Слово - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно Гудошников заметил, как навстречу его машине выбежала простоволосая девчонка в гимнастерке и замахала руками, закричала что-то, указывая на дома. Никита Евсеич, не выпуская из виду танкетку, приказал остановиться.
– Стойте! Ну стойте же! – плакала девчонка-санитарка, хотя машина уже стояла, – У меня там раненые в повозке! Коня убило! Стойте!.. Раненые в повозке.
– Некуда! – взмолился Гудошников. – Весь кузов забит! Ну, куда я их возьму?!
Возле кабины оказалась Зоя, растрепанная, возбужденная.
– Взять надо! – выпалила она. – Взять! Раненые же! Танкетка остановилась и сдала назад.
– Быстрее! Быстрее! – прокричал сержант. – Улицы минируют!
– Раненых надо взять! – прокричала Зоя. – Вы не посмеете оставить раненых!
– Эх вы… – горько воскликнула санитарка. – Еще орден нацепили! Из-за каких-то ящиков раненых бросаете! Сейчас сюда немцы придут!
Гудошников хотел объяснить, что это не просто ящики, что это документы, по которым потомки будут изучать историю, но говорить в такой ситуации было бессмысленно. Все доводы звучали бы как оправдание. Перед собой и перед девочкой-санитаркой.
А главное, перед ранеными бойцами, беспомощными и наверняка обреченными теперь на гибель. Сейчас их никто в мире не заставит поверить в ценность ящиков, набитых мертвой бумагой…
Гудошников вышел из кабины. Над городом становилось тихо, немо клубились дымы пожарищ и лишь где-то далеко игрушечно потрескивала ружейная стрельба. И снова ему показалось: закрой глаза – и никакой войны нет…
– Быстрее, товарищ Гудошников! – торопил сержант из танкетки.
– Что вы там еще нашли! Никита Евсеич приковылял к заднему борту и резко скомандовал:
– Вылазь! И чемоданы с собой! Остаются только дети!
Из-под брезента показалась голова Солода. Он огляделся, тяжело спустился на землю – губы дрожали, в глазах стояли слезы.
– Еще?! – крикнул Гудошников. – Еще!
– Всех не надо, – лепетал Солод. – Гришу оставьте, он болен.
Племянник Солода подал чемоданы, спрыгнул на землю. За ним спустились трое подростков и две старухи. Зоя и еще одна женщина из работниц уже стояли на земле с узелками в руках.
Тем временем шоферы принесли первого раненого – молодого паренька с перевязанной грудью и белым, как стенка, лицом. Второго привела санитарка.
– Сколько всего? – спросил Гудошников.
– Восемь осталось! – на бегу крикнула санитарка. – .Один только что умер…
Раненых затащили под брезент, уложили на ящиках. Санитарка забралась в кузов, устроилась лежа возле заднего борта, рискуя выпасть где-нибудь на ухабе. Зоя вытерла окровавленные руки (она помогала переносить раненых), подняла свой узелок и отступила назад – к тем, кто оставался.
– В машину! – не глядя, скомандовал Гудошников. – Садись в кабину. Вместимся…
– А с нами что же? – жалобно спросил Солод. – Вы не имеете права оставлять нас. Я отвечаю за архивы…
– За архивы отвечу я, – бросил Гудошников и хлопнул дверцей. – Поехали!
Город снова показался пустым: ни машин, ни человека на улице. Минут через пять езды угодили в разбитый квартал. Рухнувшее здание завалило тесную улочку – пришлось разворачиваться. Выбравшись из тупика, машина прибавила ходу, буквально повисла на хвосте у танкетки.
Древлее письмо…
Пустота и тишина в городе настораживали, но Гудошников не ощущал беспокойства: там, в стальном нутре машины-сейфа, была рукопись старца Дивея…
Он плохо ориентировался в городе и начинал уже терять счет времени. Казалось, они бесконечно кружат по пустынным кварталам. Сквозь гул двигателя Никита Евсеич слышал, как стонут и кричат раненые в кузове – машину трясло, мотало на объездах воронок.
В одном из переулков наперерез им выскочили какие-то люди на мотоциклах с колясками. Не успел Гудошников сообразить, в чем дело, как танкетка резко затормозила – и тут же яростно заработал ее пулемет. Несколько мотоциклов опрокинулось, другие круто поворачивали назад. Шофер, отчаянно матерясь и пригибая голову к баранке, развернул машину.
Тут лишь Гудошников понял, что это – фашисты! Он выхватил маузер, приоткрыл дверцу кабины. Танкетка отползла назад, разворачивая башню, пулемет, не замолкая ни на мгновенье, бил по скоплению мотоциклистов, и Гудошников видел, как те удирают!
– А-а, вашу мать!.. – закричал он, нажимая на спусковой крючок и ощущая знакомое дерганье маузера в руке.
Когда наконец машина развернулась и Гудошников потерял цель, из танкетки высунулся сержант.
– Уходите! Я прикрывать буду! – крикнул он и захлопнул люк.
Теперь строй их маленькой колонны смешался. Задняя машина была впереди, танкетка сзади. Гудошников хотел сказать шоферу, чтобы тот обогнал передний грузовик, но вдруг вспомнил: древлее письмо! Оно было в танкетке! В пылу этого сиюминутного боя, мгновенного столкновения с фашистами, он забыл о нем!
Между тем передний грузовик прибавил ходу, и шофер Гудошникова, видимо решив не отставать, включил высокую скорость: расстояние между грузовиком и танкеткой заметно увеличилось.
– Не гони! – прикрикнул Никита Евсеич, оглядываясь назад. Передняя машина притормозила у перекрестка.
– Куда? – спросил шофер, выглядывая из кабины. – Я города не знаю!
Гудошников подождал, пока подкатит танкетка, и сквозь рев ее мотора крикнул высунувшемуся сержанту:
– Становись вперед колонны! Показывай дорогу! Тот кивнул и, выехав вперед, повел машины по улице, мощенной булыжником, совершенно безлюдной и тихой. Гудошников успокоился, заглянул в магазин маузера – пусто!
– Во, черт! – удивился он. – И не заметил, когда!
– Нас тоже подырявили – дай бог, – ругнулся шофер. – Гляди!
В лобовом стекле зияли три круглых отверстия.
– А побежали ведь, а?! – засмеялся Гудошников. – А танкист наш каков! Сколько он там их намолотил!
– А вы не радуйтесь, – хмуро бросил шофер. – Это ихняя разведка на мотоциклах… Сейчас попрут, сволочи!
Тряска по булыжнику кончилась, машины вырвались на проспект, знакомый Гудошникову. До городской черты оставалось километра два, не больше. Проспект, где-то впереди, должен был разойтись на две широкие новые улицы. Одна вела к заводу металлоизделий, другая Переходила в шоссе, ведущее на восток. А на распутье стояло здание недостроенного института с высокой башней, зиявшей черной дырой, которую должны были закрыть циферблатом часов.
Узнав, наконец, место и сориентировавшись, Гудошников окончательно успокоился. Колонна отступавших войск ушла недалеко. Еще дым от танковых и автомобильных моторов не успел развеяться и стоял в недвижимом утреннем воздухе синеватой пеленой. Показалось даже, что там, у развилки, промелькнул крытый грузовик.
