Самозванец - Николай Гейнце
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ба!.. Савин!.. — раздался возглас с одного из столиков, б то время, когда Николай Герасимович не успел еще и приглядеться к находящимся в ресторане. — Какими судьбами?..
Савин оглянулся на возглас и улыбнулся. Рыба сама шла в сетку.
За столом сидели барон Гемпель и Григорий Александрович Кирхоф.
Николай Герасимович пожал руку первому и внимательно посмотрел на второго.
— Опять в Петербурге? — спросил барон. — Вы не знакомы? — указал он на Кирхофа.
— Как будто встречались за границей, — заметил Савин.
— Григорий Александрович Кирхоф.
— Киров… Кирхоф, — повторял Николай Герасимович и настоящую, и измененную фамилию Григория Александровича. — Кажется, в Париже?..
— Угадали, в Париже, — заметил смущенно Кирхоф. — Очень приятно.
Выражение его лица красноречиво говорило, что это «очень приятно» было сказано далеко не от чистого сердца.
— Ты один? Садись, — сказал между тем барон Гемпель. Николай Герасимович присел к столику.
— Думаешь по утрам кормиться здесь? Хвалю… Лучше завтраков не найдешь в Петербурге.
— Нет, я так, случайно…
— Ты был в Москве?
— А, несколько месяцев.
— Не встречал ли Неелова? Он тут сбежал из Петербурга с одною прехорошенькою штучкой.
— Не только встречал, но даже и повенчал его с этой штучкой.
— Повенчал! Ха, ха, ха! Это интересно. Вот чего не ожидал от Владимира… Мы думали здесь, что он живо удерет от нее, а она возвратится вспять под кров родительский.
Гемпель продолжал от души смеяться.
— Теперь удрать от нее ему не сподручно… Он без ноги.
— Как без ноги? Час от часу не легче… Женат и без ноги… Два несчастья сразу, и не разберешь, какое из них хуже… Ну, ты ему дал жену, а кто же у него отнял ногу?
— Долинский.
— Это адвокат?
— Он самый.
— Как так?
— Прострелил ее на дуэли.
— Та, та, та… Ведь этот Долинский был влюблен в эту нееловскую штучку, в Селезневу.
— Кажется, но он вел себя по-рыцарски… Он мог бы убить его, а только ранил… Стреляет он восхитительно…
— Неелов тоже не даст промаха в туза.
— А тут дал.
— Да расскажи толком, все по порядку…
Лакей подал первое блюдо завтрака.
Николай Герасимович принялся за еду, что, впрочем, не помешало ему довольно обстоятельно рассказать свою встречу с Нееловым и Любовь Аркадьевною, приезд Долинского и Елизаветы Петровны Дубянской, бегство Неелова из Москвы, дуэль в его усадьбе и оригинальную свадьбу тяжело раненого.
И Гемпель, и Кирхоф слушали все это с величайшим вниманием и видимым интересом.
— Надо вспрыснуть здоровье новобрачных, — заметил барон Гемпель.
Подозвав слугу, он приказал заморозить бутылку шампанского.
— Ты познакомился, значит, с Елизаветою Петровною Дубянскою? — сказал, между прочим, барон Гемпель, когда первая бутылка шампанского была распита и завтракающие принялись за вторую, потребованную Савиным.
— Да, очень милая девушка, а что?
— Она тоже ведь героиня романтической истории…
Николай Герасимович навострил уши.
— Вот как, какой? — сказал он деланно равнодушным тоном.
— Ты разве не слыхал о растрате сорока тысяч рублей в банкирской конторе «Алфимов и сын»?
— Что-то, кажется, читал, но не обратил внимания…
— Так видишь ли, в растрате обвиняется кассир… — повторил Гемпель.
— Ну, ну…
— В него влюблена была эта самая Дубянская, бывшая компаньонка Любовь Аркадьевны Селезневой.
— Вот как?..
— А в нее, в свою очередь, влюбился по уши Иван Корнильевич Алфимов, сын Корнилия Потаповича Алфимова, нашего финансового туза и гения, и совладелец с ним банкирской конторы «Алфимов и сын», где была произведена растрата кассиром, соперником молодого хозяина…
— Это интересно, совсем банкирский роман…
— Вот теперь и неизвестно, виноват ли на самом деле кассир, или это подстроено, чтобы устранить его с дороги к сердцу молодой девушки и очистить эту дорогу для банкирского сына.
— Ужели это возможно?
— А ты откуда свалился, что находишь, что это невозможно… Тут, брат, вмешался наш «общий друг», — барон потрепал по плечу Кирхофа.
— Какой такой? — спросил Николай Герасимович, между тем как Григорий Александрович укоризненно посмотрел на Гемпеля.
— Ишь ведь у тебя язык-то, как только тебе попадет лишний стакан шампанского… — заметил Кирхоф.
— Ну, что из этого, ведь Савин свой… — оправдывался барон.
— Какой же это ваш общий приятель? Может быть, и мой?.. — повторил Савин.
— Не знаю, знаешь ли ты его? Граф Стоцкий…
— Я знал в Варшаве одного графа Стоцкого… Сигизмунда Владиславовича…
— Он самый… Такой, брат, человек, что другого человека наизнанку выворотит, все рассмотрит, опять выворотит и с миром отпустит… Каждого вокруг пальца обернет, так что он и не опомнится…
— Вот какой он стал… — удивился Николай Герасимович. — Я его не знал таким. Впрочем, он тогда был моложе… Красавец собою?
— Да, недурен…
— Да что я говорю… Помните в Париже, вы увидели у меня его портрет, — обратился Савин к Кирхофу, — и тогда же пересняли, сказав, что он напоминает вам вашего брата или родственника, не помню уже?..
— Да, да, припоминаю… — уже совершенно смущенно подтвердил Григорий Александрович.
— Где он живет?.. Мне так бы его хотелось видеть… Нам многое с ним можно вспомнить из дней невозвратной юности…
— Он живет на Большой Конюшенной. Барон Гемпель назвал номер дома и квартиры.
— Сейчас же после завтрака поеду к нему, — сказал Николай Герасимович.
— Едва ли вы его теперь застанете… Если он не приехал сюда, значит уехал куда-нибудь по делу, — как-то странно заторопился Григорий Александрович Кирхоф.
— Ну, не застану, так не застану… Узнаю, когда он будет дома.
Вторая бутылка шампанского была опорожнена, и собеседники вышли из-за стола, а затем и из ресторана.
XI
НЕОЖИДАННЫЙ ПОМОЩНИК
— Пройдемтесь, мне с вами надо переговорить, — шепнул Кирхоф Савину, когда они одевались в передней ресторана.
Николай Герасимович не удержался от довольной улыбки.
Начало дела шло блестящим образом.
Один спьяна проболтался более, чем следовало, другой, видимо, смущен и прямо лезет в петлю, которую, если заблагорассудится, может накинуть на него он, Савин, накинуть и затянуть.
Это не помешало Николаю Герасимовичу окинуть говорящего вопросительно-недоумевающим взглядом.
Савин оставил экипаж в распоряжении Мадлен де Межен и пришел к Кюба пешком.
По выходе из ресторана барон Гемпель сел в свою изящную эгоистку и укатил, простившись с Кирхофом и Савиным.
— На улице говорить неудобно, не проедете ли вы ко мне? — заискивающе начал Григорий Александрович, жестом приглашая Николая Герасимовича сесть в поданную уже к подъезду ресторана изящную полуколяску, запряженную кровным рысаком.
— Простите, но я хотел заехать к графу.
— Именно раньше мне надо переговорить с вами… по поводу Стоцкого, — спешно перебил Кирхоф.
— Что такое? Что с ним?
— Ничего особенного, но поверьте, вы узнаете много интересного и не пожалеете о подаренном мне часе.
— Вы дразните мое любопытство… Извольте… Поедемте.
Савин ловко вскочил в экипаж.
За ним уселся Григорий Александрович.
Когда они через каких-нибудь полчаса уже сидели в кабинете Кирхофа, последний начал таинственно:
— Вы хотели ехать сейчас, Николай Герасимович, к графу Сигизмунду Владиславовичу Стоцкому, чтобы повидаться со своим товарищем юности?
— Да… Но в чем же дело? — нетерпеливо сказал Савин.
— Вам не придется повидать его.
— Почему? — широко раскрыл глаза Николай Герасимович.
— Потому, что он не тот, который изображен на вашем портрете. Между ними нет никакого сходства.
— Странно… Ужели такое совпадение имени, отчества и фамилии и, кроме того, насколько мне известно, молодой граф Стоцкий был последний представитель своего рода.
— Действительно, других графов Стоцких нет. И этот один…
— Куда же девался другой?
— Его нет в живых.
— Послушайте, это становится интересным…
— И, несмотря на это, я попрошу вас ограничиться только этими сведениями, — заметил Кирхоф.
— Вы смеетесь надо мной… Нет, я это дело разузнаю.
— Напрасно… вы мне нанесете этим большой ущерб, а себе не доставите никакой прибыли, кроме удовлетворения праздного любопытства.
— Какое тут праздное любопытство! — воскликнул Савин. — Товарищ и друг моей юности оказывается подмененным… Его нет в живых, а по Петербургу гуляет другой граф Стоцкий, быть может, самозванец, воспользовавшийся бумагами покойного… Хорошо праздное любопытство!
