Демократизация - Патрик Бернхаген

Правительства являются главными «гарантами» прав, но также и основными их нарушителями. Когда правительство нарушает права или отказывается признавать права, индивиды и группы зачастую не имеют возможности их отстоять в политических и судебных институтах внутри страны. Они могут искать кого-то или что-то за пределами страны для того, чтобы выразить свою обеспокоенность или даже защитить собственную жизнь. Когда каналы между государством и внутригосударственными акторами заблокированы, может возникнуть модель бумеранга применительно к влиянию, характерному для международных сетей: внутригосударственные неправительственные организации идут в обход своего государства и обращаются напрямую к международным союзникам с тем, чтобы те оказали давление на их государства извне[637].

Сопротивление авторитарным режимам развивалось также и внутри нерелигиозных культурных групп. В Чешской Республике главная организация в демократическом движении – «Гражданский форум» – появилась в результате объединения деятелей культуры и искусства, которые создали пространство автономии и самовыражения после жесткого подавления студенческих протестов[638]. На этапе сопротивления социальные движения и их союзники могут эффективно продвигать демократические ценности и идеи, которые «разъедают» недемократический режим и приводят к появлению необходимых условий для начала либерализации[639].

Либерализация и рост мобилизации

Чтобы состояться, демократизация требует ускорения определенных движущих сил. Это создает в среде авторитарных элит впечатление, что нет иного выбора, кроме как открыть режим, если они хотят избежать неминуемой или потенциальной гражданской войны, либо насильственного захвата власти демократическими и (или) революционными акторами. Именно так обстояло дело с неудавшейся гражданско-военной социалистической революцией в Португалии в 1974 г., которая стала началом перехода к демократическому (хотя и капиталистическому) режиму, а также с восприятием затянувшегося восстания в Сальвадоре (1994 г.) и в Южной Африке (1994 г.)[640]. Интенсивность протестов и забастовок играет ключевую роль в создании возможностей для элит старого режима осуществлять длительный и подконтрольный им транзит или вероятности быстро потерять власть. Поэтому на этапе либерализации организованное общество открыто воссоздается, принимая гораздо более очевидные очертания, после упразднения некоторых запретов. Данное явление называется «воскрешением гражданского общества»[641]. В этот период движения могут содействовать расширению транзита в направлении эффективной демократии, либо оказывать сопротивление процессу демократизации. На самом деле профсоюзы, рабочие/левые партии и городские движения, в основном из трущоб и промышленных районов, представляются главными акторами, стремящимися к демократии[642]. В Чили движения выходцев из трущоб, организованные членами Коммунистической партии в Сантьяго, были одними из главных участников цикла протестов в 1983–1987 гг. И хотя они не добились своих целей, Аугусто Пиночету стало ясно, что для сохранения власти ему необходим какой-то источник легитимности. Тем самым они положили начало контролируемому переходу к демократии[643].

Переход к процедурной демократии

Во время перехода к демократии социальные движения могут стремиться к демократизации, социальной справедливости и упразднению «спящих» полномочий, которые ограничивают функционирование возникающей демократии. Хотя в результате высокой степени неопределенности на этом этапе появляются политические возможности для мобилизации, ничего еще не определено и циклы протеста могут принять противоположные направления развития. Фактически «мобилизация усиливает способность противников существующего порядка и элит выдвигать требования, но также и ограничивает набор приемлемых результатов из-за того, что поддержка народа не является безусловной»[644]. Старые (рабочие, этнические) и новые (женские, городские) движения участвуют в больших коалициях, требуя демократических прав[645]. В целом этап перехода характеризуется мобилизацией коалиции сторонников демократии – профсоюзов, политических партий, церквей и социальных движений. Без такой коалиции демократия обычно недостижима, так как движения ее противников могут привести к восстановлению авторитарного/тоталитарного режима. Некоторые правые или военные сети также могут сопротивляться транзиту или пытаться силой вызвать крушение демократии. В качестве примера можно привести деятельность группы военных под названием «Carapitanda» в Аргентине в 1987, 1988, 1990 гг., которая пыталась сорвать суды над военными, подвергавшими пыткам и совершавшими убийства граждан в период правления авторитарного режима в 1976–1983 гг. В других случаях реакция исходит от номенклатуры и принимает форму репрессий, как в случае подавления студенческого движения в Китае в 1989 г., или форму запроса об оказании внешней помощи для контроля над ситуацией, как это случилось в Польше в 1981 г.[646].

Динамика переговоров между элитами и увеличивающаяся радикализация конфликтов на улицах усиливают взаимосвязь между элитами и движениями. Джон Гленн[647] утверждает, что такая переплетающаяся логика транзита имеет комплексный характер. С одной стороны, мобилизация влияет на переговоры элит: они выводят новых акторов на политическую арену, меняют властные взаимоотношения между соперничающими партиями и привносят новые требования в политический процесс, меняя образ действий, с другой стороны, переговоры элит влияют на мобилизацию: сами переговоры изменяют степень открытости политических возможностей для движений путем изменения части требований и приемлемых участников этого процесса.

Транзитологи считают завершением периода перехода тот момент, когда общество демобилизовано, а в сфере политики главными действующими лицами становятся партии. Однако этот исход является лишь одним из возможных при транзитах. В то время как в Аргентине, Боливии и странах Андского региона демобилизация не состоялась по окончании транзита, в Уругвае и Чили политика быстро институционализировалась посредством партийной системы. Не являясь до сих пор полностью изученной, демобилизация не кажется необходимым условием для консолидации, которая, в свою очередь, зависит от наличия сравнительно институционализированной партийной системы в централизованных и сильных государствах, в которых партии исторически были монополистами в процессе принятия решений и не были полностью уничтожены авторитарным режимом[648]. Более того, Адриан Каратницкий и Питер Акерман[649] утверждают, что основным залогом успешной консолидации является продолжающееся давление на элиты со стороны населения.

Несмотря на то что в большинстве случаев традиционные партии снова монополизировали сферу политики, в некоторых других лидеры продемократических движений выиграли первые свободные и открытые выборы. Это произошло в основном в тех странах, где партийная система была переделана из однопартийной в многопартийную, как, например, в странах Центральной и Восточной Европы, или где партии были исторически слабы либо ослаблены военным режимом. Количество лидеров продемократических движений, которые впоследствии заняли важные институциональные позиции, заметно больше, чем обычно считается. Самыми известными лидерами социальных движений, занявшими после транзита важные институциональные позиции, являются: 1) Лех Валенса, главный лидер «Солидарности», который стал первым посткоммунистическим президентом Польши; 2) Нельсон Мандела, лидер движения против апартеида, ставший первым демократическим и чернокожим президентом Южной Африки; 3) Вацлав Гавел, дважды избранный президентом (сначала Чехословакии, а затем Чехии), организовавший успешный «Гражданский форум», который привел Чехословакию к демократии и бескровному разделению государства; 4) Рауль Альфонсин, ставший президентом как лидер партии «Гражданский радикальный союз» (Unión Cívica Radical – UCR), одной из исторических партий Аргентины, а также как широко известный активист-правозащитник и вице-президент «Постоянной ассамблеи за права человека». Эти примеры показывают, что различение гражданского и политического общества является искусственным, а предположение о необходимости монополии на мобилизацию со стороны классических партий для консолидации демократии неверно.

Консолидация процедурной (или полноценной?) демократии