Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

Путина, давление на ЮКОС усилилось. Созданная президентом система показала свой оскал. По московским офисам ЮКОСа сновали десятки правоохранителей, изымали компьютеры и замораживали банковские счета. Словно пытаясь упрочить свои позиции, вооруженные налоговики вручили Стивену Тиду новый счет за 2001 год на 3,4 миллиарда долларов, что удвоило налоговую задолженность компании. И это случилось в тот момент, когда выяснилось, что компания не сможет погасить предыдущий долг. Приближались последние сроки оплаты.

— Это убьет ЮКОС, — сказал представитель лоббирующей группы олигархов Игорь Юргенс.

Вскоре после этого рейда Ходорковский публично заявил из СИЗО, что для погашения налоговой задолженности готов отдать долю «Менатепа» в ЮКОСе. Топ-менеджмент ЮКОСа во главе с Тидом и Мисамором разработал план реструктуризации, позволяющий компании за три года выплатить 8 миллиардов долларов — при условии, что правительство разморозит счета.

Но все усилия были тщетны. Переговоры продолжались весь июль, затем правительство внезапно заявило, что планы по реструктуризации не рассматривает и в счет погашения налоговой задолженности хочет продать главный производственный комплекс компании — «Юганскнефтегаз». Он производил 6о% всей продукции ЮКОСа, что превышало добычу Ливии. Решение снова взволновало рынок — перспектива дробления ЮКОСа становилась реальной. Через несколько дней после заявления правительства в игру вступил Сечин, негласно руководивший процессом. Его назначили председателем государственной компании «Роснефть», и поползли слухи о покупки активов ЮКОСа «Роснефтью».

Каждая пущенная в ЮКОС стрела укрепляла позиции Сечина. Из доверенного лица, привратника, отвечающего за донесение информации и допуск просителей к президенту он превращался в независимого игрока. Для переговоров он выбрал роль смиренного помощника и предлагал обращаться то в налоговую службу, то в министерство юстиции, а порой советовал адресовать предложения о переговорах с «Менатепом» прямо Путину.

— Вначале Сечин пытался дистанцироваться. Он никогда не признавался, что руководит процессом, — сказал Темерко. — Но каждый раз, когда нам казалось, что мы достигли понимания, они арестовывали очередной счет, и мы не могли заплатить. Сечин только сокрушенно качал головой и сожалел, что снова не договорились. Он говорил, что мы недоговороспособны. Но на самом деле именно он вынуждал нас идти на немыслимые компромиссы и делиться конфиденциальной информацией.

При этом правительство не хотело отпускать западных инвесторов и обещало продать «Юганскнефтегаз» по рыночной стоимости. Впрочем, оценить комплекс поручили московскому представительству банка «Дрезднер», возглавляемому одним из ближайших друзей Путина Маттиасом Варнигом. Западный рынок доступа к информации не имел. Наблюдая за непрекращающимися атаками на компанию, Запад постепенно свыкался с мыслью о дроблении ЮКОСа. К моменту, когда правительство анонсировало продажу «Юганскнефтегаза», крупные западные нефтяные компании уже готовы были сами вырвать его из рук Ходорковского, что противоречило заявлениям администрации США в отношении ЮКОСа.

— Проблема заключалась в следующем: каждый раз, когда мы заявляли русским, что их действия негативно отразятся на инвестиционном климате в России, какая-то западная компания тут же выступала с предложением купить ЮКОС, — сказал Томас Грэм. — Кремль получил два или три предложения о покупке акций компании. Очевидно, что имидж России не сильно пострадал.

Такие предложения подтверждали заявления Путина о западном цинизме: он неоднократно утверждал, что на Западе все покупается, а коммерческие интересы всегда перевешивают моральные и иные соображения. Вскоре Кремль, стремясь завоевать расположение западных инвесторов и заручиться их поддержкой при захвате государственных активов, сделал очередной шаг.

К этому моменту в Кремле начали действовать довольно продуманно. По делу ЮКОСа правительство консультировали западные инвестиционные банкиры, включая Чарльза Райана, возглавлявшего московское представительство United Financial Group. В середине сентября, после трагедии в Беслане, Путин объявил, что в целях безопасности отменяет одно из главных достижений демократии России — выборы губернаторов. На фоне неприкрытых попыток государства раздробить и экспроприировать ЮКОС эта новость прозвучала зловеще.

Однако для иностранных инвесторов Путин приготовил приятный сюрприз. В день, когда Кремль объявил об отмене губернаторских выборов, рынок узнал о планах создания крупнейшего в мире энергетического концерна. Газовый государственный гигант «Газпром» ждало слияние с последней государственной нефтяной компанией «Роснефть» — в результате появился бы настоящий монстр, второй по величине после Aramco из Саудовской Аравии и в пять раз превосходящий ближайшего соперника на Западе — ExxonMobil. В отличие от Aramco, российский гигант был открыт для западных инвестиций.

Анонсированная сделка красноречиво говорила о глобальных амбициях Путина и его окружения. В те времена интерес Запада к России как к поставщику энергии продолжал расти, этому способствовали и волнения на Ближнем Востоке. С момента, когда премьер Михаил Касьянов поднял вопрос о либеральных реформах и дроблении «Газпрома», что лишило бы того статуса монополиста в газовом секторе, прошло полгода, и за это время произошли колоссальные изменения. Либеральные реформы Путин отверг, но планируемое слияние газового гиганта и «Роснефти» говорило о том, что в энергетическом секторе будет преобладать государственное управление.

И все же для западных инвесторов это выглядело хорошими новостями. Усиление государственного контроля над экономикой, которого все так долго боялись, нивелировалось обещаниями поделиться частью нового энергетического гиганта. Через эту сделку государство получило бы в объединенной компании «Газпром-«Роснефть» контрольный пакет в 51 %, что автоматически снимало ограничения на доли западных инвестиций в «Газпром». Планы на снятие ограничений в правительстве обсуждались давно, но теперь, казалось, наконец был дан зеленый свет, и цена акций резко подскочила. Западные инвесторы уже облизывались, подсчитывая возможные прибыли от инвестиций в нефтегазовый гигант.

— Это будет крупнейшая нефтегазовая компания в мире. Теперь, когда цены на нефть и газ достигли космических высот, в компанию смогут инвестировать и иностранцы, — сказал глава Hermitage Capital Management и обладатель внушительной доли в «Газпроме» Уильям Броудер. Он добавил, что эта «сладкая микстура поможет проглотить горькое лекарство ЮКОСа».

Глава нью-йоркского фонда Firebird Йан Хейг высказался более однозначно:

— Они покупают лояльность зарубежного сообщества инвесторов и устанавливают политическую диктатуру. И это работает.

Пока все выглядело как начало прекрасной дружбы: Кремль утверждал, что пока у руля стоят люди Путина, западные инвестиции всячески приветствуются. Мрачные опасения по поводу захвата ЮКОСа испарились: чтобы вложиться в новое государственное образование, инвесторы выстроились в очередь. И лишь главе «Роснефти» Сечину не нравилась такая перспектива. Планы по слиянию «Роснефти» и «Газпрома» грозили разрушить его личные планы — государственный энергетический гигант он хотел оставить себе.

Несмотря на недовольство Сечина, кампания по продаже «Юганскнефтегаза» набирала обороты. Произошла утечка информации: выяснилось, что банк «Дрезднер» оценивал производственный комплекс в сумму от 15,7 до 17,3 миллиарда долларов, что казалось адекватной рыночной ценой. Именно поэтому западные менеджеры ЮКОСа решили, что выручка от продажи «Юганскнефтегаза» поможет им спасти то, что останется от компании. Однако в конце ноября их надежды были похоронены окончательно: во-первых, министерство юстиции назвало стартовую цену «Юганскнефтегаза» на государственном