За Москвою-рекой. Книга 1 - Варткес Тевекелян

«Да, если любит, поедет…»

Глава двадцать пятая

Из дневника Сергея Полетова

«…Скоро час ночи. Только что вернулся с отчетно-выборного партийного собрания. И такая досада — поделиться не с кем! Милочка спит на маминой кровати. В моей постели за ширмой мирно похрапывает Леонид. Я сижу за столом на кухне и пишу, — не знаю, зачем? Просто хочется рассказать хотя бы самому себе обо всех событиях, которые произошли у нас за последние дни…

Начну с того, что в понедельник, придя на комбинат, я узнал ошеломляющую новость — Николай Николаевич Никитин покидал нас. Я не поверил и бросился к мастеру Степанову за подтверждением.

— А ты как думал, может он, по-твоему, после всего, что случилось, оставаться и работать с Барановым? — спросил мастер и передал о своем разговоре с Николаем Николаевичем. — На днях Никитин встретил меня во дворе. «Понимаете, Осип Ильич, говорит, мне стыдно Власову на глаза показаться! Несправедливо получилось: его сняли, а меня даже не упомянули в приказе. Реконструкцию-то проводили по моему проекту! Если проделанная работа никуда не годится, как кричит на всех перекрестках Баранов, то во всем виноват я, при чем тут Власов? Не могу больше здесь работать, — мне все опротивело».

Мастер Степанов всячески старался отговорить его, доказывал, что реконструкция — это только повод. Захотелось Толстякову убрать Власова — вот он и придрался. Не помогло. Никитин твердо, стоял на своем…

Целую неделю коммунисты говорили о предстоящем партийном собрании, обсуждали, кто выступит, кто что скажет, кого выберут в новый состав партийного комитета. И беспартийные волновались.

Наконец настал день собрания. Большой зал клуба заполнен был весь. Вдруг по залу пошел шепот:

— Власов пришел! Власов здесь…

Я тоже повернул голову — и действительно, в последнем ряду сидел Власов. Он держал газету и делал вид, будто читает.

Открыв собрание, Морозова попросила наметить кандидатуры в президиум. Обычно выбирали партком. На этот раз присутствующие, словно сговорившись, дружно закричали:

— Власова, Власова!

Морозова помедлила, но все же записала его фамилию. Назвали также Зазроева, Степанова, мастерицу Вассу Петровну, Антохина, секретаря райкома Сизова и еще других. Про Морозову словно позабыли, тогда Зазроев предложил и ее кандидатуру.

Антохин занял председательское место, и собрание началось.

В своем докладе Морозова приводила множество цифр, подтверждающих успехи и достижения комбината. Производительность труда выросла на шестнадцать процентов, а выпуск продукции увеличился больше, чем на двадцать пять процентов. Но странное дело, говоря о достижениях, Морозова не назвала ни одной фамилии, будто все делалось само по себе!

С первым выступающим всегда получается заминка. На этот раз все сложилось по-иному. Пока Морозова читала доклад, перед Антохиным вырос ворох записок с просьбой записать для участия в прениях.

Выступающие говорили по-разному — кто гладко, кто спотыкался, — но все твердили одно: проделана большая работа, и только члены парткома, в особенности Морозова, стояли в стороне и не сумели предостеречь Власова от некоторых ошибок. Когда же по отношению к нему поступили несправедливо, то никто ничего не сделал, чтобы отстоять честного, инициативного коммуниста.

Многие говорили, что дело не во Власове, а в принципах, в методах руководства промышленностью. Особенно резко выступил Зазроев.

— Коммунисты встревожены делом Власова и хотят на нашем собрании получить ясный ответ: в чем дело, что случилось? — говорил он. — Человек трудился честно, с душой и, нужно сказать, успел многое сделать, а его взяли и сняли с работы.

Правда, Власов погорячился и допустил ошибку. Ему бы надо доказать и добиться ассигнований на реконструкцию. Да время не ждало, — он пошел напролом и нарушил финансовую дисциплину. За это мы его оправдывать не собираемся. А все-таки если взвесить достижения комбината и грех Власова, то первые перетянут.

— Почему никто не заступился за него? — крикнул кто-то из зала.

— Некоторые из нас просили Морозову обсудить вопрос на заседании парткома, но она почему-то начала затягивать. Тогда я пошел в райком партии, беседовал с товарищем Сизовым… Он здесь и подтвердит мои слова… Секретарь райкома согласился, что с Власовым поступи ли неправильно.

— Я объясню, — сказал с места Сизов.

Мастер Степанов начал издалека:

— Когда-то текстильные фабриканты Лодзи прославились на весь мир своими фокусами. Выпускали товар — залюбуешься, наденешь — наплачешься. Видимо, лавры этих фабрикантов не давали покоя нашему главному инженеру Баранову. Раньше как что, так он командовал: «Сокращай технологический цикл!» Сами понимаете, для нас, отделочников, уменьшить усадку на два-три процента — дело пустяковое. Этак и план натянешь и деньги заработаешь. А о том, что кто-то наплачется с нашим товаром, никто и не думал. Сошьет человек костюм из такого материала, попадет под дождик — и готово, будет ходить в узком пиджаке с короткими рукавами. Власов не дал главному инженеру фокусничать и правильно сделал. Понимать надо, на кого мы работаем. А теперь что же получилось? Власова сняли, а Баранов остался.

В красильном начали кустарщину ликвидировать, новую технологию внедрять. Вот разные Барановы и всполошились: «Как это так? Какой-то инженер Никитин и красильный поммастера Полетов осмелились без нас решать такие важные задачи! Опорочить! Приостановить!» Не вышло! Но все же Никитин ушел, а Баранов продолжает командовать парадом. Ты тоже хороша, товарищ Морозова, — Степанов повернулся к президиуму, где она сидела, — не сумела разобраться в этих делах, заняла гнилую позицию!

Про ошибки Власова тоже скажу. Приезжал к нам на комбинат заместитель министра Акулов, дельный, знающий человек, ничего плохого про него не скажешь. Ходил по цеху, радовался — очень ему понравились наши затеи. Правда, пожурил немного Власова, что тот, не имея денег, приступил к реконструкции. На прощание обещал помочь. Да вот, выходит, не сдержал Акулов слова. Жаль!.. Что стоило отпустить нам немного средств! Здесь, из доклада, вы слышали, что за три квартала комбинат накопил более двух миллионов рублей сверхплановых прибылей. Мы накопим еще больше. Я заявляю вам ответственно, что весь коллектив не согласен с освобождением Алексея Федоровича, его нужно вернуть к нам! Давайте так и напишем в резолюции и пошлем министру — пусть хорошенько разберется и решит.

Собрание зашумело:

— Правильно! Молодец Степанов!

— Пусть вернут Власова!

— Вернуть Власова!

Алексей Федорович сидел за спиной председателя, весь красный. Видимо, он не ожидал такого оборота.

Сизов все слушал и делал какие-то заметки в блокноте. А потом и он сказал свое слово.

— Мне очень нравится ваше боевое собрание. Отрадно, что выступления коммунистов проникнуты заботой о нашем сегодняшнем и завтрашнем дне, о делах народных, государственных.

Он дал высокую оценку работы комбината. И о директоре сказал:

— Все, что случилось с товарищем Власовым, действительно имеет принципиальное значение. Некоторые руководители главка и министерства не только не отстояли хорошего, инициативного директора, а поставили превыше всего свое мелкое самолюбие. Мы обсудили вопрос о Власове на бюро райкома и обратились к министру с просьбой пересмотреть его дело и оставить Алексея Федоровича директором комбината…

Громом аплодисментов ответило собрание на эти слова секретаря райкома.

Приступили к выборам парткома. Власова тоже выдвинули. Он поднял руку и попросил слова. Он сказал, что очень благодарен за высокое доверие и теплые слова.

— Что может быть лучше и ценнее для коммуниста, чем положительная оценка его скромной работы товарищами по партии?

Власов был взволнован, но говорил складно. Он сказал, что вынужден будет уехать, хочет поступить на машиностроительный завод конструктором.

И все-таки фамилия Власова осталась в списке, и он был избран единогласно. А Морозова получила всего семнадцать голосов…

…И еще одно событие: вчера под вечер нежданно-негаданно явилась Лариса Михайловна!

Куда делась вся ее надменность! Обыкновенная состарившаяся женщина с печальными, усталыми глазами.

Она обнимала Леню и Милочку и все плакала:

— Что вы со мной сделали? Что вы со мной сделали? Василий Петрович тяжело болен и едва ли вернется на работу… Я теперь совсем одна…

Я хоть и никогда не любил ее, но, признаюсь, пожалел, видя ее слезы.

Первой смягчилась Милочка:

— Ну, мама, успокойся! Ты сама отлично знаешь, что ничего плохого мы не сделали…

Леонид тоже старался успокоить мать, но был более сдержан.

— Поздравляю и желаю вам счастья, — спохватилась наконец Лариса Михайловна. Она обняла и меня, но все же не удержалась и сказала: — Ах, Сергей! Ты отнял у меня дочь и разрушил мои мечты…