Виктор Вавич - Борис Житков

«Еще раз обдумать, — говорил в уме Тиктин. — Что же происходит? Взрыв протеста со стороны общества — с одной стороны. Раз! Борьба за свое существование со стороны правительства — с другой…»

— Два! — прошептал Тиктин, глядя в угол гравюры. На гравюре сидел среди пустыни Христос на камне, глядел перед собой и думал. — Два-а… — задумчиво произнес Андрей Степанович.

«А вот решил, — подумал с завистью Тиктин про Христа. — Решил и начал действовать. И не по случаю какому хватился. Кончил… на кресте. Да, и этот крест на каждой улице. Да не для этого же он все это делал», — вдруг с сердцем подумал Андрей Степанович, он резко повернулся со всем креслом к столу, опер локти, упер в виски кулаки.

В это время во дворе затрещал электрический звонок — это над дворницкой. Настойчиво, зло — нагло в такой тишине. И стук железный о железную решетку ворот.

Тиктин слышал, как Санька и жена подбежали к окнам, потом в кухню, чтоб видеть во двор.

Тиктин встал, набрал воздуху в грудь и спокойной походкой прошел кухню.

Кухарка, накинув на голову одеяло, шарила на плите, брякала спичками.

— Не надо огня, — спокойным басом сказал Тиктин, и воздух из груди вышел. Сердце билось, как хотело. Тиктин тяжело и редко дышал. Он глядел через плечо Анны Григорьевны в полутемный двор.

Где-то в окне напротив мелькнул свет и погас. Дворник зашаркал опорками и бренчал на бегу ключами.

Санька быстрой рукой распахнул форточку. Жуткий воздух стал вкатываться в комнату и голоса — грубые окрики из-под ворот.

— Тс! — шепнул, затаив дух, Тиктин.

Слышно было, как дворник торопливо щелкнул замком и дергал задвижку; вот визгнула калитка, и топот ног, гулко идут под воротами.

— Ну, веди! — И дворник вышмыгнул из пролета ворот, и следом черные городовые, четверо. Куда?

Санька совсем высунул голову в форточку, и в эту минуту в прихожей раздался звонок и одновременно стук в дверь.

Санька рванулся:

— К нам обыск!

— Господи, спаси и сохрани, — перекрестилась Анна Григорьевна и бросилась отворять.

— Attendez, attendez,[6] — крикнул Андрей Степанович.

— Да, Господи, все равно, — на ходу ответила Анна Григорьевна.

И Андрей Степанович слышал, как она открыла дверь. Андрей Степанович зашагал в переднюю, но уж стучали в кухонную дверь.

— Кто такие? — кричала через дверь кухарка.

— Отворяйте, — скомандовал Тиктин.

— Ну ладно, оденуся вперед, — кричала в двери кухарка.

Санька глядел, как распахнулась дверь, настежь, наотмашь, и сразу всем шагом вдвинулся квартальный. Анна Григорьевна пятилась, но не отходила в сторону, как будто загораживала дорогу. А квартальный нахмурился, смотрел строго поверх Анны Григорьевны.

«Прет, как в лавочку, как в кабак», — Санька чувствовал, что все лицо уж красное, и это перед квартальным, и Санька крикнул:

— Чего угодно-с, сударь? — И вдруг узнал квартального — тот самый! Тот самый, что на конке менял ему рубль — «для женщины». Вавич секунду молчал, глядя на Саньку, и приподнял нахмуренные брови. И вдруг резким злым голосом почти крикнул:

— Кто здесь Тиктина Надежда Андреевна?

— Вы можете не кричать, — Андрей Степанович достойным шагом ступал по коридору, — здесь все отлично слышат. У вас есть бумага? — Андрей Степанович остановился вполоборота и, не глядя на Вавича, протянул руку за бумагой. Другой рукой он не спеша вынимал пенсне из бокового кармана.

Санька секунду любовался отцом и сейчас же топнул ногой, повернулся и пошел по коридору.

— Не сходите с мест, — закричал Виктор. — Задержи! — Из-за спины протиснулся городовой, он беглым шагом затопал по коридору. Анна Григорьевна спешила, догоняла городового.

— Мадам! Стойте! — кричал Вавич.

Но уж из кухонной двери вошел городовой, он загородил дорогу, растопырил руки.

— Нельзя-с! Назад, назад.

— Не идет! Вести? — крикнул Вавичу городовой из конца коридора.

— Стой при нем! — крикнул Вавич.

— Да я его уговорю, и он придет сюда, пропусти, ох, несносный какой! — говорила Анна Григорьевна.

— Arretez et taisez-vous![7] — сказал Тиктин.

— Не переговариваться! — крикнул Вавич и ринулся вперед.

— Бумагу! — упорным голосом перегородил ему дорогу Тиктин, рука требовательно висела в воздухе.

Вавич глянул на руку. Она как будто одна, сама по себе, висела в воздухе, она была точь-в-точь как рука его старика, когда он кричал: «Витька! Молоток!»

Вавич расстегивал портфель на коленке, наконец, вынул бумажку.

— Вот: по распоряжению… — тыкал Виктор пальцем.

— Виноват, — прервал Тиктин и взял бумагу из рук Вавича. «Чего я, дурак, дал! — озлился на себя Вавич. — Сам бы огласил, и вышло б в точку».

Тиктин накинул на нос пенсне и вполголоса читал:

— «Произвести обыск в помещении, занимаемом Тиктиной Надеждой Андреевной».

— Ага! Так вот пожалуйте в помещение, занимаемое Тиктиной Надеждой Андреевной.

Вавич минуту молчал и, краснея, застегивал портфель и глядел на Тиктина и не попадал замком.

— Прашу не учить! — вдруг крикнул Вавич на всю квартиру.

— Стой около него, и чтоб ни с места, — и Виктор ткнул пальцем на Тиктина. Городовой придвинулся.

— Дворник! Сюда! — командовал Вавич, идя по коридору. — В лицо знаешь?

— Как же-с, известно.

— Я вам говорю, ее нет! — говорила вслед Анна Григорьевна. Вавич с городовым и дворником ходили по квартире. Городовой взял лампу Андрея Степановича и носил ее за Виктором.

— Бумагу! — зло сказал Виктор. — Тут народ стреляют, а он — бумагу! Не бумагами, небось, стреляют-то людей при исполнении… долга.

— Оружие есть? — рявкнул Вавич из спальни Анны Григорьевны.

Никто не ответил. Виктор вышел в коридор, вытянулся строго и произнес крепко, по-командному:

— Оружие есть? Если будет обнаружено обыском, то ответите по законам военного времени.

— Да нет, ни у кого никакого оружия. Саня! Ведь нет же оружия?

— Не переговариваться, — крикнул Вавич. — Значит, заявляете, что оружия нет.

— Я бы вам еще раз советовал быть скромнее, — сказал Андрей Степанович. — Да! Тоже имея в виду законы военного времени.

Городовой, что стоял рядом, придвинулся к Тиктину.

— Прислугу сюда и понятых! — командовал Вавич.

— Слушайте, молодой человек, — сказала Анна Григорьевна, — вы ведь не к разбойникам в вертеп пришли, зачем же так воевать? Ну, пусть ваша обязанность такая, но ведь видите же, что пришли к порядочным людям.

Вавич отвернулся и уж из Наденькиной комнаты громко ворчал:

— За порядочными людьми нечего следить жандармскому управлению. Это ее комната? — спросил Виктор прислугу. — Ее это шкаф? Отпереть! Спроси ключи или сейчас вскроем. Гляди под кроватью! — крикнул он городовому.

Понятые — соседние дворники — стояли у притолоки с шапками в руках.

— Можно закурить? — шепотом обратился один к Вавичу.

— А что? — вскинулся Виктор. — Курите! Курите, черт с ними. Да нет, я не имею права вас стеснять — понятые. Курите вовсю.

— И под постелью, под матрацем, — командовал Вавич. Горничная трясущейся рукой спешила отомкнуть Наденькин шкафчик. Ключ был у Наденьки, горничная не могла подобрать.

— Дай сюда, — и Вавич вырвал из рук Дуняши ключи. Он тыкал один за другим, ключи не входили. — Ну-ка, кто из вас мастер? — крикнул Виктор дворникам и бросил ключи на подоконник.

Понятые спросили ножик, они кропотливо отдирали планку — важная вещь — чистый орех!

— Ну, ну, орех! — покрикивал Вавич. — Будет на орехи, ковыряйся живей!

Кресло

ВАВИЧУ скорей хотелось переворотить весь этот девичий порядок в комнате, чтоб скорей стал ничей хаос, и он без надобности срывал накидки с подушек, приподнимал картины и пускал их висеть криво. Он выворачивал с полок книги, протряхивал страницы и неловкой кучей сваливал на полу. Он мельком видел себя в старинном трюмо и был доволен: деловая, распорядительная фигура, даже немного сейчас похож на помощника. И Виктор старался, чтоб оправдать вид, и выдергивал совсем прочь из стола ящики. Он думал: «письма, и ленточкой завязаны, как у Тайки», но писем не было. Были какие-то тетрадки. Вавич поднес к лампе. По-иностранному, напротив — по-русски. «Ага! Это языки учит. Что же изымать?» — уж тревожился Вавич.

— Позвать старуху, — сказал Вавич вполголоса. — Слушайте, мадам, это не все, — сказал Виктор, хлопая рукой по Наденькиной тетради.

Анна Григорьевна быстро, испуганными глазами, читала эти карандашные записи и не могла понять, понять этих слов — cladbishenskaia vosem и напротив написано — умывать, чистить что-либо.