Демократизация - Патрик Бернхаген

Несколько авторов, придерживающихся различных аналитических традиций, – среди них Нэнси Бермео[593], Рут Кольер[594], Чарлз Тилли[595] и Дуг МакАдам и др.[596] – напротив, убедительно продемонстрировали решающую роль мобилизованных акторов в процессах появления, сохранения или расширения демократии. В рамках исторической социологии исследователи особо подчеркивали роль «масс» в первой и второй волнах демократизации, а также роль движений сопротивления в разрушении авторитарных режимов в конце Второй мировой войны. Центральным стал вопрос «Кто является демократизирующим социальным классом?». В своем историческом подходе Баррингтон Мур[597], соглашаясь с Липсетом относительно важности некоторых социально-экономических условий, также подчеркнул роль, которую сыграли социальные классы (в особенности городская буржуазия), в объяснении ранней демократизации в Англии (1642–1649 гг.), Франции (1789–1848 гг.) и США (1861–1865 гг.). Гипотезы Мура были уточнены Дитрихом Рюшемайером и др.[598], обнаружившими, что при наличии определенного уровня экономического развития рабочий класс являлся ключевым актором в продвижении демократизации в двух последних волнах демократизации в Южной Европе, Южной Америке и Карибском бассейне. В другом, более новом межнациональном сравнительном исследовании Рут Кольер[599] выдвинула идею о том, что роль рабочего класса, хотя и не настолько важная в транзитах XIX и начала XX в. в Восточной Европе, как утверждал Рюшемайер и его соавторы, стала важнейшей в недавней волне демократизации в Южной Европе и Южной Америке. Наконец, Джон Маркофф[600] подчеркнул роль женских движений в борьбе за демократические права в первой длинной волне демократизации, начавшейся в конце XVIII в.

Транзитология: подход, концентрирующийся на процессе взаимодействия элит

В то время как исторический классовый подход уделяет больше внимания взаимодействию исторических путей развития, по сравнению с классической теорией модернизации, оба подхода обычно упускают из виду роль оспаривающих существующие порядки (contentious) акторов, а также механизмы взаимодействия, связанные с демократизацией[601]. Напротив, агентивность находится в центре так называемого транзитологического подхода, который, в свою очередь, не придавал большого значения социальным движениям как потенциальным акторам демократизации.

После волны демократизации в 1970‑е годы в Южной Европе политологические подходы к проблеме конструирования политических институтов обозначили партии в качестве главных акторов демократии[602]. Даже более динамические подходы к демократизации[603], принимающие во внимание временные параметры различных этапов демократизации, отнеслись к «reforma pactada/ ruptura pactada»[604] в Испании в 1970 г. как к модели успешной демократизации. Она подчеркивала необходимость демобилизации «массовой политики» (или, по крайней мере, направления активности масс в рамки институционализированных политических партий) для эффективной консолидации демократии.

В рамках этой традиции наиболее влиятельной работой по демократизации является книга Гильермо О’Доннелла и Филиппа Шмиттера. В теоретическом томе, который подытожил объемный исследовательский проект, О’Доннелл и Шмиттер посвятили раздел тому, что они называют «воскрешением гражданского общества», короткому моменту дестабилизации, когда движения, профсоюзы, конфессии и общество в целом производят импульс начальной либерализации, толкая недемократический режим в направлении демократизации. Для авторов это является моментом больших надежд, когда рождается «народ», но:

В любом случае, вне зависимости от интенсивности и контекста возникновения, этот общественный подъем всегда эфемерен. Выборочные репрессии, манипуляции, кооптация, осуществляемые теми, кто еще контролирует госаппарат, усталость, вызванная частыми демонстрациями и «уличным театром», внутренние конфликты, неизбежно возникающие по поводу процедур и содержания политических курсов, чувство морального разочарования в связи с «реалистическими» компромиссами, навязываемыми в ходе заключения пактов или из-за возникновения олигархического лидерства в группах, появившихся в рамках такого подъема, – все это является факторами, которые приводят к спаду общественного подъема. Взлет и упадок «народа» оставляют за собой разбитые мечты и подавленных участников[605].

Таким образом, скоротечность жизни гражданского общества не только неизбежна, учитывая перенаправленность участия в рамки политических партий и избирательной системы, но и даже желательна, поскольку она является единственным средством избежать ситуации, когда умеренные представители авторитарного режима могут покинуть переговоры с умеренными сторонниками демократии. В этом случае элиты являются не только источником демократического процесса, но и теми, кто контролирует его результат. В то время как для О’Доннелла и Шмиттера политика оспаривания способствует движению от либерализации недемократического режима к демократии, для авторов сборника под редакцией Джона Хигли и Ричарда Гантера[606] любое социальное движение, протест или забастовка должны находиться под контролем и затем быть демобилизованы для того, чтобы обеспечить консолидированную процедурную демократию. В то время как О’Доннелл и Шмиттер считают, что демократизация становится возможной благодаря разногласиям между элитами (авторитарной и демократической), в анализе Хигли и Гантера именно консенсус, вырабатываемый в ходе переговоров элит, приводит к консолидации. Транзитология, таким образом, подчеркивает полную случайностей и динамичную природу процесса демократизации, но старается свести его к торгу между политическими элитами в условиях неопределенности.

В рамках транзитологии Хуан Линц и Альфред Степан[607] представили модель расширенного транзита, в которой важны не только процесс переговоров о немедленной либерализации/транзите, но и характеристики предыдущего недемократического режима (т. е. авторитарного, тоталитарного, посттоталитарного, султанистского), способ, которым недемократические элиты отказываются от власти в государстве, исторические черты политических партий и элит, а также то, когда заканчивается период неопределенности. Их модель демократизации уделяет особое внимание «гражданскому обществу», определяемому в противовес «обществу политическому» (т. е. элитам и институционализированным акторам):

Сильное гражданское общество, способное вырабатывать политические альтернативы и осуществлять контроль за правительством и государством, может помочь подтолкнуть процессы транзита, противостоять откатам, продвинуть транзит к его завершению, консолидировать и углубить демократию. Таким образом, на всех этапах демократического процесса активное и независимое гражданское общество бесценно[608].

Несмотря на признание роли гражданского общества в теории, исследователи все еще не уделяют ему должного внимания в эмпирических исследованиях. Однако они размышляют над взаимосвязью характеристик предыдущего авторитарного режима и вероятности возникновения благоприятной для демократии мобилизации[609]. Тоталитарные режимы – это режимы, которые, устраняя плюрализм, ставят под удар развитие автономных организаций и сетей, которые могли бы продвигать демократию. Султанистские режимы в силу высокой персонификации власти манипулируют мобилизацией в церемониальных целях посредством окологосударственных групп, тем самым подрывая и подвергая репрессиям любую автономную организацию, которая могла бы поддержать сети сопротивления. Авторитарные режимы, в основном если были установлены в государствах с предыдущим (полу-)демократическим опытом, более всего отличаются наивысшим уровнем массовой мобилизации, а также характеризуются наиболее организованным нелегальным сопротивлением, основанным на нескольких сетях, которые либо предшествовали режиму, либо сформировались позже благодаря более высокой степени плюрализма.

Линц и Степан добавляют еще один идеальный тип режима – посттоталитарный, но он скорее выглядит как промежуточный этап в демократизации тоталитарных режимов, нежели является режимом per se. Два подтипа авторитаризма, не упомянутые этими авторами, также важны для нас: 1) бюрократический авторитаризм, в котором технократическая гражданско-военная элита управляет деполитизацией мобилизованного общества с целью накопления капитала[610], и 2) популистский авторитаризм, в условиях которого элиты мобилизуют общество «сверху» для легитимизации режима, одновременно инкорпорируя нижние слои населения. В то время как некоторые страны Южной Америки и Юго-Восточной Азии (Аргентина, Бразилия, Чили, Южная Корея, Тайвань и др.) были под управлением авторитарно-бюрократических режимов, наибольшее распространение в некоторых ближневосточных и североафриканских странах (Египет, Алжир и др.) получил популистский авторитаризм. Линц и Степан выдвинули интересную гипотезу о связи типа недемократического режима и потенциала для возникновения движений, протестов, забастовок и подпольных сетей сопротивления, которые предшествуют либерализации и сопровождают демократизацию. Из данной гипотезы может быть выведено пока еще не вполне развитое объяснение возможных различий в уровнях и скорости возникновения протестов в периоды демократизации.