В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

— Сью, подожди, ты меня закрутила, — пытаюсь я остановить роднулю. — Что это у тебя за мешок на животе?

— О, гляньте-ка на нее, не признала, что ль? Племянника единокровного? — она наконец остановилась, и я увидела, что из мешка торчит детская головка. Круглые щечки, маленький носик, светлые бровки, длинные стрелки ресниц, что у меня перехватило дыхание. — Это шарф такой, намотала и руки свободны, потому что этого бегемотика я не натаскаюсь на руках, а у него зубы лезут, и он ноет все время!

Джасти повернул голову ко мне и улыбнулся щербатым ротиком.

— Ты моя тусечка, — засюсюкала я, — привязали тебя к мамке, не вздохнуть, ни выдохнуть, да? Ууу, ты ехидна, — нахмурилась я, глядя на совершенно счастливого малыша, потому что он явно понял, что говорят не о ком-то там, а именно о нем и что-то гулькнул.

— Но-но, я порошу без критики! Отец одобряет, значит с научной точки зрения все нормально! — Джасти старательно заталкивал себе один кулачок в рот и радостно пускал слюнки, а потом протянул мне ручку с невозможно малюсенькими пальчиками, и сказал что-то вроде «карля-карля». Целая вселенная нежности закрутилась вокруг малыша, его мысли еще не были оформлены, они были что-то вроде трансляции скриммена, полны наивности, счастья, нежности и все это так захватило меня, что на глазах выступили слезы. – Ооо, дорогая, вижу, что девочка созрела. О своих отпрысках не думала? Вон как реагируешь, значит, пора бы уже…

— Пффф, ты это Эрику скажи! Я до сих пор на свиданки бегаю втихаря… — веселюсь я, и на лице улыбка. Плохого настроения как не бывало. И на душе тепло.

Саунд: Twelve Titans Music — Dust And Light

Наобнимавшись всласть, Сью мигом выпытывает все подробности моих последних приключений на пятую точку, особенно вытребовав подробнейшие объяснения по поводу Риза и получив их, смотрит на меня так, будто догадывается о том, что между мной и «кочевником» что-то происходит. Ничего не происходит, больше ничего, и такое оглушающее опустошение охватывает… Осипшим голосом я уверяю ее, что он не опасен, что ему можно доверять и, вообще, хороший парень, а сама думаю: а, собственно, какой он еще? На самом деле, ничего я о нем не знаю и все составленное ранее мнение — рассудительного и уравновешенного человека — разлетелось вместе со стеклянной стеной моего чердака.

Хотя зачем врать… Наверное, мне с ним было хорошо и просто только потому, что он где-то способен был меня понять и в чем-то казался похожим, вот только я, скорее всего, ошиблась. А понимание, что теперь Риз не желает со мной даже общаться, пришло подобно ушатом холодной воды, вылитой на голову, отрезвляя мгновенно от всех сомнений и напридуманных фантазий, навеянных его близостью и собственной глупостью.

Войдя несколько дней назад утром в тренажерный зал, я обнаружила там двух мужчин, отрабатывающих на ринге захваты, и каково же было мое удивление, что в паре с Итоном был Риз, который не удостоил меня даже подобием своего взгляда — словно меня просто не существовало.

— Эл, а ты что тут делаешь? — старясь не выдавать так откровенно изумление от нехорошего предчувствия, поинтересовалась я, помня, что Итон ночь таскался в патруле и сейчас, по идее и всем законам жанра, должен сладко сопеть в кровати.

— Как что, тренировку, вообще-то, веду. Не заметно, что ли? — отдуваясь бросил Эл. Тренировку? Но ведь сейчас наше…

— Странно, может с расписанием напутали… Сейчас наше время индивидуальной тренировки. Ну ладно, Риз, пошли в тир, пока зал занят, — позвала я невозмутимого мужчину. Он никак не отреагировал, а все так же монотонно отрабатывал с Эли захваты, только искоса бросив короткий взгляд на меня, словно надеясь, что я сейчас просто испарюсь отсюда. Неужели еще не остыл от гнева? Поверить не могу, Риз всегда такой доброжелательный, открытый, а тут на тебе, ни улыбки, ни словечка, только нахмуренные брови и напряженные черты лица.

— Эмм, Люс, погоди… — остудил мои порывы Итон, отходя к канатам и почти виновато разводя руками. — Вообще-то, это мой теперь новобранец.

— В каком смысле «твой»? — опешила я, чувствуя, как мои брови уползают куда-то за пределы лба и осознавая что, кажется, очень сильно поспешила с мыслями о том, что хотя бы дружба между мной и Ризом еще остается. — Я тренирую его с самого начала. И кто это решил, что он твой?

— Сам и решил. Риз попросил себе другого инструктора, вот Тами меня и подрядила. А ты что, не знала? — осекся бесстрашный, покосившись в сторону делающего вид, что его тут вообще нет, Риза.

Попросил? Да нет, это наверное какая-то ошибка, если бы его не устраивала я, как инструктор, он бы дал мне знать, а не действовал бы исподтишка. Но, тогда, почему же Риз молчит и не смотрит на меня? И тут до меня дошел весь смысл слов, сказанных Эли… Сам попросил Тамилу, чтобы меня заменили? Сам! Вот как, значит! Признаться, такого я не ожидала от него ни при каких обстоятельствах. Это… нечестно. Со мной что, так неприятно оказалось работать? Обидно, жутко обидно, что кончик носа мгновенно защипало, а сердце зашлось диким ритмом. Он отказался от меня в отместку за то, что я не ответила взаимностью. И где же его хваленое благородство? Не мог в лицо сказать, зачем же так демонстративно, подчеркивая мою несостоятельность, как инструктора!

— Ах, другого инструктора, значит… — отмерла я, наконец, пытаясь справиться с растерянностью и не прожигать Риза угрожающим взглядом. От досады у меня аж скулы сводит. — Нет, что ты, конечно, знала. Просто, наверное, забыла! Извините, не хотела вам мешать, продолжайте, — прошипела я злобной кошкой, которой наступили на неприкосновенный хвост, почти бегом отправляясь к двери и не забыв треснуть ей со всей дури, выражая свой протест и плескающуюся обиду.

Нет, это надо же, как безупречные могут «безупречно» отшивать наивных дурочек! Мосты сжигаешь, за то, что не могу быть с тобой, как с мужчиной? Быстро же ты сдался. Сам обвиняешь Гилмора в том, что он меня только использует, при этом отворачиваешься, оттолкнув от себя с такой легкостью и без сожалений, будто ничего нас и не связывало. И не было никакой дружбы, ни привязанности, ни понимания, а просто ревность, чувство соперничества, обида и оскорбленное самолюбие. И ничего больше. Никакой любви. И вся эта притворная забота, оберегания, внимание, разговоры и взгляды — обыденная попытка затащить меня в койку?

Какая-то отчаянная обида мучительным шилом пронзила сердце и осталась там, изводя. Да что же это такое, неужели всем от меня нужно только приятное времяпровождение, чтобы послушно хлопала глазками да улыбалась идиотской куклой, а что я чувствую, чего боюсь, что у меня в душе — наплевать! Спрашиваешь, зачем я тебя целовала? Можно подумать, что я на тебя набросилась, а тебе этого самому не хотелось?! Тоже мне, обиженный мальчишка. Ну и катись ко всем чертям, раз я тебе не нужна! Конечно, что с меня взять можно еще, да ничего. Пожалуй, такой разочарованной, я себя еще не ощущала.

Тренировок у меня больше нет, в патруль заступаю завтра, так что свободного времени, которое я просто не знаю, чем занять — теперь целый вагон. Мне нужно отвлечься, подумать, побыть одной. Покинув Эрудицию, я не спеша отправляюсь пешком по шумным улицам, разглядывая пестрые витрины, дыша воздухом и пристроившись в одном из маленьких сквериков, вытаскиваю из кармана свой блокнот, который мне еще давно подарил дядя Эван, чтобы я не бегала по фракции с кипой бумажек, а складировала их вместе. Потертая обложка немного была обожжена — отец нашел его на месте нападения стервятников на наш драгстер и оставил в моей комнате. Интересно, а рисунки мои он все просмотрел? Конечно, да! И, наверняка, заметил рисунок с Ризом…

Я смотрю на его лицо, поглаживая кончиками пальцев бумагу — единственная безнаказанная возможность украдкой прикоснуться к желаемому — а память, предатель, услужливо подсовывала такие волнующие картины, как искажаются гневом красивые черты лица, подсвеченные серебристым светом луны, льющегося в огромное окно… Губы кривятся в странной ухмылке, не насмешливой или презрительной, а которой я раньше у него не замечала. Что это было, разочарование, просто возмущение или же ненависть? Как брови приподнимаются в искреннем недоумении, делая его где-то беззащитным, таким открытым, трогательным в своей растерянности, но те обвинения, что он выкрикивал, намертво сцепляя зубы и сжимая кулаки так сильно, что белели костяшки пальцев… они несправедливые, слишком надуманные, безжалостные… На него это было не похоже.