История Железной империи - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несомненно, историологические взгляды М. Н. Суровцова были прочно связаны с его происхождением из разночинской среды («мещан») и самой национальностью. Не случайно при малейшей возможности он приводит аналогии из русской истории и современных ему проблем российского государства. Это своеобразное и неизбежно усиливавшееся к середине века продолжение традиций русской историографии (Н. Я. Бичурин) и литературы (А. С. Пушкин). Особенно М. Н. Суровцова интересовала проблема взаимоотношения «правительства и массы», «государя и народа» (л. 24, 77 и др.). Одну из основных причин падения империи Ляо он связал с национальным вопросом, в котором проявились «насилие, жестокость Киданьских правителей». «Жестокость Чжурчжэней вызвала на сцену и Чингисхана» (л. 25). На примере «бунта киргизов» он предостерег Россию от подобных «ошибок», приводящих к тому, что «правительственная власть» может превратиться в «тот же парализирующий тормоз, какой мы встречаем и в других, Европейских государствах, например, во Франции после падения "правительственного протекторицианизма" времен Кольбера, когда определялась самая мера производства и т.д.» (л. 56 об). Как тут не вспомнить высказанные тогда же знаменитые слова М. Бакунина: «Хорошее государство — это мертвое государство». Подобный подход был достаточно широко распространен в разночинской среде, к которой принадлежал и М. Н. Суровцов.
О том, что труд М. Н. Суровцова уже в процессе работы над темой вышел за рамки студенческой работы и сравнялся в методологическом и методическом отношениях с образцовыми историческими исследованиями прошлого столетия, свидетельствуют ответы, данные на поставленные кафедрой вопросы. В рекомендательной записке значилось следующее: «Требуется определить границы этого царства в Монголии и Маньчжурии; какие из каких поколений и родов составляли собственно кидане, какие народы в Средней Азии (за исключением Китая) им были подвластны или приходили к ним в повиновение, какие местности они занимали и на каком языке говорили, какими учреждениями управлялась Монголия при киданях, какое было их право и обычаи»[155]. В. П. Васильев отдельно рекомендовал «обратить все внимание на определение, что собственно надобно разуметь под киданями, каково было коренное их место жительства, как народ был им управляем, как далеко простирались их земли. Если возможно, то памятниками языка, сохранившимися в официальных историях, показать отношение того языка к монгольскому и маньчжурскому» (л. 25). Очень интересно то, что В. П. Васильев писал в рекомендательном письме: «Больше всего исследование должно быть обращено на Западную и Северную часть средней Азии, так как о востоке, занятом маньчжурскими племенами, имеется в настоящее время более отчетливое понятие» (л. 25). Это было важно, ибо «тогдашние названия родов встречаются во множестве и в настоящее время у народов тюркского, монгольского и маньчжурского племени», а «киданьская история сохранила множество таких фамильных названий» (л. 25).
Почти на все эти вопросы М. Н. Суровцов ответил в самом начале своей работы. Начал он с критики весьма распространенного в то время пренебрежительного отношения к Востоку: «Немало найдется людей в нашем обществе, которые как-то узко-педантически относятся к Востоку и его изучению. Они не находят ничего, что бы могло занять внимание Европейского ума, считают его сборищем каких-то варваров, не имеющих никакой доли участия в общечеловеческой работе. Во-1-х, нет ничего в мире, что бы не было достойно изучения, ибо наука — вечное стремление человека к истине — охватывает все, что только имеет жизнь или жило. Во-2-х, очень большой интерес представляет нам Азия в научном отношении, как колыбель европейских народов, откуда они вынесли основные формы миросозерцания, оразнообразившиеся только под влиянием других географических условий. В-3-х, изучение переходных форм, встречающихся нам в Средней Азии, столько же вечно, как и изучение установившихся. В-4-х, изучение китайского мира, правда, однообразного, по своим формам, но зато много способствующего развитию благосостояния самой Европы, важно как никогда больше. В-5-х, для нас, Русских, вынесших на своих плечах иго монголов и, может быть, на долгие времена поставленных в коммерческо-политические связи с Средней Азией и Китаем, изучение этих стран, и изучение самое широкое, компетентное во всех отношениях, становится неизбежным и час от часу ощутительным. Не указываю на значение Китая и важность его изучения для будущих политических комбинаций, на стремление при наших современных событиях, к расширению политического и торгового горизонтов, для которого мы предпринимаем постройку железных дорог и пр. Этими постройками, связующими разнообразные национальности и интересы, конечно, в недалеком будущем, мы свяжемся еще крепче с Китаем и Индиею, естественные богатства которых превосходят все другие страны. Что произойдет дальше — ответ на это в будущем, а я — не пророк» (л. 1). Здесь ярко видна его социально-политическая позиция. Человек, близко соприкасавшийся на своей родине, в Сибири, с загадочным азиатским миром, несомненно, полюбивший и уважающий его культуру, не может сдержать негодования перед примитивным европоцентризмом, а в выражениях своего негодования не стесняется. «Азия — не Европа, там народ живет под другими условиями, при другой обстановке, и требовать от него Европейских взглядов — слишком педантично и бессмысленно» (л. 74). Конечно, только чрезмерной увлеченностью можно объяснить его представление об Азии как «колыбели европейских народов». Но зато заслуживает всяческого внимания указание на «Среднюю Азию» как регион существования так называемых переходных форм. Это напоминает современные представления о контактных зонах. Он предвидит, что «коммерческо-политические связи» со странами Восточной Азии, особенно с Китаем, будут установлены «на долгие времена», что Китаю, этой одной из самых отсталых в те времена восточных стран, предстоит сыграть важную и большую роль в «будущих политических комбинациях». Имея в виду именно практические и научные цели изучения Китая и его соседей, он и анализирует переведенный им источник. Здесь сказались, вероятно, и его политические настроения как представителя класса буржуазии. Он ратует за «расширение политических и торговых горизонтов» до Китая и Индии, с некоторой долей киплинговского, колониального энтузиазма восторгается их естественными богатствами. Это подтверждается его собственным примером «бунта Киргизов». Он обвиняет «власть имущих... нашего отечества» в том, что они пытались насильно русифицировать киргизское население, ввести у них «формы европейской администрации». М. Н. Суровцов делает это не из жалости к киргизам, а лишь с целью предостережения от подобных «ошибок». «Немалую услугу человечеству и особенно нам, Русским, оказал бы Китай своими тонко-дипломатическими изворотами в сношении с кочевниками Средней Азии, оседавшими у его стен, если бы мы покороче познакомились с ним. Это, говорю, потому
