Проклятая игра - Клайв Баркер

Я помню, как он спросил: «Ты знаешь, что ты наделал?». Только это. Вместе со словами изо рта у него сочилась кровь.

А затем что-то произошло. Воздух стал плотнее. Кровь на его лице стала двигаться, словно живая. Той отпустил его. Он сполз вниз по стене, оставляя на ней кровавый след. Я думал, что мы убили его. Это был худший момент в моей жизни, когда мы стояли вместе с Тоем, уставившись на мешок костей, который мы колотили. Это было, конечно, нашей ошибкой. Нам нельзя было идти на попятную. Мы должны были закончить это там и тогда и убить его.

— Господи!

— Да! Было бы глупо не покончить с ним. Билл был предан мне, и все было бы кончено. Но мы не решились. Яне решился. Я просто велел Тою привести Мамуляна в порядок, отвезти его в центр города и выбросить там.

— Вы бы не убили его, — сказал Марти.

— Все-таки ты читаешь мои мысли, — тяжело ответил Уайтхед. — Разве ты не видишь, что он именно этого и хотел. Зачем он пришел? Он бы позволил мне стать его палачом, если бы мои нервы выдержали это. Его уже тошнило от жизни. Я мог бы спасти его, и это положило бы всему конец.

— Вы думаете он смертен?

— Всему свое время. Его время в прошлом. И он знает об этом.

— Тогда все, что вам нужно делать, это ждать. Он умрет со временем, — внезапно Марти почувствовал, что он сыт по горло всей историей: ворами, шансами. Весь этот рассказ, правдивый или нет, утомил его. — Я больше вам не нужен — сказал он. Поднявшись, он направился к двери. Звук его шагов по битому стеклу был слишком громким для маленькой комнаты.

— Куда ты? — поинтересовался старик.

— Подальше отсюда.

— Ты обещал остаться.

— Я обещал выслушать. И я выслушал. И я не хочу иметь ничего общего с этим проклятым местом.

Марти потянул на себя дверь. Уайтхед обратился к его спине.

— Ты думаешь, Европеец оставит тебя в покое? Ты видел его во плоти, ты знаешь, на что он способен. Ему придется заставить тебя замолчать рано или поздно. Ты об этом не думал?

— Я рискну.

— Здесь ты в безопасности.

— В безопасности? — язвительно переспросил Марти. — Вы это серьезно? В безопасности? Да вы патетическая личность, вам никогда этого не говорили?

— Если ты уйдешь… — начал с угрозой Уайтхед.

— Что? — повернувшись к нему, резко спросил Марти. — Ну и что ты сделаешь, старик?

—Я направлю их за тобой в течение двух минут, ты под надзором.

— И если они меня найдут, я расскажу им все. И о героине, и о ней, там, в холле. Всю эту грязь, которую я раскопал, я расскажу им. И мне просто насрать на ваши угрозы, ясно?

Уайтхед кивнул.

— Вполне. Тупик.

— Да, вроде того, — ответил Марти и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Его ожидал отвратительный сюрприз: щенки нашли Беллу. Их тоже коснулась исцеляющая рука Мамуляна, хотя они не могли сослужить какой-нибудь службы или принести пользы. Слишком маленькие, слепые. Они лежали около ее пустого желудка, их губы искали соски, которых уже давно не было. Один из них пропал, как он заметил. Может быть, это именно его, копающегося в могиле, видел Марти — шестой малыш, похороненный слишком глубоко, чтобы выбраться и последовать за остальными, или слишком сгнивший для этого?

Белла приподняла голову, когда он проходил мимо. Остатки головы качнулись в его направлении. Марти с отвращением отвернулся, но ритмическое постукивание заставило его взглянуть вновь.

Очевидно она простила ему его предыдущее насилие. Совершенно спокойная, со своим потомством под боком, она уставилась на него пустыми глазницами, в то время как ее хвост мягко колотил по ковру.

Уайтхед обессиленный сидел в комнате, где его оставил Марти.

Хотя поначалу было очень трудно рассказать историю, постепенно ему становилось все легче и под конец он был даже рад этому освобождению. Сколько раз он хотел рассказать все Иванджелине. Но она каким-то неуловимым, интеллигентным способом давала ему понять, что если у него действительно были от нее секреты, то она не желает знать их. Все эти годы, живя в одном доме с Мамуляном, она никогда не спрашивала Уайтхеда почему, словно бы знала, что ответ совершенно не будет ответом, а просто еще одним вопросом.

Думая о ней, он почувствовал, как старые переживания запершили у него в горле. Европеец убил ее, в этом не было никакого сомнения. Он или его агенты были там, на дороге, с ней, ее смерть не была случайной. Если бы это была случайность, он знал бы об этом. Его безошибочный инстинкт почувствовал бы правду, какой бы ужасающей она не была. Но такого чувства не было, только ощущение косвенной причастности к ее смерти. Она была убита в отместку ему. Один из многих способов, но явно, наихудший.

И забрал ли Европеец ее после смерти? Прокрался ли он в склеп и вернул ее к жизни, как он проделал это с собаками. Мысль была невыносима, но тем не менее Уайтхед удержал ее вблизи, стараясь думать о самом плохом из страха, что, если он не будет этого делать, Мамулян еще сможет отыскать ужасы, способные потрясти его.

— Ну уж нет, — сказал он вслух в комнате, заполненной битым стеклом. — Нет, ты не запугаешь меня, не разрушишь меня, я не боюсь.

Существовали способы и средства. Он еще сможет сбежать и спрятаться на другом конце земли. Отыскать место, где он сможет забыть об истории своей жизни.

Но часть истории он скрыл от Штраусса, так же как скрывал ее от других. Возможно, ее нельзя было выразить в словах. Или же она так глубоко и так точно затрагивала все неопределенности, преследовавшие его в его пустынной и одинокой жизни, что говорить о ней было все равно, что обнажить свою душу.

Сейчас он размышлял над этим последним секретом и, странно, он согревал его:

Он закончил игру, первую и единственную игру с Европейцем, и выкарабкался через наполовину заваленную дверь на площадь Мюрановского. Звезд не было видно — только костер за его спиной.

Он стоял в темноте, пытаясь сориентироваться, холод пробирался сквозь дыры в его ботинках, и тут перед ним снова возникла безгубая женщина. Она поманила его за собой. Он подумал, что она собирается проводить его обратно тем же путем, что и привела сюда, поэтому последовал за ней. Однако у нее были другие намерения. Она повела его в сторону от площади к дому с забаррикадированными окнами, и всегда такой осторожный он пошел за ней, уверенный, что сегодня, в ночь всех ночей, с ним ничего не может случиться.

Внутри дома была крошечная комнатка со стенами, завешенными кучей наворованной одежды, тряпьем, пыльными бархатными полосами, когда-то бывшими портьерами на величественных окнах. Здесь, в этом импровизированном будуаре, был единственный предмет мебели — кровать, на которой мертвый лейтенант Васильев занимался любовью. Когда Вор переступил порог комнаты, и безгубая женщина отошла в сторону, Константин отвлекся от своих трудов и поднял голову. Его тело продолжало вжиматься в тело женщины, лежавшей под ним на матрасе, обшитом русским, немецким и польским флагами.