Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков - Евгений Фирсов

Видимо эти списки были далеко неполными и не отражали реального состояния дел с аудиенциями представителей русской эмиграции у президента ЧСР. Так что книга регистрации приемов президента Масарика – источник не слишком надежный, хотя в добросовестном и тщательном исследовательском подходе А. Копршивовой сомневаться не приходится. Да собственно говоря, Масарику нетрудно было найти возможность встретиться с тем или иным деятелем русской эмиграции. В целом можно заметить, что современной чешской историографии в исследовании российской эмиграции в ЧСР свойственен скорее избирательный подход и уклон чаще к персонам эсеровского направления. О многих деятелях того времени нельзя встретить даже простого упоминания, в частности о тех, о ком пойдет речь в данной главе и кого следует вернуть из «небытия». Всех их роднит то, что все они знали Т.Г. Масарика еще по дореволюционной или революционной России. Многие из тех, кто консультировал Масарика по различным философским проблемам или внес лепту в дело популяризации Масарика как ученого в России в энциклопедических изданиях (подобно В.В. Водовозову), в начале 1920-х гг. оказались в ЧСР. Масарик предоставил приют своим российским коллегам в новой республике и помог им на первых порах устроиться, обеспечив научными стипендиями.

Отзывы о республике и Масарике, особенно в связи с его 80-летием в 1930 г., были, как правило, хвалебными и даже благоговейными. Но можно встретить и критичное восприятие Т.Г. Масарика и ЧСР со стороны русских эмигрантов-гуманитариев. Например, отметим Е.В. Спекторского, осевшего в Словении, в Люблянском университете. Он неоднократно бывал в ЧСР, присутствовал на съезде философов в Праге в 1934 г.[424], еще при жизни Масарика.

Социолог, философ, историк литературы Е.В. Спекторский (18751951) в своих «Воспоминаниях» писал, что у русских эмигрантов отношение к чехам колебалось между недовольством по поводу деятельности их легионеров в Сибири и выдачи ими Колчака большевикам и признательностью за помощь выходцам из России со стороны Масарика и правительства ЧСР. О чешской верхушке он отзывался довольно критично и заметил, что после избрания Т.Г. Масарика президентом его превратили в легендарного героя («демиурга республики»), в батюшку чешского народа, в то время как место отца чехов уже было отведено историку Ф. Палацкому. Спекторский считал, что на рекламу самого Масарика используются слишком большие государственные средства и ему стали всюду поспешно ставить памятники еще при жизни. Существующую демократию ЧСР Е.В. Спекторский считал чуть ли не «рахитической», учитывая при этом роль Т.Г. Масарика в деле культурного подъема страны.

Анализируя многочисленные высказывания о Масарике представителей российской интеллектуальной элиты, приходишь к выводу, что наиболее емкую и самую яркую и объективную (пусть и свойственную тогдашним юбилейным торжествам – слишком лестную) характеристику ему дал довольно известный русский политический деятель, в прошлом член ЦК партии трудовиков, ученый и публицист В.В. Водовозов, с начала 1920-х гг. очутившийся, как и многие другие представители русской интеллектуальной эмиграции, «под крылом» у президента Т.Г. Масарика в чешской Праге.

Водовозов безусловно знал Т.Г. Масарика по нескольким еще дореволюционным визитам того в Россию. О весьма высокой оценке Т.Г. Масарика как человека, мыслителя, борца за национальную свободу и президента говорит выявленный в ГАРФ документ, а именно сохранившийся черновик поздравительного письма Т.Г. Масарику к его 80-летнему юбилею в 1930 г. Стоит привести его целиком:

«V. Vodovozov, Praha, Bubeneč, Terronska, 6

6 марта 1930 г.

Глубокоуважаемый господин Президент!

Хотя я уже подписался под двумя адресами, приносимыми Вам, но я все же позволяю себе прибавить к общей массе поздравлений еще одно, свое личное[425].

Я позволяю себе принести Вам поздравления не в качестве русского беглеца, а на правах человека, имевшего счастье еще 30 лет назад лично познакомиться с Вами. Для Вас это было мимолетное знакомство с одним из многих иностранцев, посещавших Вас. Для меня же это было нечто гораздо большее.

С первой же встречи я оценил в Вас большого, очень большого человека; исключительно крупную умственную силу, и главное – исключительно крупную моральную силу. Тогда Вы только что провели борьбу за реабилитацию несчастной жертвы предрассудка и челове-коненавистничества[426], и в этой борьбе Вы встали во весь рост Вашей личности, исключительного душевного благородства и исключительной нравственной чистоты.

В следующие годы каждое известие, доходившее до меня о Вашей деятельности, и каждая встреча с Вами в Ваши приезды в Петербург, дополняли Ваш образ в моей душе новыми чертами, но от этого Ваш образ делался еще более ценным и привлекательным.

Когда до меня дошла весть о Вашем избрании на пост президента, эта весть – не скрою – несколько удивила меня. Удивила потому, что высших постов обыкновенно достигают люди, умеющие гнуться, а Вы – я в этом был твердо убежден, Вы никогда ни в малейшей степени не пожертвуете своими убеждениями. И чем больше я был убежден, тем больше была моя радость: значит, совершилось событие, крайне редкое в истории: во главе государства стал человек, который говоря словами Жуковского и «на чреде высокой не забудет святейшего из званий – человек», и который не думает, что достижение власти избавляет от нравственной и политической обязательности заявлений, сделанных им, когда он был в оппозиции.

К этому я должен прибавить выражение моей чисто личной благодарности Вам. Еще находясь под властью большевиков в России, я обратился к Вам с письмом, в котором просил Вас о разрешении въезда в Чехословакию, и несмотря на то что я мог дать Вам только конспиративный адрес, я в самом непродолжительном времени получил благоприятный ответ.

С сердечной личной благодарностью и с глубочайшим уважением к Вам, как к Человеку.

В. Водовозов»[427].

В том же архивном фонде Водовозова в ГАРФ хранится переписка с канцелярией президента республики по поводу благодарственных писем Водовозова президенту за подаренную ему Масариком свою книгу.