Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

Следующие три дня Масаё жила как слабоумная. Она не сознавала, что делает, двигалась машинально. Из нее словно воздух выпустили, и Масаё содрогалась при мысли, что это уже старость.

Ёко, разумеется, тоже заметила, как переменилась тетя, но когда та объяснила ей, что потеряла рубин, она просто-напросто расхохоталась.

— Всего-то? И из-за этого вы так расстроились? На вас не похоже!

— Да ведь я этот камень любила, Ёко-сан, лет двадцать с ним не расставалась. И стоит он дорого, сказать сколько — ты тоже нос повесишь. Восемьсот тысяч иен.

— Ого! Дорогая вещь рубины.

Цифра, однако, не произвела на Ёко особого впечатления. Наверное, она просто не ощущала как следует ее масштаба: всего, что ей на сегодняшний день хотелось иметь, можно было вдоволь накупить и на десятую часть этой суммы. Масаё решила не говорить Ёко, что рубин предназначался ей. Тогда бы она скорее всего действительно расстроилась.

— Тетя, а я вот что хотела спросить: вы знаете такого Тоояма-сана?

— Тоояма? Кто это?

— Имени он не назвал, а фамилию, он сказал, тетя знает. Пучеглазый такой, с виду совсем мальчишка, но он говорит, ему уже двадцать восемь.

— А откуда ты его знаешь?

— Подруга познакомила. Шепнула мне, что он порядочный негодяй. А вы-то откуда знаете?

— Да так просто, а что он тебе говорил?

— Все намекал на что-то.

— На что же именно?

— Ваша тетушка, говорит, красавица, но вы, мол, тоже ничего себе, и так пристально на меня посмотрел. Вы думаете, это все? Он потом вот еще что говорил: я, говорит, люблю, когда женщины не красятся, потому что это опрятно, но все-таки гораздо больше люблю, когда красятся, это так женственно. Ах, думаю, нахал. А он говорит, — вы бутон, а цветком будьте красным. И когда провожал меня, положил мне руку на плечо и говорит: поклонись тетушке, но знаешь, ты расцветешь в чудесный красный цветок. Противный какой-то.

— Нечего тебе с ним встречаться. Впрочем, если еще раз увидишь его, можешь пригласить сюда.

— То есть как? То не встречайся, то пригласи! — рассмеялась Ёко, не подозревая, что творится в душе у тетки. Откуда ей знать, что рыбка гуппи получила прозвище Дзиро-тян в память об этом самом Тоояме.

Когда Масаё услышала от племянницы имя Дзиро Тооямы, она моментально вышла из своего полузабытья и долго не могла найти себе места. На следующий день, побывав в ювелирной лавке и в мастерской, она в одиночестве отправилась бродить по Гиндзе. Утомившись, она зашла в кафе, отдохнула, потом пообедала в ресторане и снова пошла бродить. Когда загорелись огни рекламы, она почувствовала страшную усталость. Собравшись с силами, Масаё зашла в ближайший бар. Не только бары, где она бывала с Дзиро, но и любые заведения вызывали у нее в эти дни какой-то странный трепет предчувствия, и сейчас она страстно хотела, чтобы в этом баре ей случайно встретился Дзиро. Она уселась в углу и заказала бренди.

Официантка и бармен с любопытством поглядывали на пожилую даму, которая не пила, а только тихо смаковала аромат напитка. Масаё с независимым видом, не торопясь, разогрела бокал ладонями и втянула сильный запах бренди сразу через нос и рот. Сегодня это был уже не первый бар, и ей достаточно было запаха, чтобы раскраснеться и опьянеть. Ожидая мужчину, который не придет, она с горьким облегчением убеждалась, что ей больше нечего ждать от жизни.

Когда она вернулась домой, Ёко, видимо, только что пришедшая, принимала ванну. Дверь ванной комнаты была распахнута настежь. Был двенадцатый час, и горничная, конечно, уже ушла.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, тетя. Что это вы так поздно сегодня? — как ни в чем не бывало отозвалась Ёко, ничуть не стесняясь своей наготы. Она была аккуратного сложения, с тоненькой талией. Сквозь мыльную пену проступала загорелая кожа. На животе пена застыла большими хлопьями. Энергично намыливая бедра резиновой губкой, Ёко напевала танцевальную мелодию. Очевидно, она сегодня много танцевала, и возбуждение еще не улеглось.

Масаё и не думала отчитывать племянницу, она лишь молча смотрела на нее. Простодушная молодость. Теряет голову от избытка сил. Подобно тому как опытный гранильщик видит в грязном куске породы будущий блеск драгоценного камня, Масаё угадывала в грубоватом облике Ёко обещание женственности. Через два десятка лет и эта девочка воспоет свое тело. При этой мысли Масаё вдруг почувствовала щемящую нежность.

— Ёко, — позвала она.

— Что такое, тетя?

Ёко растянулась в ванне и смывала с себя пену, но голос тетки заставил ее удивленно привстать: Масаё в первый раз назвала ее просто по имени.

— Нет-нет, ничего. Ты такая веселая, вот и я как-то так…

— Уф. Я что-то пьяная совсем. Бренди пила, в первый раз. До чего крепкое.

Ёко подняла руку, чтобы привести в порядок волосы, и на пальце сверкнуло что-то красное. Девушка с плеском поднялась, потянулась за банным полотенцем, завернулась в него и вылезла.

— Ёко-сан! Что это за кольцо?

— Это мне подарили. Рубин, говорят.

Прозрачный красный камень выглядел карат на семь. Если это настоящий рубин, он стоит не меньше миллиона иен. Пока Ёко снимала кольцо, чтобы показать тете, Масаё успела оценить его. Искусственный камень, к тому же золото от силы четырнадцатой пробы.

— Что, тетя, дорогой, наверно?

Хоть Ёко и жила у тетки-дизайнера, но драгоценностями совершенно не интересовалась. Разве что знала, сколько стоил пропавший рубин.

— К сожалению, имитация.

— A-а, стекляшка.

Ёко ничуть не огорчилась. Даже напротив, отставила руку и стала любовно разглядывать камень на пальце.

— Ёко-сан, кто тебе его подарил?

— Не скажу! — Глаза племянницы лукаво заблестели. Но Масаё уже настаивала, охваченная мучительным подозрением:

— Говори! Это Тоояма-сан, да?

— Тоояма-сан? — удивленно переспросила Ёко. Дзиро Тоояму она с тех пор не видела и даже фамилию эту почти забыла.

Ёко так и не сказала, кто подарил ей кольцо. Она объяснила тете, что это просто один знакомый мальчик и что ничего такого тут нет. И недоуменно спросила, почему тетя вспомнила про Тоояму. Масаё убедилась, что Дзиро Тоояма тут ни при чем, и, устыдившись собственных подозрений, скрылась от любопытства Ёко у себя в комнате.

Один из аквариумов выглядел пустым. Она подошла поближе: в нем плавали мальки жемчужных гурами. Их было штук двадцать. Очень мало для такого количества икры. Тут Масаё вспомнила, что все это время она совсем не смотрела за рыбками. Сегодня полагалось ожидать наставника, но в ее отсутствие он, судя по всему, не приходил. Наверное, если хозяин рыбок перестает о них заботиться, то и наставнику незачем проявлять особое рвение. Рыбки двигались медленно, были какие-то вялые. Вода заметно помутнела: очевидно, в ней расплодился планктон. Разноцветная галька на дне тоже была грязная, вся в экскрементах и остатках корма.

Завтра надо будет наконец почистить аквариумы, а то рыбки без хозяйского глаза совсем истоскуются. Но мысль о завтрашних хлопотах не доставила ей радости. И ведь не пила, только нюхала, а совсем опьянела, и до сих пор рукой не шевельнуть — что же это было за бренди? Сил едва хватило, чтобы снять косметику; даже не приняв ванны, она рухнула на постель.

Когда на следующее утро Масаё, как обычно, проснулась на рассвете, в комнате что-то было не в порядке. Старческий дальнозоркий взгляд ясно видел, что дальняя стена, которой положено быть голубой, сделалась какой-то беловатой. Не в порядке были аквариумы. Она немедленно вскочила и, как была, растрепанная, подбежала к ним. Рыбки уже не просто вяло двигались: они явно были больны. Некоторые вдруг перевертывались вверх брюшком. Часть рыбок окрасилась в белесый цвет. Сомнений не было: рыбки заболели ихтиофтириасом.

Телефона у наставника не было. Старичок разводил своих рыбок на воле, за городом, связаться с ним можно было разве что телеграммой. В качестве первой помощи Масаё сумела придумать только одно: сменить воду в аквариумах и добавить в нее немножко соли. Но по утрам вода сильно пахла хлоркой. Кроме того, быстрое перемещение в холодную воду могло оказаться для рыбок смертельным. Масаё вся в слезах побежала на кухню, зажгла газ и начала кипятить воду.

Между тем ихтиофтириас делал свое дело: рыбки умирали прямо на глазах. Первыми погибли суматранские барбусы. Эти маленькие желтые рыбки с черными полосками, носившиеся по аквариуму, словно регбисты в форме, переставали двигать жабрами и всплывали кверху брюшком. Одна за другой погибли все шесть.

Остальные рыбки уже давно вызывали тревогу, было заметно, что им не по себе; барбусы же погибли мгновенно. Масаё вынимала рыбок сачком, и они окончательно переставали понимать, что происходит.

Она разводила рыбок уже почти три года, но все это время ей помогал наставник; если рыбки заболевали, он обнаруживал это немедленно, и все шло хорошо. Бывало, конечно, что какие-нибудь рыбки заболевали и умирали, но чтобы все аквариумы сразу за одну ночь охватил ихтиофтириас — такого еще не случалось. Впрочем, нет, вовсе не за одну ночь. Если бы она была внимательнее, болезнь можно было бы предотвратить еще три-четыре дня назад.