Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина

Поля.

Слева поля. Справа поля. И дорога между ними петляет. Это странно, но… чего в мире не случается. Над полями луна, которая уже на убыль пошла, хотя все одно полная еще, желтовато-масляная. Звезд россыпи. И хорошо. Воздух свежий, теплый, дурманит.

Ветер гуляет по полям.

Шелестит.

И шелест этот убаюкивает, обещая, что ничего-то дурного не случится, что все-то будет хорошо. Инга закрыла глаза, подставляя лицо ветру.

Она доберется до Лопушков.

Она поговорит с Олегом.

Хочет жениться на этой крестьянке? Пускай себе. Только пусть сделает так, чтобы собственный Инги отец куда-нибудь да подевался. Лучше бы в бездну к демонам, но можно просто так, чтобы он напрочь забыл о существовании дочери.

А она вернется домой.

К бабушке.

И там родит доченьку. И они будут жить втроем, тихо и спокойно. Инга улыбнулась этакой мечте, чтобы тотчас спрятать её в глубины разума: не стоит давать посторонним и намека на то, что у тебя мечты имеются. Это Инга уже усвоила.

Она так и стояла. Сама не знала, долго ли, когда услышала плач.

Тихий такой.

Надрывный.

И совсем рядом.

— Есть тут кто? — спросила Инга громко. По спине пополз озноб, да и в принципе как-то стало вдруг… неуютно. Следовало бы вернуться в машину.

Запереться.

Но плакали рядом. И женщина… женщины часто плачут. У самой Инги тоже слезы под горло подступили. Беременность, не иначе, действует. Может, целители её и не заметят, но гормональная перестройка организма уже началась.

Определенно.

— Эй, вы тут?

Плакали в кукурузе.

— Нет, это категорически неразумно… недопустимо… — Инга включила фонарик и попыталась высветить хоть что-то. Высветились толстенные стебли с широкими листьями. Кукуруза росла плотно, густо, и пробраться через неё будет нелегко.

Да и не собиралась Инга пробираться.

— Помоги… — донеслось со стороны поля.

— Кто вы?

— Помоги…

И кукуруза закачалась, зашелестела, хотя ветра не было.

— Я… сейчас… — Инга сделала шаг и едва не растянулась в грязи. Воды будто бы больше стало, и она, мешаясь с рыхлой черной землей, превращала ту в жижу. Каблуки туфель мигом ушли вниз, да и сами туфли увязли.

Пришлось снимать.

Грязь была холодной, и… и надо Белова дождаться. Он, конечно, еще тот защитник, но вдвоем всяко не так страшно.

— Помоги…

Голос раздавался совсем рядом.

И Инга, обругав себя за малодушие, решительно направилась к нему. Луч фонаря скользил по стеблям, выхватывая то один, то другой. А главное, что с каждым шагом становились они будто бы больше.

— Да что тут… эй, вы где?!

— Помоги… — голос раздался за спиной. Инга обернулась. Скользнуло белое пятно фонаря, задержавшись на узком лице женщины, которая явно не была человеком.

— Добрый вечер… точнее ночь.

Инге случалось иметь дело… да с кем только не случалось ей иметь дела, особенно когда отец решил, что вполне способен обойтись и без услуг специальных агентств. Инга же есть.

Не зря её учили.

Вот пусть и занимается домом. Приемами. И прочей чисто бабской хренью. Она занялась. И, наверное, действительно научилась многому, если теперь не отступила, не отшатнулась.

Женщина пугала.

Она была бледной, но не прозрачной, как призрак, скорее уж это была стеклянная бледность замерзающей воды.

Точно из водяного народа. Узкое лицо с резкими чертами. Длинные волосы, которые рассыпались по плечам, и пряди казались спутанными, грязными, будто… будто тянули черноту от земли.

— Инга, — сказала Инга, прижав обе руки к груди. И поклонилась. — Чем я могу помочь.

— Помоги, — шепнула женщина.

Глаза её тоже казались черными. И наверняка происходившее нельзя было назвать нормальным, но…

— Чем?

— Привязали, — женщина, кажется, тоже успокоилась. — Поймали, привязали… заставили… я домой хочу!

И она заплакала. Крупные слезы катились из глаз, падали на землю, а следом тихо падали высокие стебли кукурузы.

— Тише, — сказала Инга, прижав палец к губам. — Просто скажите, что сделать. Позвонить кому-то?

…кому?

…министерство по делам малых народов? Милицию? Прокуратуру? Особый отдел? И… и что она скажет? Что стоит посеред поля с водяницей.

Та покачала головой и слезы смахнула, а потом подняла руку и поманила Ингу за собой. Вот точно идти будет неразумно, но… Инга пошла.

Босые ноги проваливались в ледяную воду.

Этак она заболеет. А ей нельзя, она…

…посреди поля медленно пробивалось озеро. Оно было пока небольшим, метра три в поперечнике. Но черная вода его медленно наползала, отвоевывая пространство у кукурузы. Стоило воде коснуться стеблей, и те падали, скрываясь в черной глади.

— Там, — указала водяница на озеро. — Камень. Привязали. Забрать надо.

— И-извините, но… понимаете, я плавать не умею. Совершенно.

Нырять в озеро Инге не хотелось. И плавать она действительно не умела.

Водяница несмело улыбнулась и сказала:

— Я сама. Ты… домой увези, хорошо?

— Домой — это куда?

— Найди Берендея. Отдай…

— Где найти?

Все-таки инструкции были на диво расплывчатыми.

— В Лопушках, — все-таки сочла нужным уточнить водяница. — Не бойся. Он грозный, но хороший. Передай, что мне жаль. Я и вправду надеялась, будто у нас получится.

— Передам.

Инга протянула руку и коснулась ледяных пальцев. Надо же… настоящие. Чуть влажные. И она красивая, водяница. Куда красивей самой Инги. Только эта красота не вызывает ни ревности, ни зависти.

Только сожаление.

Раз и она несчастлива, то… то радоваться надо, что любовь обошла Ингу стороной. Да как-то не выходит. Почему-то. Неразумно это… и все из-за беременности. У беременных часто эмоции прыгают.

Водяница же нахмурилась.

Шагнула к Инге.

И… и вспомнились истории об утопленниках, которые и плавать умели, и тонуть не собирались. И о водяном народе, что договор вроде бы и чтит, как и уголовный кодекс, да только поди-ка докажи, что случаются нарушения.

— Не бойся, — рука, вдруг разом потеплевшая, легла на живот Инги. И водяница, прислушавшись, улыбнулась легко-легко, радостно даже. А потом наклонилась и дунула. Показалось, что всю-то Ингу насквозь стужей пронзило, а после та сменилась южным ветром, что стужу отогнал и согрел.

— Подарок. Ей. Береги.

Стало быть, и вправду девочка… жаль. Девочкам жить сложно, но… если с бабушкой и в доме том, который пахнет свежею смолой, а еще там солнце заглядывает по утрам. Если… вдали от мужчин с их глупыми войнами да не менее глупыми претензиями.

— Сберегу, — пообещала Инга. — Но камень твой? Как мне его добыть?

Водяница кивнула.

Отступила.

И исчезла, рассыпавшись сонмом водяных искр.

Правда, удивиться Инга не успела. Вода в черном озерце забурлила, закипела, поднялась темным столбом. Он, широкий у основания, вытягивался иглой, выше и выше, будто вода желала добраться до самых небес. А потом вдруг передумала и вернулась к земле, вновь обернувшись зеркальной гладью рукотворного озерца. На берегу вновь показалась водяница, правда, на сей раз она была вовсе прозрачной.

И хрупкой.

И…

— Помоги, — шевельнулись губы, а в сложенных лодочкой ладонях блеснул камень. Темно-синий, гладкий и… сапфир?

Или просто кажется? Наверняка, кажется. Темный крупный, то ли сердце, то ли оплавленный кусок стекла.

Он упал в руки Инги.

И опалил холодом. Правда там, внутри, на заключенную в камне силу, отозвалась другая. И тошнота прошла, и… и появилось желание оставить камень себе.

Водяница же отступила.

Шаг.

И еще.

И… и она спряталась в воде. Просто… сроднилась с нею. И стало пусто. Тихо. Только треклятая кукуруза шелестит на ветру.

— Эй, — окликнула Инга. — А мне бы назад как-нибудь вернуться…

Тишина.

Только сила бьется в камне, а он… надо спрятать. Но куда? Инга сунула в карман жакета, прижав для верности ладонью.

Как ни странно, к машине она вышла, хотя могла бы поклясться, что дороги совершенно не помнит. А вот поди ж ты…