Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков - Евгений Фирсов

Если сравнить ключевые этапы исторического развития Чешских земель (период национального возрождения, революцию 1848–1849 гг., борьбу за независимое государство, «бархатную революцию» конца XX в.), можно придти к выводу, что в чешском обществе наблюдается определенная закономерность возрастания роли деятелей национальной культуры, включая литераторов и историков, как наиболее сознательной в национальном отношении части интеллигенции, весьма озабоченной будущим развитием своего народа.

Iv.5 последний из могикан: запоздалое признание президента Т.Г. Масарика советской Москвой

Непредвзятой оценке советской стороной роли независимой Чехословацкой республики (ЧСР) в послеверсальской системе устройства Восточной Европы препятствовал ряд обстоятельств. Среди них следует отметить прежде всего негативное восприятие белочешской легионерской эпопеи в России[394] и нового режима ЧСР в целом, приложившего уже в 20-е гг. немало усилий, чтобы помочь русской эмиграции в ее материальном и культурном обеспечении и обустройстве в чешско-словацкой среде. Нельзя не учитывать, кроме того, слишком затянувшийся во временном отношении (до 1934 г.) процесс установления дипломатических отношений ЧСР с советским государством.

В советской оценке политических лидеров ЧСР, как правило, срабатывали стереотипы, сформировавшиеся в России еще накануне и в годы Первой мировой войны. Особенно это касалось фигуры Т.Г Масарика после выхода в 1913 г. в свет его работы «Russland und Europa»[395]. В сводках российского МИД (а затем и советского наркомата иностранных дел), Масарик представал как деятель антирусской и сугубо прозападнической ориентации. Наиболее показательным для периода Первой мировой войны в этом отношении документом являлось «Добавление к секретной записке по чешско-словацкому вопросу» Особого политотдела МИД России, датируемое 1916 г. Относительно Масарика и будущей роли ЧСР сводка гласила следующее: «Масарик до настоящего времени не пользовался особой популярностью у себя на родине, но успел в качестве профессора воспитать в плеяде университетской молодежи отчужденность к России и презрение к ее отсталому, по его мнению, государственному строю. Он явился бы на этот раз властным насадителем в своей стране крайне западнических идей. Системой школ английского типа и поездок в Англию для окончательного образования чешская молодежь была бы совершенно отчуждена от нас и потеряна для государственного и духовного влияния России, антипатию к которой автор книги «Russland und Europa» и его единомышленники постепенно внедрили бы в сознание чешской интеллигенции… В отношении Англии, отдаленной от Чехии рядом сильных государств, и по характеру политической деятельности не имеющей расчета посягать на независимость континентальной Европы, противовеса в национальном сознании чехов возникнуть не может и процесс постепенного духовного разобщения Чехии от России мог бы достигнуть крайних пределов. На почве такого разобщения впоследствии возникли бы серьезные политические трения.

Одной из ближайших причин трений между Россией и Чехословацким государством в том случае, если бы в нем получила господство недружелюбная нам группа деятелей масариковского толка, могло бы явиться поощрение последними украинского движения, которое и при распадении его главной возбудительницы Австро-Венгерской монархии едва ли заглохнет и у нас, где оно уже получило широкое развитие, при многолетней тайной поддержке германской империей, и за границей, где оно может служить сильным орудием в руках наших политических противников… Одним из очагов украинской пропаганды и могла бы сделаться Чехословакия, если бы к руководству ее были допущены масариковцы, уже доказавшие у нас свои украинские симпатии.

Масарик и его единомышленники могли бы сыграть невыгодную для России роль уже в первом фазисе образования чешско-словацкого государства, если бы в их руках сосредоточилось влияние, которого они добиваются в деле определения его границ: они выдвигают эти границы далеко вперед за линию этнографического распространения словаков, в ущерб русскому племени, расширяя таким образом недосягаемую для нас сферу воздействия возможной украинской агитации. С воцарением английской династии неизбежно и искусственно водворилось бы в новом славянском государстве господство масариковщины…»[396]

Из приведенной выше обширной цитаты из текста записки МИД очевидно, что особую озабоченность и тревогу в российских политических кругах вызывала не только прозападная ориентация Масарика в рамках Антанты, но прежде всего поддержка им украинского движения, направленного на достижение национальной идентичности.

В советский период восприятие Москвой первого президента ЧСР Масарика определялось его принципиальным неприятием (в отличие от Февральской) Октябрьской революции. В своем открытом письме В.Г. Плеханову еще в декабре 1917 г. Масарик осуждал октябрьский переворот и писал о большевиках: «Хотя они и жили в Европе, но Европы не знали, так же как не знали и самой России, не представляя даже себе движущие силы ее национальной жизни. Отсюда бесконечные россказни без действия и споры вместо работы.»[397]

Определенные сдвиги в оценках наблюдаются лишь к середине 30-х гг., накануне и после заключения советско-чехословацкого договора, подписанного в 1935 г. Для советской прессы этого периода было характерно оживление интереса к реалиям внутренней жизни ЧСР и к политическим лидерам страны – Масарику и Бенешу. Этот интерес был вызван также обострением борьбы вокруг выборов президента ЧСР в конце 1935 г. Освещение наметившихся перемен в высшем эшелоне власти ЧСР сопровождалось углублением характеристик Масарика и Бенеша и их предшествующей политической деятельности. Следует остановиться хотя бы на самых ярких откликах советской прессы того времени, тем более что в дальнейшем, под влиянием конъюнктуры, эта оценка ЧСР, президентов Масарика и затем Бенеша претерпевала существенные политические метаморфозы.

В нашу задачу не входит полное воспроизведение всех свидетельств советской печати о Чехословацкой республике рассматриваемого периода. Ведь вопросы, связанные с внешней политикой Чехословакии (особенно накануне и в ходе подготовки Мюнхенского соглашения), в какой-то мере отражались в советской общественной мысли 30-х гг. Так, уже в 1938 г., в частности, появилось издание «Чехословакия под угрозой фашистской агрессии», воспроизводившее основные материалы советской прессы, касавшиеся предыстории (чуть ли не день за днем) мюнхенской эпопеи. В то же время отклики на события середины 30-х гг. (за исключением проблемы чехословацко-советских отношений) оставались вне поля зрения исследователей. При анализе прессы наиболее заметны развернутые публикации о ЧСР в таких авторитетных изданиях тех лет как «Известия ВЦИК», «За индустриализацию», «Экономическая жизнь». Именно подписание советско-чехословацкого договора в мае 1935 г. явилось существенным стимулом к активизации в СССР накопления исторических знаний о ЧСР, ее деятелях и современном положении республики. Впервые все материалы одного из номеров журнала «За рубежом» были посвящены Чехословакии. В нем подчеркивалось: «Нас не может не интересовать Чехословакия как пример небольшой страны, хотя и с капиталистическим режимом, но население которой противопоставляет себя фашизму и старается быть преградой для империалистических вожделений окружающих ее фашистских и полуфашистских государств»[398].