их можно принять за авантюристок. И как будет замечательно, если автор сделает потом из них честных особ! Андре женится на Доре, дочери маркизы де Рио-Сарес. По в день свадьбы он узнает, что женился на шпионке, по доносу которой его друг попал в тюрьму. Вдобавок из его секретера похищен важный документ, и подозрение падает на жену. Разумеется, в последнем акте провозглашается невиновность Доры. Она оказывается попросту жертвой графини Зиска, настоящей шпионки, которая выкрала документ и посадила в тюрьму друга Андре; и это было сделано с целью отомстить Доре и Андре, которого она безумно любила.

Ну, разве это не театрально?! Нет ни одной крупной фигуры; за шпионку принимают пансионерку, нечаянно попавшую в волчью стаю, а настоящая шпионка — какая-то злодейка из мелодрамы. Но как ловко это сработано, какой тонкий механизм! Замечательный фокус, почище карточного! Сперва надо показать, как графиня раскидывает и сети, — занятно смотреть на ее махинации! Удачней всего сцена похищения документа — связка ключей переходит из рук в руки, и публика прямо в восторге. Затем надо так подстроить, чтобы графиня попалась в свои сети, — снова махинации, но на этот раз направленные против шпионки. Чего же вам еще? Право же, это недурное развлечение для публики, весьма способствующее пищеварению!

Рекомендую вашему вниманию пятый акт. Андре порвал с Дорой, между ними все кончено. Но их друг, депутат Фавроль, ведущее лицо в пьесе, предназначен посрамить порок и вознаградить добродетель. И он разоблачает графиню с необыкновенной проницательностью. Андре оставил ему адрес своего нотариуса, Фавроль вложил этот листок в бювар. Графиня, оставшись одна, решила прочесть эту бумажку; она берет ее рукой, затянутой в перчатку, и держит несколько секунд. А Фавроль, взяв потом бумажку, улавливает аромат духов, которыми она пропитана, и вспоминает, что именно так пахли перчатки графини. Как это мило, не правда ли? Но еще поразительнее догадливость депутата, сразу же распутавшего интригу. Он начал бороться против графини и под конец подстроил ей вот какую штуку: заставил ее во всем признаться, показав ей белый лист бумаги и заявив, что это важный документ из полицейского архива, изобличающий ее!

Я не отрицаю, что подобными приемами г-ну Сарду удалось создать несколько эффектных сцен. Строя пьесу на столь ажурном фундаменте, он обычно добивается интересных ситуаций. Весьма драматичны переживания мужа, который в день свадьбы заподозрил, что женился на гнусной твари. Стоит отметить сцену третьего акта, где Текли, молодой человек, которого графиня упекла в тюрьму, в разговоре с Андре обвиняет в предательстве Дору, не зная, что тот женился на ней. Это происходит в присутствии Фавроля. Потрясение Андре, его страстное желание узнать истину, недомолвки Текли, вмешательство Фавроля — все это изображено с незаурядным мастерством. Происходит мучительная, волнующая борьба. Гораздо слабее растянутая сцена объяснения Андре и Доры в четвертом акте. Она насквозь фальшива. Одного слова достаточно, чтобы все уладить, но ни тот, ни другая не произносят его. Как это ни странно, Дора отказывается говорить, разыгрывая благородное негодование. А ведь у обоих должно быть лишь одно желание — во что бы то ни стало добиться правды.

Но пьеса окончена, так и не состоялась эффектная развязка, которой можно было ожидать в пятом акте, даром пропали перчатки, листок бумаги и все прочее. Когда заканчивается четвертый акт и занавес падает, г-н Сарду как будто говорит публике: «А теперь, раз уже драма окончена, перейдем к водевилю, пусть будет веселый конец». И он отправляет серьезных персонажей за кулисы, а на сцену выводит паяцев. Вместо того чтобы в развязке примирить Андре и Дору, кровно в этом заинтересованных и потрясенных до глубины души, он бросает их и поручает третьестепенным лицам решать их судьбу. У драмы нет конца, она скомкана. Это и некрасиво и нехудожественно. Если бы Дора и Андре сами доискались истины, пьеса стала бы гораздо значительнее.

Я сказал, что «Дора» заканчивается водевилем. Хочу развить блеснувшую мне мысль. Кажется, г-н Сарду решил занять своими пятиактными пьесами весь вечер и дать публике разнообразный спектакль, как это делают в провинциальных театрах. По программе полагается сперва сыграть две веселеньких пьески, и вот г-н Сарду дает два веселых акта, слабо связанных с основным действием. Затем требуется более основательное блюдо — драма, — и у г-на Сарду завязка драмы происходит в третьем и четвертом акте. Наконец, как уже говорилось, программу должен завершить водевиль, и г-н Сарду вместо пятого акта в виде развязки дает водевиль. Вот превосходно составленная программа! Уж конечно, шаблон хорош, если его придерживается самый искусный из наших драматургов.