Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Южные города следовали один за другим, пышность и празднество продолжались, но зарубежные послы и министерский и придворный штат императрицы были в постоянной и напряженной работе.
В Каневе к флотилии присоединился австрийский император Иосиф II, прибывший под скромным псевдонимом графа Фалькенштейна. Он раскрыл свои императорские замыслы. Постоянно прогуливаясь с графом Фалькенштейном, граф де Сегюр узнал, что император мало сочувствует честолюбивым замыслам русской императрицы.
– Константинополь всегда будет предметом зависти и раздоров, – говорил он. – Великие державы никогда не согласятся с разделом Турции. Вот вы удивляетесь, граф, быстрым успехам русских предприятий. Но здесь больше блеска, чем дела, Потемкин деятелен, но он более способен начать великое предприятие, чем привести его к окончанию. Впрочем, все возможно, если расточать деньги и не жалеть людей. В Германии или во Франции мы не посмели бы и думать о том, что здесь производится без особенных затруднений. Я понимаю, что этот человек, несмотря на свои странности, мог приобрести влияние на императрицу. У него твердая воля, пылкое воображение, и он не только полезен ей, но и необходим. Вы знаете русских и согласитесь, что трудно сыскать между ними человека более способного управлять и держать в руках народ еще грубый, недавно лишь тронутый просвещением и обуздать беспокойный двор.
Граф Фалькенштейн постоянно разговаривал и с графом Кобенцелем, предписывая ему бороться за мир против войны. Если императрица начнет войну, то Австрия, поддерживая союзницу Россию, может потерять Францию и Пруссию.
Приехал из Константинополя Булгаков и интернунций императора Герберт. Вместе с графом Безбородко и графом де Сегюром начали совещание, на котором было выработано несколько предложений, одобренных Екатериной II и всеми заинтересованными сторонами: Порта должна выдать требуемый фирман; споры о зависимости Грузии прекращаются; Порта должна принудить алжирцев возвратить захваченные ими русские суда, дозволить русским наказать кубанских татар, которые тогда взяли в плен тысячу русских, и удерживать за пределами Буга запорожцев, поселившихся на этих землях; затем турки должны обязаться вперед не забирать соли в Крыму более установленного количества, не возобновлять требований о выдаче господаря Маврокордата, бежавшего в Россию, и, наконец, наказать бунтовщиков, которые нанесли обиду консулам императрицы в Родосе и Кандии.
По всему чувствовалось, что на какое-то время императрица охладела к графу де Сегюру, холодно приветствовала при встречах, не разговаривала, и графу казалось, что тому его позиция в отношении Константинополя повод. Но после нескольких дней молчания императрица заговорила с ним, открывая истинную причину своего неудовольствия: кто-то усердно нашептывал ей, что графу надоела эта поездка и он, дескать, мечтает об отпуске, о семье, о Париже. И в Кизикермене, в 75 верстах от Херсона, садясь в карету, Екатерина Алексеевна обратилась к графу де Сегюру:
– Напрасно вы, граф, таите свою печаль, мечтая о семье, о Париже, зачем уж так связывать себя с этой утомительной поездкой. Берите отпуск и отправляйтесь домой. Если вам скучно в степи, то кто же вам мешает отправиться в Париж, где вас ожидает столько удовольствий?
И приказала кучеру двигаться вперед, к назначенному месту. Граф де Сегюр, помрачневший и неуступчивый, не успел ответить недовольной императрице.
По дороге в степь он все время думал о непонятной шутке императрицы. Как только добрался до полевого лагеря, он нашел шатер императрицы и попросил ее растолковать ему, что она имела в виду, когда говорила об отпуске и Париже. Что это? Шутка?
– Нет, граф, это вовсе не шутка. Я уже не раз вам, тридцатилетнему обаятельному красавцу, говорила, что ваши парижские красавицы, без сомнения, жалеют вас, что вы должны проехать 6 тысяч верст по варварской стране, по степям, со скучной царицей. А потому, узнав, что вам прислали отпуск, я не хотела со своей стороны задерживать вас, хотя мне не хотелось бы вас отпускать.
– Стало быть, ваше величество, – сказал ошеломленный граф де Сегюр, – вы считаете меня человеком слепым, неблагодарным, безрассудным и с грубым вкусом. Я даже, к моему огорчению, принужден видеть в этом остаток вашего предубеждения вообще против всех французов, но они не заслуживают такого неосновательного суждения. Нигде так вас не уважают и не ценят, как во Франции, и в этом отношении я верный представитель своих соотечественников. К искреннему моему сожалению, я должен буду на время уехать по возвращении вашем в Петербург, но если вам угодно, чтобы я уехал ранее, то это будет для меня то же, что ссылка.
– Я этого вовсе не хочу, – сказала императрица с улыбкой, – напротив того, мне бы хотелось, чтобы вы всегда могли быть при мне, и вы это очень хорошо знаете. Хотя я немного посердилась на вас по случаю недавнего посещения, которым меня удостоили ваши умные ученики, бородатые турки, но теперь моя досада прошла совершенно. Вы подготовили отличное послание турецким властям, им это понравится. Да и вашему королю будет видно, что я уступчива, искренно желаю мира и вовсе не так честолюбива, как обыкновенно полагают.
Не успела она это сказать, как в шатер вошли император Иосиф II, Александр Безбородко, граф Кобенцель, лорд Фитцгерберт, придворные, чиновники.
После совещания Иосиф II, взяв под руку графа де Сегюра, отправился гулять с ним по ночной степи, минуя верблюдов и татарских пастухов. Неожиданно Иосиф II сказал:
– Какое странное путешествие! Кто бы мог подумать, что я вместе с Екатериною II, французским и английским посланниками буду бродить по татарским степям! Это совершенно новая страница истории!
– Мне скорее кажется, – сказал граф де Сегюр, – что это страница из «Тысячи и одной ночи», что меня зовут Джафаром и что я прогуливаюсь с халифом Гаруном аль-Рашидом, по обыкновению своему переодетым.
Иосиф II размышлял совсем недолго, потом сказал:
– Право, я не знаю, наяву ли это, или ваши слова о «Тысяче и одной ночи» подействовали на мое воображение. Посмотрите вон туда…
Огромная кибитка двигалась в их сторону. По знаку императора кибитка остановилась, из нее один за другим вышли калмыки, император и граф заглянули внутрь, а калмыки объяснили им непростое устройство кочевого жилища, которым они пользовались во все времена года.
На следующий день императорский поезд достиг Перекопского
