Навстречу ветрам - Петр Лебеденко

Там наверняка немцы. На дороге — тоже. В открытом поле не спрячешься. Если бы до ночи…

Яков быстро вложил обойму в пистолет и встал.

Слышишь? — Нечмирев взвел курок.

Слышу…

С южной стороны рощи, от тракта, протрещала автоматная очередь.

Идут, — тихо проговорил Яша. — Давай-ка обнимемся, Вася, салака ты моя дорогая. Скажи, разве мы не были друзьями? Хорошими друзьями?

Они крепко обнялись, и Нечмирев сказал:

Ты всегда был хорошим человеком, Яша.

Они отошли метров на пятьдесят и внезапно в просвете между деревьями увидели группу немцев — человек семь или восемь. Василий прыгнул в старую траншею и увлек за собой Яшу. Передний немец крикнул:

Рус, бросай пистолет!

Нечмирев пригнулся и тихо сказал:

На таком расстоянии можно промахнуться. Будем ждать.

Немцы залегли и ползком начали подбираться к траншее. Все ближе. Уже хорошо видны каски, чуть приподнимающиеся из травы.

Эх, парочку бы гранат, миллион чертей! — вздохнул Нечмирев.

Райтман молчал. Чуть приподняв голову над траншеей, он смотрел на приближающихся немцев. Немцы тоже молчали. Медленно ползли по траве, полукольцом охватывая траншею. Колыхалась трава, шелестели листья деревьев. Страшна была эта тишина на пороге смерти. Или жизни? Нет, в эту минуту иллюзии не нужны. Скоро подойдут те, которые спешат сюда с другой стороны. Сколько их? Десять, двадцать? А патронов только четырнадцать минус два. Потому что нельзя комсомольцам сдаваться живыми, это хуже смерти.

Можно попробовать, Яша, — тихо проговорил Нечмирев. — Бери крайнего слева. Я возьму переднего.

Райтман пристроил ствол пистолета на кулаке левой руки, долго и тщательно целился и, когда немец слегка приподнял голову, нажал на курок. Немец вскрикнул, приподнялся на локтях и тут же рухнул. После выстрела Нечмирева еще один враг остался лежать на траве.

Два — ноль в нашу пользу, — сказал Вася и снова, почти не целясь выстрелил в высокого немца, быстро вскочившего с земли и прыгнувшего к траншее.

Три — ноль! — крикнул Яша. — А, гад, и ты? Ты тоже?!

Маленький, тщедушный ефрейтор с обезумевшими глазами поднялся во весь рост и, держа автомат у груди, приближался к летчикам. Он шел, пошатываясь, как пьяный, Страх исказил черты его бледного лица, но он все шагал и не стрелял. Яков смотрел в маленькие, полные ужаса глаза и не мог нажать курок. Губы немца что-то шептали, будто он о чем-то просил или молился. Яша видел на его лице крупные капли пота, стекающие грязными струйками к худому, заросшему подбородку. Немец с трудом поднимал ноги, обутые в солдатские башмаки, и шел, чуть наклонившись вперед, не спуская глаз с руки Яши, в которой тот держал пистолет. Не отдавая отчета в том, что с ним происходит, Яков закричал:

Ну, стреляй! Стреляй, салака паршивая!

Выстрелил Нечмирев. И когда немец, выронив из рук автомат, ткнулся головой в землю, выругался:

Псих! Не он псих, а ты! Им приказано взять нас живыми, вот они и прут. А ты…

Над головами просвистели пули. Несколько листьев, срезанных ими, упало с деревьев в траву. Треснула сломавшаяся ветка.

Не выдержали, гады! — с облегчением сказал Василий. — Теперь дело пойдет веселей. Бей вон того, что в накидке.

Райтман снова пристроил пистолет, но в это время почувствовал острую боль в правой руке, будто по кисти кто-то ударил железным горячим прутом. Пистолет упал на дно траншеи. Яков наклонился, чтобы поднять его, и в глазах у него стало совсем темно. Он прислонился плечом к земляной стенке и застонал,

Ты что, Яша? — испуганно спросил Василий. — Яша!

Усилием воли Яков открыл глаза, левой рукой нащупал пистолет, встал.

Все в порядке, Вася, — прошептал он, — Смотри, они уползают. Четверо из восьми… Может быть, мы…

Он не успел договорить. С тыла послышалась автоматная очередь, и человек двадцать немцев выбежало из-за деревьев. Крича, стреляя из автоматов, они быстро приближались к летчикам, на мгновение растерявшимся при виде новой опасности.

Сдавайсь, рус! — Офицер в глубоко надвинутой на лоб фуражке выскочил вперед и, на ходу отдавая приказания солдатам, побежал к траншее. — Сдавайсь, рус! — снова крикнул он. — Ви окружен!

Яков медленно поднял левой рукой пистолет и выстрелил. Офицер продолжал приближаться. Яков выстрелил снова — и опять промахнулся. Рука дрожала, в голове гудело, глаза плохо видели.

Дай сюда! — закричал Нечмирев и выхватил из Яшиной руки пистолет. — Что же это мы два патрона вхолостую, миллион чертей! Ну, гады, подходите. Кто первый? Ты?

Он вскинул пистолет, выстрелил, и офицер свалился на траву, схватившись за грудь.

Теперь — ты? Подходи, фриц, сто миллионов дьяволов! На тебе! Захлебнулся? Порядок, Яша! Слышишь, воют фрицы, как волки… Шесть и восемь — сколько, Яша? Двенадцать? Нет, они все равно убьют нас, так до последнего же патрона! Получайте, гады!

Василий рванул на груди «молнию» комбинезона, выпрыгнул из траншеи и с двумя пистолетами в руках пошел навстречу немцам. Казалось, листья сильнее зашумели на деревьях, эхо звонче пронеслось по роще. Бросившегося на него немца с поднятым над головой автоматом Нечмирев с силой пнул ногой в живот, и немец взвыл, падая на землю. Второму он выстрелил в лицо, третьему рукояткой пистолета проломил череп. Василий громко кричал, и роща отзывалась на его голос. Кричали и немцы, бросаясь на летчика, выл солдат с простреленной рукой, корчась на покрасневшей под ним траве. И только когда кончились у Нечмирева патроны и огромный солдат с волосатыми руками обезьяны навалился на летчика и сжал ему горло, стало сразу тихо в зеленой роще, так тихо, что слышно было, как шумят кроны деревьев и где-то далеко в стороне кричит кукушка…

Почти мертвых их бросили в подвел, оставили часового с автоматом и ушли. Время остановилось. Не было им дня, ни ночи. Казалось, над ними захлопнулась крышка гроба и все кончилось. Где-то еще продолжалась обыкновенная жизнь, шла война, стреляли друг в друга люди, ели и пили, а здесь — могильная тишина, мрак, ужас смерти. Они лежали почти рядом, в двух шагах друг от друга, и молчали. Ни стона, ни движения. Все, что было в прошлом — синее небо, ветер, бивший в лицо, гул моторов, утренние зори и вечерняя тишина заката, — это уже ушло от них, ушло навсегда, навсегда. С ними остались только мрак и отчаяние — тропка к смерти…

Нечмирев облизал сухие губы, тихо позвал:

Яша!

Пискнула крыса, перескочила через ногу, и опять — тишина. Василий снова позвал, но не услышал даже самого себя. В горле забулькало, он выплюнул соленый сгусток, хотел открыть глаза — и не смог: не хватало сил. Тогда он подумал: «Отдохну еще, теперь-то спешить некуда». Прижался щекой к холодной сырой земле и снова забылся.

Рассеялся мрак, ушла из тела боль, дышать стало легче. Может быть, потому, что он увидел кусок сверкнувшего сквозь деревья моря и почувствовал, как упругий ветер ворвался в окно вагона, обдав лицо и грудь свежим дыханием. Поезд мчался навстречу новой жизни, и пели колеса: «Наш паровоз, лети вперед…» Андрей Степной спросил: «А ты, парень, не боишься медкомиссии?» Нечмирев рассмеялся: «Я боюсь? Ха! Вася Нечмирев одним ударом сбивает с ног быка. Вася Нечмирев в десятибалльный шторм на мокрой палубе танцует румбу. Теперь ты понял, братишка, кто такой Вася Нечмирев?» Колеса пели: «Пропеллер, громче песню пой! Неси распластанные крылья!» Яша Райтман сказал: «Был Абрам, и нет Абрама, брата моего. Мы им, салакам паршивым!.. Идем, Вася…» «Штурман, дай курс!» Взлетает на воздух мост, рушатся железные балки и вдруг — «мессеры». Много их, окружили, как шакалы, самолет. «Комсомольские билеты останутся с нами, — твердо говорит Яша и добавляет: — Шесть и восемь — двенадцать».

Василий приподнял голову, вгляделся в темноту. Яков лежал тихо, как мертвый, лицом вниз. Превозмогая страшную боль, Нечмирев подполз к другу, головой коснулся его щеки, позвал:

Яша! Слышишь, Яша?

Тот молчал. Нечмирев испугался: неужели Яша уже… Остаться одному, с глазу на глаз с врагами, не чувствовать плеча товарища…. Он крикнул:

Яша!

Ему казалось, что крик его слышен за километр от подвала, но он просто выдохнул, прошептал имя друга. И почему-то подумал: «Тихое имя у Яши, мягкое, ночное имя: «Яш-ша… Не то, что моя фамилия: «Не-чмир-рев, миллион чертей!»

Яков шевельнулся, слабо застонал. Нечмирев обрадовался, будто теперь вместе с Яшей он обрел свободу, теперь жизнь пойдет своим чередом, большая, славная жизнь.

Яша, родной! — Он терся щекой о его лицо и чувствовал, как по щеке сползает слеза. — Яша, ты слышишь? Теперь мы, миллион дьяволов… Теперь нас двое, слышишь?

Рука, — прошептал Яша.

Нечмирев вспомнил: у Якова ведь прострелена рука, а они, гады, скрутили веревкой… Кое-как поднявшись на колени и локти, он добрался до узла, схватил веревку зубами и дернул. Яша вскрикнул.