Проклятая игра - Клайв Баркер

Марти совсем не понравилось слушать службу таким образом, еще меньше ему понравились туристы, скверно одетые для похорон, которые усеяли надгробия и траву на кладбище и в ленивых позах ожидали со скучающим выражением нетерпения, когда же наступит перерыв в их утомительном глазении. Уайтхед пробудил в Марти дремавшую мизантропию: отныне она заняла свое постоянное место в его мировоззрении. Озирая кладбище, забитое тупоглазыми, тоскливо-раздраженными персонажами, Марти почувствовал, как в нем нарастает презрение ко всему вокруг. Его подмывало отвернуться от этого людского болота и быстро ускользнуть. Но желание увидеть, как сыграют финальную сцену, пересилило желание уйти, и поэтому он ждал в этой толпе, пока осы гудели над липкими головами детей, и женщины с тупыми глазами кокетничали с ним через могилы.

Кто-то наставительно читал Священное Писание. Актер, судя по самовлюбленному голосу. Это было объявлено как отрывок из Апокалипсиса, но Марти пассажа не узнал.

Когда чтение подошло к концу, к главным воротам подъехала машина. Все завертели головами, защелкали аппаратами — появились две фигуры. По толпе распространилось гудение, те, которые прилегли отдохнуть, вскочили снова, пытаясь разглядеть, что можно. Кто-то вырвал Марти из летаргии, и он тоже приподнялся на цыпочки, чтобы взглянуть на опоздавших, — они как раз входили, — попытался рассмотреть что-либо между голов, увидел, потом потерял, тихо сказал сам себе «нет», не веря, затем полез сквозь толчею, пытаясь пробить себе путь, когда Мамулян вместе с Кэрис, чье лицо закрывала вуаль, дошли по тропинке от ворот до порога и исчезли в Церкви. «Кто это? — спросил его кто-то. — Вы знаете, кто это был?»

«Черт, — захотелось ему ответить, — Дьявол собственной персоной».

Мамулян здесь! Среди бела дня, солнце светит ему в затылок, и он гуляет с Кэрис под ручку, как муж с женой, позволяя снимать себя для завтрашних газет. Очевидно, он не боится. Его появление, такое неторопливое, такое ироничное — это заключительный жест презрения. И почему она играет в его игру? Почему она не сбросит его руку и не объявит, что он чудовище? Потому что она добровольно присоединилась к его окружению, именно так, как предсказывал Уайтхед. В поисках чего? Кому-то понравилась ее склонность к нигилизму? Ее обучают высокому искусству умирания? А что она должна дать взамен? Весьма колючие вопросы.

Наконец служба подошла к завершению. Внезапно, к восторгу и восхищению толпы торжественность нарушили хриплые звуки саксофона, и джазовая обработка «Дураки спешат войти» грянула из громкоговорителей. Последняя шутка Уайтхеда, вероятно. Она заслужила смех: кое-кто из собравшихся даже захлопал. Из церкви донесся шум людей, встающих со скамей. Марти вытянул шею, чтобы получше видеть порог, но ничего не получилось, ему пришлось пробиваться сквозь толчею обратно к могиле. На повисших от жары ветках деревьев расселись птицы, их суета отвлекла его внимание, он уставился вверх. Когда он снова опустил взгляд, гроб оказался почти рядом, на плечах, среди прочих, Оттави и Кертсингера. Незатейливый ящик казался неприлично выставленным на обозрение. Его заинтересовало, во что одели старика для последней прогулки: подровняли ли бороду, зашили ли веки?

Траурная процессия следовала сразу за теми, кто нес крышку гроба, — черный кортеж, чуть-чуть отделенный от туристов в одеждах цвета конфетных фантиков. Справа и слева щелкали фотокамеры, некоторые придурки даже приговаривали: «Сейчас вылетит птичка». Джаз продолжал играть. Творился абсурд, радующий глаз. Марти подумал, что старик наверняка усмехается в своем ящике.

Наконец Кэрис и Мамулян явились из темноты порога в сияние дня, и Марти готов был поклясться, что девушка рыскала взглядом по толпе, настороженно, явно боясь что это заметит ее спутник. Она искала его, он был уверен. Она знала, что он где-то здесь, и высматривала его. Его мозги нервно заработали, суматошно цепляясь за разные мысли. Если он подаст ей даже самый осторожный знак, то кто может гарантировать, что его не заметит Мамулян, а это опасно для них обоих. Лучше всего спрятаться, как ни болезненно упустить такую возможность обменяться с нею взглядами.

С неохотой он отступил от могилы, в то время как траурный поток прошел вплотную к нему, и затаился под прикрытием толпы. Европеец едва приподнял голову, и насколько Марти мог понять, глядя в промежутки между болтающимися головами, Кэрис отказалась от своих поисков — может быть, решила, что его здесь нет. Когда гроб со всем своим черным хвостом наконец выполз из двора церкви, Марти вынырнул из толпы и отошел к стене, чтобы наблюдать все происходящее с более выгодной позиции.

По дороге Мамулян разговорился с одним или двумя гостями в трауре. Они обменялись рукопожатиями, высказали Кэрис свои соболезнования. Марти нетерпеливо глядел. Может быть, она и Европеец оторвутся от толпы, и ему удастся только на мгновение показаться ей на глаза. Но такой возможности пока не представлялось. Мамулян был прекрасным стражем и все время держал Кэрис рядом с собой. Обменявшись напоследок репликами и попрощавшись с собеседниками, они уселись на заднее сиденье темно-зеленого «ровера» и отъехали. Марти рванулся к своему «ситроену». Теперь он не должен потерять ее, что бы ни случилось, может быть, это его последний шанс установить ее местопребывание. Преследование оказалось трудным. Съехав с узкой проселочной дороги на шоссе, «ровер» с нахальной легкостью ускорил свое движение. Марти гнался за ним настолько осторожно, насколько этого требовали и позволяли тактические соображения и его волнение.

В «ровере» Кэрис пришла в голову странная, ненадолго блеснувшая мысль. Когда бы она ни прикрывала веки — чтобы моргнуть или просто отдохнуть от сверкающего дня, в голове появлялась фигура бегущего человека. Она сразу узнала его: серый легкоатлетический костюм, облако пара, вырывающееся из-под капюшона; она могла бы назвать его имя прежде, чем увидела лицо. Ей захотелось обернуться, чтобы увидеть его где-то сзади, если он был там, как ей казалось. Но она передумала. Мамулян тут же догадался бы, что нечто происходит, если еще не произошло.

Европеец скользнул по ней взглядом. Она — загадочная особа, подумалось ему. Он никогда точно не знал, о чем она думает. В этом она была дочерью своей матери. Лицо Джозефа он со временем изучил, но лицо Иванджелины очень редко отражало ее истинные чувства. Несколько месяцев она, казалось, равнодушно воспринимает его присутствие в доме, только впоследствии ему удалось узнать настоящую историю ее махинаций против него. Иногда он подозревал и Кэрис в подобном притворстве. Не была ли она слишкомподатливой? Даже теперь на ее лице легкий след от улыбки.