Добро пожаловать в мир, Малышка! - Фэнни Флэгг

Итак, решено. Она отвезет младенца и через несколько дней просто исчезнет, словно никакой Марион Чапмэн никогда не существовало.

Она планировала вернуться к отцу и вести прежнюю жизнь. Он стар, болен, и она ему нужна. Только одного она не учла: с какой силой привяжется к белокурой девочке с глазами Джина.

Пыталась уехать — и не могла. Каждый день просыпалась с мыслью: надо — и не ехала. Наконец написала отцу, рассказав, что она наделала и почему не может вернуться домой. Ей было страшно тяжело, но она нужна дочке. Нордстромы приняли ее с радостью и особо не расспрашивали о прошлом. Это жена Джина, а это ребенок Джина, что еще нужно знать? Жизнь в маленьком городке в центре страны оказалась именно такой, как описывал Джин, — замечательной. Она работала в универмаге братьев Морган и радовалась, что дочка растет счастливым ребенком. Дене как раз исполнилось четыре, когда мир ее матери снова развалился на части.

Через пять дней после дня рождения Дены в Элмвуд-Спрингс приехал Тео. Сначала она рассердилась, что он заявился без предупреждения, а потом он показал статью Иды Бейли Чамблес, где та интересовалась ее местонахождением. И вдруг он признался, что убил ее и что его может искать полиция. Услышав это, Марион перепугалась, что он привел полицию прямо к дверям ее дома. Он умолял спрятать его, позволить остаться, но она отказалась и прогнала его. Она очень любила брата, но Дена была для нее главнее. Нельзя втягивать Нордстромов в расследование убийства, нельзя раскрывать им, кто она такая и что она все это время лгала. Ей пришлось умолять Тео держаться от них подальше, но он был в ужасном состоянии, и она не была уверена, что он не вернется.

На следующий день она собрала Дену и уехала из Элмвуд-Спрингс. Нужно было удрать от Тео как можно дальше. Но куда? Из страны уехать нельзя: австрийский паспорт зарегистрирован на ее настоящее имя, Маргарет Ле Гард, а получить новый на имя Марион Чапмэн она не могла. Человека с таким именем не существовало. У нее не было официальных бумаг, которые можно было использовать в качестве документа, а связывать Дену с фамилией Ле Гард она не хотела. Она оказалась в западне, попавшись на собственной лжи. Поэтому они с Деной начали переезжать с места на место, чтобы Тео их не нашел, но это было непросто. Он ее находил. И становился все требовательней, просил все больше денег. И каждый раз она говорила, что выручает его в последний раз, но не тут-то было. Прогонять его было очень больно. У него никого не осталось с тех пор, как умер отец. Дня не проходило, чтобы она о нем не думала и не мучилась чувством вины. Но прошлое не изменишь. Теперь она обязана думать о Дене. Она сделала все, чтобы ее защитить, даже отвернулась от родного брата и отца. Она снова стала пользоваться на работе именем Чапмэн вместо Нордстром, чтобы, если, не дай бог, возникнут проблемы, у них с Деной были разные фамилии. Она сожгла все фотографии, на которых была с Джином, уничтожила их свидетельство о браке.

Следующие несколько лет она жила в страхе, что брата арестуют. Она тысячи раз проигрывала в уме этот жуткий сценарий. Тео поймают, и всплывут все подробности об убийстве и их семье. За ней устроят охоту, разошлют фото во все газеты, и позор будет преследовать их с Деной до конца жизни. Она никому не могла доверить эту тайну, даже старинной подруге, Кристине, даже собственной дочери. Она жила в мире совсем одна, и это начало сказываться.

Не имея человека, с которым можно поговорить или просто поплакаться, она с каждым годом все слабее сопротивлялась нарастающим страхам. Ее пугало простое проявление дружбы, любая попытка сблизиться. Она никому не хотела выдавать никакой лишней информации. Ее выматывала привычка вечно оглядываться и видеть то, чего на самом деле не было.

Брат ее, Тео, жил не лучше. Следующие десять лет он бегал от воображаемых полицейских по всему свету. Куда бы он ни взглянул, они всюду скрывались в тени, только и ждали, чтобы его схватить. В 1953-м с добытыми у сестры деньгами он умудрился пересечь границу с Канадой и зайцем проникнуть на корабль до Южной Америки, а еще через два года пробрался обратно в Вену, где и жил теперь, прячась в сыром подвале в самой убогой части города.

Брат с сестрой не знали, что вашингтонская полиция прекратила расследование убийства миссис Иды Бейли Чамблес через два месяца после происшествия. У полицейских дело не вызывало особого интереса. Коли на то пошло, эти люди постоянно друг друга убивают, и, пока они не трогают белых, полицию это не интересует. Было несколько свидетельских показаний, что в ту ночь поблизости видели белого человека, но полиция немедленно отнесла эту информацию к разряду слухов. Ни один белый в здравом уме не полезет ночью в этот квартал, если, конечно, не ищет определенных развлечений. Но первого же взгляда на жертву хватило, чтобы понять, что никакого мужчину на эту удочку она не поймала бы, ни белого, ни черного. Один полицейский заметил: «Эта баба так уродлива, что удивляюсь, как ее раньше не придушили».

Чикаго, штат Иллинойс

Декабрь 1959

Марион Чапмэн нервничала больше обычного и была на пределе. Прозвучавший несколько дней назад телефонный звонок от незнакомки, предлагавшей поместить фотографию Дены на обложку журнала «Севентин», напугал ее так, что она с трудом заставляла себя думать о подарках для Дены на Рождество. Это было неделю назад, но ее продолжали изводить мучительные вопросы. Зачем на самом деле женщина хотела поместить фото Дены в журнал? И почему говорила о фотографии мамы с дочкой? Может, кто-то намерен проверить их родственные связи? И почему мать-настоятельница дала женщине ее номер? Может, она что-то знала? Не сказала ли она чего-нибудь Дене? Мысли хаотично метались во все стороны. Она была настолько не в себе, что заворачивала и вновь разворачивала последние подарки Дене — хотя уж в чем, в чем, а в этом она была эксперт. На работе самые простые вопросы приводили ее в замешательство.

Она убрала в шкаф последний сверток, и тут зазвонил телефон, перепугав ее чуть не до смерти. Кто мог звонить в такой поздний час? Неужто снова та женщина?

Но это была не она. Это был межгород, звонок из Вены. Тео в больнице, при смерти. Человек сказал, что Тео назвал ее как ближайшего родственника, и если она хочет его повидать, то пусть поторопится.

Она положила трубку, сердце билось как ненормальное, она не могла собраться с мыслями. Ясно одно: надо срочно ехать. Она ему нужна, время не ждет. Она быстро побросала вещи в сумку, выскочила под холодный дождь и поймала такси до аэропорта. Слава богу, у нее с собой был австрийский паспорт. Через восемнадцать беспокойных и бессонных часов она вошла в больницу.

Увидев человека в палате, на которого указала медсестра, она поначалу не поняла, что это ее брат. Лежавший на кровати был совсем крошечным старичком с иссохшим лицом. Это не мог быть Тео.

Но, подойдя поближе, она узнала его руки с длинными, тонкими пальцами. Эти руки были единственным, что осталось в нем молодого, и они до сих пор были необычайно красивы. Слезы бежали по ее щекам, когда она сидела у постели и держала за руку существо, в которое превратился ее любимый брат. Она просидела с ним три дня, пока он не умер.

Она была не уверена, что он понимал, кто с ним сидит и чью руку он сжимает, но по крайней мере он не умер один в приюте для бездомных. За эти три дня ее охватила такая беспомощность, такая безнадежность. Немыслимо, что Тео, который мог принести в этот мир столько радости и красоты, закончил свои дни вот так. Что он был так измучен и доведен до убийства из-за этой единственной капли крови. Бедный Тео. Каждая косточка в ее теле болела от сожаления: она могла ему больше помогать.

Два дня спустя она стояла одна, дрожа на промозглом ветру, на загородном кладбище Вены и смотрела вниз, на маленький камень с надписью:

ТЕОДОР КАРЛ ЛЕ ГАРД

МУЗЫКАНТ

1916–1959

Все было кончено. Она сделала все, что от нее требовалось. Теперь можно ехать домой, к Дене.

Идя через кладбище, она услышала, как взвыл ветер и будто чья-то маленькая нога наступила на ветку. Оглянулась — никого. Она не спала несколько дней и ощущала сильный жар и нервное возбуждение, но там, на кладбище, к ней пришло странное, почти радостное чувство освобождения, как будто с нее внезапно сняли весь стресс, все напряжение. В этот момент она подняла голову и впервые заметила, каким чистым и синим стало вдруг небо.

Трамвай ехал мимо ботанического сада возле Шонбрун-парка, куда их с Тео столько раз водили в детстве. Выйдя на остановке возле отеля, она не пошла в номер, а решила прогуляться.

Она была так занята Тео, что сегодня впервые по-настоящему осознала: она дома! Весь город внезапно обрел четкость, как будто навели на фокус. Цвета приобрели яркость, звуки странно усилились, словно их издавала старая радиола или граммофон.