Наша светлость - Карина Демина

— Ну… — Сейчас улыбка Ингрид была живой. — В основном затем, чтобы приносить сплетни.

Ясно. Без сплетен наша светлость как-нибудь обойдется.

Ингрид справляется быстро. Я не слышу, что она говорит, кажется, приказываю себе не слушать, но спустя минуту в гостиной остаемся мы с Тиссой. Она все понимает верно.

— Мне следовало сказать, да?

— Да.

— Вы…

— Ты.

— Ты сердишься? — Она откладывает вышивку и наклоняется, чтобы подобрать клубок.

— Не на тебя. Мне жаль, что так получилось. И я не уверена, что смогу хоть что-то изменить.

Даже если издам-таки указ, что будет смешно и нелепо.

— Не надо менять. Теперь все хорошо… совсем хорошо, — добавила она. — Мне уже все равно, что они думают. У меня есть Долэг и… остальные тоже.

Это, надо полагать, про Урфина.

И если так, то признаю, что недооценила очарование их сиятельства.

Скрипнула дверца шкафа, выпуская кота. Он прятался от фрейлин, горевших желанием облагородить это дикое животное посредством бантов, береток, камзолов, сшитых по мерке, и даже платьиц с оборками. Животное заботы не ценило. И как-то, отвоевывая право оставаться дикарем, изволило ранить когтям леди… какую-то леди. Я вдруг поняла, что не помню ни лиц, ни имен — слишком уж все одинаковы.

Нашей светлости жаловались на бесчинство Кота. И наша светлость обещали провести с ним беседу на тему того, как следует обращаться с высокородными дамами… но потом забыли. У них и без бесед хватает, о чем думать.

Кот огляделся и, убедившись, что платья не грозят, принял вид независимый и горделивый, подобающий истинному хозяину гостиной.

— Больше не боишься?

Меня понимают с полуслова.

— Не боюсь и… боюсь. Он же… он уходит, а я думаю о том, что однажды… Когда отец уезжал, даже ненадолго, мама менялась. Она становилась невыносимо строгой. И еще все время повторяла, что отец обязательно вернется. Если мы будем ждать, то он вернется. А он… умер.

Кот останавливается между нами, не в силах выбрать, кто ему интересней.

— Я ведь не настолько глупа, чтобы совсем ничего не понимать. Не слышать. Это… вокруг меня. С каждым днем все тяжелее. Как… как небо перед штормом. И если шторм случится, то тан не будет в стороне стоять. Он в центр полезет.

С этим я спорить не стану. И ответить нечего, потому что я сама ощущаю приближение. Шторм. Или снежная буря. Стихия, бороться с которой не в силах человеческих. Одна надежда — выжить.

— Что мне делать? — Тисса смотрит на меня так, как будто я знаю ответ. А единственное, что в голову приходит, банально до невозможности.

— Жить. Пока еще есть время.

А на улице зима. И снег… и я не выходила из замка, кажется, тысячу лет.

…Кайя…

Теперь он слышит меня далеко и отзывается сразу.

…да?

…вы там очень заняты? Если не очень, то пошли гулять.

…куда?

…в сад. Или в парк. Или во двор. Куда-нибудь.

…ночь ведь.

…именно. Ночь, зима и снег. Когда еще такое случится?

Парк. Сугробы. Луна. Лиловые тени деревьев на алмазной корке наста. И черный лабиринт под белой снежной шапкой. Обындевевшие кусты сплетаются колючей стеной, которая в первое мгновение пугает. Но я решаюсь ступить под арку, некогда увитую плющом, а ныне оскалившуюся ледяными зубами.

…догоняй!

Кайя хмыкает и отворачивается. Ненадолго, но мне хватает, чтобы спрятаться. Во всяком случае, это мне кажется, что я прячусь.

В лабиринте десятки укромных местечек… лавочки есть. Фонтан. И замерзший пруд. Каменные горшки с грудами снега словно огромные мороженицы. В детстве я любила есть снег и грызть сосульки. Помнится, в школе мы сбивали их камушками, а потом разламывали на куски, чтобы по-честному. Вкусно было. Сейчас, не удержавшись, я зачерпнула горсть.

Жаль, по морозу снег рассыпчатый и не выйдет построить крепость. Или хотя бы снеговика слепить. То-то бы все удивились, особенно смотритель парка. Вряд ли он привык к снеговикам.

Снег тает, и он по-прежнему вкусный.

— Горло болеть будет. — Кайя меня все-таки нашел.

— Хочешь?

Я готова поделиться вкусным снегом. И не только снегом, но всем, что имею, хотя, если разобраться, имею я не так много.

— Хочу.

Кайя пробует осторожно, долго думает и говорит:

— Холодный.

Это же снег, конечно, он холодный. В этом и весь смысл.

— Ты зануда… ложись.

— Зачем?

— На звезды смотреть будем.

Сугроб мягкий, невесомый. Это как нырнуть в облако ледяного пуха. И Кайя все-таки падает рядом.

…не замерзнешь?

…не дождешься. Посмотри, какое небо.

Кайя без перчаток. И без шапки. И кажется, он действительно не ощущает холода.

…ощущаю. Просто он мне не опасен. Смотри, там созвездие Галеона. Его капитан пытался вернуться домой, но с грузом шелка на корабль попала желтая лихорадка. Все умерли. А галеон продолжал плыть. Это был очень верный корабль, вот только без капитана он заблудился сначала на море, потом на небе. А это — Охотник. И Лань. Он так долго бежал за ней, что не заметил, как оторвался от земли.

…догнал?

…нет. Если он ее догонит, ему незачем будет жить.

Чужие звезды на чужом небе. Мириады ярких точек, которые смотрят на меня глазами этого мира. Он ведь принял нашу светлость, так стоит ли бояться?

Я не боюсь.

…а я боюсь.

Кайя не позволяет лежать на снегу долго. И вправду, на Кайя лежать удобней. И рыжие глаза, кажется, отсвечивают в темноте.

…боюсь, что однажды снова останусь один. И сойду с ума.

…не думай об этом сегодня.

…не буду.

Невыполнимое обещание. Белые снежинки садятся на его лицо и тают. Вода на щеках почти слезы, но сейчас если плакать — то от счастья.

Зима изменила эту часть парка, укрыв дорожки и газоны, выровняв единым белым полем. И лишь огромные туи поднимались на нем. Словно кто-то стер с шахматной доски черные клетки, оставив заблудившихся пешек в недоумении.

Тисса чувствовала себя странно. Пожалуй, одна она бы испугалась.

— Ты не устала? — в очередной раз поинтересовался тан.

Он спрашивал об этом каждые две минуты.

— Нет. И… нет, я не устала. И не замерзла. И руки тоже не замерзли. И нос. И вообще я уже не ребенок!

Ну вот, теперь она еще и накричала, как будто тан виноват, что Тиссе за него страшно. И что времени у них совсем мало осталось — Тисса знала это, хотя не могла бы сказать, откуда пришло знание. И что скоро все закончится, а оно, каким бы ни было, не началось даже.