Светорада Медовая - Симона Вилар

Он объяснил, что, несмотря на заверения ишханов кара-газар и их шаманов, которые клянутся в своей верности Овадии бен Мунишу, сил их еще недостаточно, чтобы выступить против аларсиев бека Вениамина. К тому же Вениамин неравно одержал победу над объединенным войском аланов, которых натравила на Хазарию могучая Византия. Эта война с аланами могла бы сыграть на руку Овадии, если бы аларгии потерпели в ней поражение, однако они выиграли бой, и теперь бек Вениамин настолько популярен, что даже многие черные хазары готовы восхвалять его. Поэтому им лучше темного выждать, пока эта слава не потускнеет, а народ вновь не начнет роптать, что вынужден оплачивать чуждых им наемников аларсиев.

Каган осведомился, как ныне обстоят дела с Византией. Овадия ответил, что только собирался наладить контакт с Константинополем. А вот Русь… В этом году кара-хазары совершили немало набегов на ее земли, даже взяли под свою Руку славянских вятичей, на которых имел виды сам Олег. Вот если бы попробовать всколыхнуть Русь, да так, чтобы аларсии схлестнулись с ними…

– Если бы на Руси узнали, что их княжна может стать женой победившего рахдонитов нового кагана Овадии, – с лукавой улыбкой заметил Муниш, – разве это не пришлось бы по нраву кагану Хельгу? А я ведь встречался с твоей избранницей, сын, и мне она показалась достойной и прекрасной.

На лице Овадии на миг появилось мечтательное выражение, но он промолчал. Как раз в этот момент на балкон вышла служанка с подносом, на котором стоял кувшин с узким горлышком и бокалы. Мариам сама разлила по бокалам подогретое и исходящее паром вино с пряностями, в такой сырой день совсем неплохо было выпить согревающий напиток.

Когда женщина наполняла бокал Овадии, она подняла глаза и на миг взгляды их встретились. В лиловых глазах Мариам мелькнул огонек, и Овадия слегка улыбнулся. Однако когда он вновь повернулся к отцу, лицо его было бесстрастным.

– Дева, какую я по воле богов раздобыл для себя, может стать для меня великой радостью. Однако она ни в коем случае не сможет послужить для меня поводом добиться союза с русами. Светорада Смоленская – беглая невеста наследника русского престола. И ее жених по-прежнему разыскивает ее. В этом проявляется не столько его сердечная привязанность, сколько нежелание вступать в брак по воле русского верховного правителя Хельга Вещего. Ибо Хельг уже подыскал Игорю новую невесту, которую все называют Хельгу. Однако Игорь отказывается, ссылаясь, что был обручен с иной и исчезновение его невесты не позволяет ему вступать в новый брак. Если же на Руси узнают, что Светорада Смоленская у нас, в Хазарии… скорее всего, это вызовет гнев, а не желание поддержать меня. Однако… Когда-нибудь я смогу и это использовать…

Последние слова Овадия произнес тихо, как будто для себя. Каган и Мариам невольно переглянулись.

– Иудейская знать станет настаивать на твоем браке с Рахиль, – заметил Муниш, имея в виду давнишнее обязательство Овадии перед правителями-рахдонитами.

Овадия огладил полоску усов над губой.

– Да, это для них прекрасный повод, чтобы держать меня подле себя и следить за каждым моим шагом. Однако небеса прислали ко мне красавицу с Руси как раз вовремя. Я смогу оттянуть ненавистный мне союз с иудейкой под предлогом, что очень увлечен русской девой и не смогу стать Рахиль добрым мужем.

Какое-то время они говорили на эту тему, потом изнутри дворца прозвучал долгий тягучий звук трубы – знак, что совет собран и кагана приглашают присутствовать на нем. Муниш медленно поднялся, прижимая к груди любимую собачку.

– Поступай, как считаешь нужным, сын мой. Но учти: я все готов сделать для тебя.

Они понимали, что имеет в виду Муниш, и глаза молодого шада увлажнились от избытка чувств. Однако он сдержал себя, даже попробовал пошутить:

– Может, ты тогда отдашь мне это украшение небес, нашу Мариам?

Он озорно улыбнулся, но отец не оценил шутки.

– Думай, что говоришь, сын! Мариам воспитала тебя, она тебе как мать. А для меня… Она – душа моя.

В том, как он произнес это, было столько чувства, что Овадия виновато кинулся к его ногам, поцеловал полу Длинной одежды. Мариам сидела, не поднимая глаз. Каган медленно повернулся и направился во внутренние покои. Сын и жена кагана склонились перед захлопнувшимися за Мунишем золочеными створками двери. Какое-то время они слышали шаги кагана – только его, а не сопровождавших Муниша охранников. Их ноги в войлочных сапогах мягко ступали по отполированным плитам перехода, а сапоги кагана на каблуках, окованных серебром, цокали, как копыта. Создавалось впечатление, что он уходил в одиночестве. Как и жил…

После его ухода они расположились в покое Мариам на крытой барсом софе перед горящим очагом. От очага шел жар, тяжелая одежда уже была не нужна, и Мариам первая скинула свою пушистую накидку из лебяжьего пуха, приняла у Овадии его темные меха. Когда брала шапку, не удержалась, провела ладонью по его выбритой голове с единственным клоком волос, оставленным на макушке.

– Во дворце многих удивило, что ты стал совсем как степняк.

– До возвышения иудеев это было обычаем, а ишханы должны видеть во мне своего.

Он дернул головой, чтобы она его не касалась, и Мариам подавила тихий вздох. Она самолично наполнила кальян, раскурила и установила его на невысоком инкрустированном перламутром столике.

– Сейчас ты, наверное, спросишь о своей Медовой.

Овадия и впрямь оживился. Да, он хотел услышать мнение мудрой Мариам, узнать, как обживается в Итиле его негаданно обретенная невеста.

– Она привыкает, – затягиваясь дымом через тонкую трубку мундштука, начала Мариам. – Поначалу ей было непросто, но у нее много достоинств, чтобы стать жемчужиной любого гарема и первой в душе своего повелителя. Она, бесспорно, красива; ее золотисто-медовые волосы, глаза цвета патоки, прекрасная фигура – все достойно похвалы и свидетельствует о твоем хорошем вкусе, Овадия. Но… – Мариам с нескрываемой иронией взглянула на царевича. – Я опасаюсь, что очень скоро ты разочаруешься в ней, мой Овадия. Ибо она холодна как лед. В ней, как и в иных северянках, нет страсти, нет того потаенного пламени, который так манит мужчин.

Пораженный ее словами, Овадия не заметил протянутого ему мундштука кальяна. Хмыкнул, кривя полные губы:

– Ты просто ревнуешь!

Мариам будто и не услышала его. Она глубоко затянулась, и в кальяне мелодично забулькало. Выпустив струйку ароматного дыма, Мариам стала говорить, что она уже неоднократно пыталась вызвать Светораду на откровенный разговор об Овадии, всячески расхваливала его, но Медовая, если и слушала ее, никогда не высказывала своего мнения. Она вообще избегает разговоров на тему любви и любовных утех, столь популярных в гареме среди скучающих женщин.