Обитель духа - Ольга Погодина

На больших кострах рядом жарили жертвенное мясо. На вершину холма потекли паломники с кувшинами и мешками со снедью, чтобы освятить жертвенную пищу. Хан, спустившись, неторопливо и церемонно расцеловывался со знатными сородичами.

Затем он подозвал к себе своего старого друга Угэдэя – кривоногого великана с некрасиво перебитым носом, и тот вместе со своим сыном встал у дверей шатра.

Темрик демонстративно отстегнул пояс с мечом, вынул кинжалы из-за отворотов сапог. И вошел в шатер. Следом ту же процедуру повторил Тулуй, потом Буха. Досмотру подвергались все, даже дочери хана, пришедшие с полными блюдами сыра и лепешек.

«Разумное решение, – отметил Орхой. – На таких празднествах арха льется рекой. А это поможет избежать ненужной крови, если кому-то моча в голову ударит».

Всем им полагалось на этом празднестве сидеть в отведенном им углу, справа от входа, и по знаку Угэдэя менять подносы с мясом, подливать архи и оттаскивать к стенам окончательно охмелевших гостей. Илуге подробно объяснил это Угэдэй еще до начала церемонии.

Это значит, вряд ли он может считать себя участником торжества. О Янире и Баргузене и говорить нечего – даже такой большой шатер всех не вместит. Те, кто не приглашен, вкусят жертвенного мяса и архи прямо у костров, завернут жирные ломти в куски кожи или бересту и отправятся восвояси, чтобы попасть обратно в становище засветло.

Арха лилась рекой. Разгоряченные джунгары хохотали, хлопали себя по ляжкам и повышали голос, стараясь перекричать друг друга. Пару раз дело доходило до потасовок, но Угэдэй, который, как заметил Илуге, почти не пил, быстро и умело развел спорщиков по разные стороны стола. Выпил с каждым, поговорил, и как-то получилось, что через какое-то не слишком долгое время они уже сопели, заботливо укрытые войлочным одеялом.

Стемнело. Некоторые из присутствующих, особенно те, кто пришел с женами, изрядно покачиваясь, наметились к своим шатрам, откуда, стоит сказать, неслись разудалые крики и песни еще похлеще.

Выпитая арха сделала свое дело, и теперь у порога все время туда-сюда сновали люди, которых следовало и направить по своим делам, да так, чтоб не наладились к пустым кувшинам, и на обратном пути быстро и ненавязчиво осмотреть.

Короче, к концу вечера Илуге еле на ногах стоял и с завистью поглядывал на хана, который, хоть и влил в себя огромное количество архи, пьяным вовсе не выглядел. Тулуй же, напротив, казался захмелевшим, разражаясь по каждому поводу громогласным хохотом, и по пятому разу норовивший рассказать, почему бурундук полосатый.

Наконец, последние гости склонили головы, да так и уснули, иные при этом повалившись вперед, на узорчатую скатерть, и пристроив головы между мисками.

Онхотой ушел еще раньше, едва кто-то, кому арха раньше других ударила в голову, затянул первую сальную песню. Тулуй тоже заснул где сидел, завалившись на бок, и, казалось, оглядывая присутствующих. Буху увела жена.

Илуге встретился взглядом с Угэдэем: старик кивнул ему, затем остальным, и они, обрадованные, вповалку улеглись на войлоки: так теплее. Гостям, напившимся архой, сегодня и мороз не страшен, а вот им хорошо бы и одеял раздобыть… Угэдэй погасил плошки с жиром, освещавшие шатер, сбил с угольев еще кое-где прорывавшиеся синеватые язычки огня. Илуге провалился в сон без сновидений, едва коснулся войлока головой.

Он проснулся, словно от удара, и тут же уловил на веках свет.

«Тихо. Не двигайся. Следи за дыханием. Это Тулуй».

Он долго лежал неподвижно, пока не почувствовал, как чужие руки тянутся к его горлу. Илуге приготовился было быстро перевернуться, уходя от ножа, но лезвие только скользнуло по коже, разрезав ремешок с привязанной к нему флейтой. Изумление было так велико, что Илуге едва не закричал.

Потом Тулуй еще раз надолго застыл, всматриваясь ему в лицо, и затушил светильник. Илуге раскрыл глаза.

Дымовое отверстие пропускало немного света, и он увидел, как двигается черная тень, бесшумно обтекая спящих, разбросанные по полу кувшины и миски с объедками. Илуге, чувствуя молчаливое одобрение Орхоя, осторожно освободил руки, затем вытянул ноги из-под кучи одеял. Медленно, очень медленно встал на четвереньки – тут не до изящества, и принялся ползти следом за Тулуем, к отгороженному закутку, за которым спал Темрик.

«Он собирается убить Темрика, – уверенно прозвучали слова Орхоя в его голове. – Зачем ему понадобилась твоя флейта? Клянусь Эрликом, а для того, чтобы свалить на тебя убийство и убить двоих одним кинжалом! Вот почему он тебе ее подарил, вот почему был так ласков – усыплял твою бдительность и отводил подозрения! Быстрей, барсучье вымя! Опоздаем – никому ничего не докажешь!»

За разделяющим войлоком горела плошка с жиром: фитиль был прикручен еле-еле, и синеватого огонька, просачивающегося сквозь щели, хватало лишь на то, чтобы сделать тени менее густыми. Тулуй замер перед входом и Илуге тоже, опасаясь быть услышанным. Он услышал легкий деревянный треск – Тулуй, видимо, сломал флейту. Какое-то время они стояли неподвижно, осторожно вслушиваясь в дыхание старших. Илуге не опасался, что Тулуй увидит его, – оттуда, где света больше, трудно увидеть что-то в и без того темном углу.

Наконец Тулуй откинул войлок – ровно настолько, чтобы скользнуть внутрь. В слабом свете плошки Илуге различил блеск металла.

– На хана напали! – во всю глотку заорал Илуге, бросаясь к закутку. Он рывком сорвал войлок, и все, кто осоловело мотал головой, просыпаясь, увидели, как какая-то неясная фигура наклонилась над ханом, сжимая в руке тонкую металлическую иглу. Угэдэй, спавший в том же закутке, но у порога, отреагировал мгновенно. Он с места прыгнул на спину нападавшему, и они покатились по земле.

Шатер наполнился криками. Кто-то пытался зажечь огонь, заметались люди, выбегая из шатра за своим сваленным у выхода оружием. Темрик, рывком поднявшись на ноги, напряженно следил за катающимися по полу телами, пытаясь не попасть в Угэдэя. Его жена, прижав к губам ладонь, молча стояла сзади. Наконец, дождавшись, когда противник оказался наверху, а Угэдэй – под ним, Темрик быстро и резко ударил его по открытой шее ребром ладони. Хруст раздробленных позвонков услышали все.

Угэдэй щелкнул зубами, шумно вдохнул – сила удара была такой, что и у него выбило из груди весь воздух. Пошевелился, скинул с себя дергающееся тело. Встал. Вытащил из плеча узкую бронзовую иглу, вошедшую почти наполовину. Поднял руку с окровавленной уликой, вызвав глухой ропот собравшихся. А потом на его губах появилась пена, и он упал.

Поднялась суматоха: кто-то помчался за Онхотоем, кто-то пробовал привести Угэдэя в чувство, плеща ему в лицо водой. Двое отрезвевших дружинников, оттащив тело так, что на него попал свет, отскочили: теперь все увидели мертвое, оскаленное лицо Тулуя.