Большие надежды (без указания переводчика) - Чарльз Диккенс

Съ этими планами, въ головѣ мы улеглися спать. Мнѣ снились самые дикіе сны о немъ, и я проснулся на другое утро, вовсе не освѣжившись сномъ — все съ тою же мыслію въ головѣ, что его поймаютъ, какъ бѣглаго ссыльнаго. На яву эта мысль не повидала меня ни на минуту.

Онъ пришелъ въ назначенное время, вынулъ свой ножъ и усѣлся у накрытаго стола. Онъ только и говорилъ о томъ, какъ «его джентльменъ покажетъ себя настоящимъ джентльменомъ», и совѣтовалъ мнѣ приняться поскорѣе за бумажникъ, который онъ мнѣ передалъ. Онъ смотрѣлъ на наши комнаты и на свою квартиру, какъ на временное помѣщеніе, и совѣтовалъ мнѣ немедля пріискать «уголъ по-важнѣе», изъ Гейдъ-парка, гдѣ бы и ему найти «привалъ», въ случаѣ нужды. Когда онъ окончилъ свой завтракъ и обтиралъ свой ножъ объ ногу, я сказалъ ему безъ малѣйшаго предисловія:

— Послѣ того, какъ вы ушли вчера вечеромъ, я разсказалъ моему другу о томъ, какъ вы боролись во рву съ незнакомымъ мнѣ человѣкомъ, когда мы подоспѣли съ солдатами. Помните?

— Помню ли? сказалъ онъ: — я думаю, что такъ!

— Намъ бы хотѣлось узнать поболѣе о васъ и о томъ человѣкѣ. Странно ничего не знать о немъ, и въ-особенности о васъ, кромѣ-того, что я могъ разсказывать вчера. Теперь, кажется, если когда время услышать отъ васъ подробности вашей жизни?

— Ну! сказалъ онъ, подумавъ немного. Помните-жъ, что вы присягали, пипинъ товарищъ.

— Разумѣется, возразилъ Гербертъ.

— Чтобъ я ни разсказалъ, продолжалъ онъ: — присяга остается присягой.

— Извѣстно, подтвердилъ Гербертъ.

— И не забудьте, что все, чтобъ я ни сдѣлалъ, я загладилъ своимъ трудомъ.

— Такъ, такъ!

Онъ вынулъ свою черную трубку и хотѣлъ было набить ее, но потомъ раздумалъ, опасаясь, вѣроятно, чтобъ куреніе ему не помѣшало разсказывать. Онъ спряталъ въ карманъ свой негрскій табакъ, прицѣпилъ трубку въ пуговицѣ сюртука, положилъ руки на колѣни и, сурово посмотрѣвъ нѣсколько времени на огонь, началъ свой разсказъ.

XLII

— Милый мой мальчикъ и пипинъ товарищъ, я не стану распространяться, разсказывая мою жизнь, словно пѣсню или сказку какую; но чтобъ изложить ее коротко и ясно, разомъ передамъ ее въ немногихъ словахъ. Въ тюрьму и изъ тюрьмы, въ тюрьму и изъ тюрьмы, въ тюрьму и изъ тюрьмы — вотъ и вся жизнь, вся моя жизнь до-тѣхъ-поръ, пока я не сошелся съ Пипомъ и меня не отправило за море.

Я все испыталъ, развѣ-что не отвѣдалъ висѣлицы. Меня прятали, словно дорогое сокровище; меня таскали туда и сюда, изгоняли то изъ одного города, то изъ другаго; сидѣлъ я въ рабочемъ домѣ, били меня, мучили и гоняли. Я не болѣе васъ знаю о мѣстѣ своего рожденія; я впервые запомню себя въ Эссексѣ, гдѣ я воровалъ рѣпу для утоленія голода. Кто-то пустился за мной и, сильно побивъ меня, наконецъ отпустилъ. Я зналъ, что меня зовутъ Магвичъ, а крещенъ былъ Авелемъ. А какъ я это узналъ? да въ родѣ того, какъ узналъ, что птицу въ лѣсу зовутъ, какую воробьемъ, какую синицей.

Сколько могъ я замѣтить, не было человѣка, какъ бы ничтоженъ онъ ни былъ, который, завидѣвъ молодаго Авеля Магвичъ, не избѣгалъ бы его, не прогонялъ, или не билъ бы его. Меня сажали въ тюрьму, сажали до того часто, что я рѣшительно выросъ въ заключеніи.

Такимъ-образомъ случилось, что хотя я былъ маленькимъ, несчастнымъ, оборваннымъ существомъ, достойнымъ сожалѣнія (впрочемъ, я никогда не видалъ себя въ зеркалѣ, ибо зналъ очень-немногіе дома, гдѣ бы таковыя водились); меня уже считали всѣ неисправимымъ. «Вотъ самый закоснѣлый (говорили тюремщики посѣтителямъ, указывая на меня): онъ, можно сказать навѣрно, всю жизнь проведетъ въ тюрьмѣ». Потомъ посмотрятъ на меня, а я на нихъ. Иные щупали мою голову; лучше, еслибъ пощупали мой желудокъ; другіе давали мнѣ нравоучительныя книги и говорили рѣчи, которыхъ я не могъ понять; толковали что-то о дьяволѣ, но что мнѣ было до дьявола? Мнѣ необходимо было набить себѣ брюхо — не такъ ли? Я, кажется, снова выразился грубо; но не безпокойтесь, мой мальчикъ и пипинъ товарищъ, я знаю, какъ должно вести себя при васъ: я болѣе не стану грубо выражаться.

Шляясь, прося милостыню, воруя, работая иногда, когда могъ — впрочемъ, не такъ-то часто, какъ вы сами поймете, если зададите себѣ вопросъ: согласились ли бы и вы тогда дать мнѣ работу — работая по-временамъ полевымъ работникомъ, иногда извощикомъ, косцемъ или каменьщикомъ и, испытавъ всѣ ремесла, дающія много труда и мало вознагражденія, я подросъ и сдѣлался мужчиной. Бѣглый солдатъ, прятавшійся подъ кучею лохмотьевъ, выучилъ меня читать; а странствующій великанъ, готовый приложить свою подпись во всякому дѣлу за одинъ пенсъ, выучилъ меня писать. Теперь меня не такъ часто сажали въ тюрьму, какъ прежде, но все-таки и теперь я не разъ испытывалъ удовольствіе сидѣть взаперти.

На эпсомскихъ скачкахъ, тому лѣтъ двадцать, познакомился я съ человѣкомъ, которому бы я теперь раскроилъ черепъ этимъ ломомъ, еслибъ встрѣтился съ нимъ. Его настоящее имя было Компесонъ; и, милый мальчикъ, этого-то человѣка я и душилъ, какъ вы справедливо разсказали вашему пріятелю, вчера послѣ моего ухода. Онъ представлялся джентльменомъ, онъ былъ воспитанъ въ училищѣ и былъ хорошо образованъ; онъ ловко говорилъ и задавалъ тонъ. Съ виду онъ былъ очень приличенъ. Наканунѣ большихъ скачекъ, я засталъ его у камина гостинницы, которую я посѣщалъ. Компесонъ сидѣлъ съ многими другими, когда я вошелъ, и содержатель гостинницы, большой плутъ, хорошо меня знавшій, вызвалъ его и сказалъ: «Я вамъ, кажется, нашелъ годнаго человѣка», и указалъ на меня.

Компесонъ взглянулъ на меня съ большимъ вниманіемъ, а я на него. На немъ были часы съ цѣпочкой, кольцо, булавка и очень-хорошее платье.

— Если судить по наружности, вамъ не везетъ теперь, сказалъ Компесонъ, обращаясь ко мнѣ.

— Да, сударь, мнѣ никогда ни въ чемъ не везло.

(Я недавно былъ выпущенъ изъ Кингстонской тюрьмы, гдѣ сидѣлъ за бродяжничество; водились за мною и другіе грѣхи, да на этотъ разъ я попался только за бродяжничество).

— Счастіе перемѣнчиво, сказалъ Компесонъ: — ваша судьба можетъ скоро измѣниться въ лучшему.

— Надѣюсь, что такъ, отвѣчавъ я.

— Что же вы умѣете дѣлать? спросилъ Компесонъ.

— Ѣсть и пить, сказалъ я: — если вы мнѣ дадите на что.

Компесонъ засмѣялся, опять посмотрѣлъ на меня очень внимательно, далъ мнѣ пять шиллинговъ и назначилъ свиданіе на слѣдующую ночь въ этой же гостинницѣ.

Я явился на свиданіе, и Компесонъ принялъ меня къ себѣ въ сотоварищи и помощники. Въ чемъ заключались дѣла Компесона, въ которыхъ я долженъ былъ ему помогать? Компесоновы занятія заключались въ надувательствѣ, въ поддѣлкѣ подписей, въ пусканіи въ ходъ краденыхъ банковыхъ билетовъ и т. д.; Компесонъ занимался всякаго рода мошенничествомъ, которое только могъ придумать, стараясь притомъ оградить свою личность отъ дурныхъ послѣдствій. У него столько же было чувства, какъ у желѣзнаго напилка; онъ былъ холоднѣе мертвеца, а умъ у него былъ чертовскій. Съ Компесономъ дѣйствовалъ заодно еще нѣкто, по-имени Артуръ, не то, чтобъ его этимъ именемъ окрестили, но только по прозванію. Онъ совершенно истощился и походилъ на тѣнь; они съ Компесономъ участвовали въ какомъ то грязномъ дѣлѣ съ одной леди, нѣсколько лѣтъ назадъ и пріобрѣли отъ нея много денегъ; но Компесонъ промоталъ свои на пари и въ карты, а Артуръ поплатился за разныя продѣлки значительными штрафами. Такимъ-образомъ, Артуръ умиралъ въ чрезвычайно-бѣдномъ и совершенно-безпомощномъ состояніи, но въ немъ приняла участіе жена Компесона (сильно-страдавшая отъ побоевъ мужа). Компесонъ же никому не оказывалъ участія и никому не помогалъ.

Видѣвъ участь Артура, я могъ бы остеречься, но я этого не сдѣлалъ; не то, чтобъ я хотѣлъ выказать себя чѣмъ-нибудь особеннымъ; нѣтъ, милый мальчикъ и пипинъ товарищъ. Такимъ-образомъ, я сталъ содѣйствовать Компесону въ его продѣлкахъ, сталъ простымъ орудіемъ въ его рукахъ. Артуръ жилъ на чердакѣ, у Компесона (далеко за Брентфордомъ), и Компесонъ велъ строгій счетъ его долгамъ за квартиру и ѣду, чтобъ, если онъ когда-нибудь выздоровѣетъ, заставить его заработать всѣ издержки; но Артуръ скоро покончилъ счеты. На второй или третій разъ послѣ первой нашей встрѣчи, онъ вошелъ въ пріемную Компесона въ фланелевомъ халатѣ, весь въ поту, съ растрепанными волосами и, обращаясь въ женѣ Компесона, сказалъ:

— Салли, она всюду преслѣдуетъ меня, и я никакъ не могу отдѣлаться отъ нея. Она вся въ бѣломъ, съ бѣлыми цвѣтами въ волосахъ; смотритъ, какъ сумасшедшая, и, держа саванъ на рукахъ, грозитъ накрыть меня имъ въ пять часовъ утра.

На это Компесонъ возразилъ:

— Какимъ ты дуракомъ сталъ, развѣ не знаешь, что она еще въ живыхъ? Возможно ли ей явиться къ комнату, не пройдя черезъ дверь или окошко, а потомъ по лѣстницѣ?

— Не знаю, какъ она туда попала, сказалъ Артуръ, дрожа отъ страху: — но она стоитъ въ углу, у ногъ кровати, и такъ ужасно смотритъ. Я видѣлъ капли крови на ея сердцѣ, которое вы разбили. Компесонъ бойко говорилъ, хотя и сильно трусилъ.