Рука Москвы - записки начальника советской разведки - Леонид Шебаршин

Что мы противопоставляли пропагандистскому напору, в котором сливаются огромный опыт рекламы, западной социальной и психологической науки, интеллект политиков, экономистов, публицистов, культура тонкой обработки умов? Суконную, неумелую, казенную политучебу! Западная пропаганда выиграла потому, что на нее не жалели ни интеллекта, ни денег. Наша же система исчерпывала возможности и основания для самозащиты, а следовательно, и для защиты государства.

Третье направление — экономическое. Нас отсекали от мирового научно-технического прогресса, сознательно обрекая СССР на разорительную автаркию в тех областях, где западный мир совместными усилиями двигался вперед. Делалось все, чтобы законсервировать нашу страну в качестве энергетически сырьевого придатка Запада, потребителя устаревших технологий, экологически вредных производств. Неудивительно, что мы отстали от Запада. Удивительно то, что в самых невыгодных условиях, которые не выдержала бы никакая другая держава мира, отечественные ученые, конструкторы, инженеры, организаторы производства могли создать и поддерживать научно-промышленный потенциал страны.

И самое действенное, самое коварное направление воздействия — это создание лобби: прослойки людей, рассматривающих интересы своей страны с позиций другого государства, другой культуры. Я не имею в виду только тех, кого на профессиональном языке и мы, и американцы называем «агентами влияния», хотя именно с их помощью плетется осязаемая сеть лоббизма. «Агент влияния» — эта категория столь же стара, как сама политика. Талейран, например, получал вознаграждение от Александра I и имел псевдоним Анна Ивановна.

Сейчас практикуются выплаты высоких гонораров за не очень примечательные книги, оплата за лекции и публичные выступления, бесплатные поездки за рубеж и т. п. Такие люди появляются и исчезают, но лобби создаются медленно, от поколения к поколению, «намываются», как дамбы. Можно припомнить роль прогерманского лобби при дворе последнего царя, когда Россия воевала с Германией, — шпионаж, предательство, политическое давление. У практичных людей — американцев — законом установлено, что американский гражданин может представлять интересы иностранного государства, зарегистрировавшись в этом качестве. Главная же преграда на пути безудержного лоббизма помимо закона — патриотическое общественное мнение. Нет страшнее обвинения для политического деятеля, чем то, что в чем-то он поставил интересы чужой страны выше интересов собственного народа. Здесь ни честная ошибка, ни давление обстоятельств не будут восприняты как оправдание даже при полном бескорыстии провинившегося. К сожалению, у нас грани допустимого оказались размытыми, нашему больному обществу грозит опасность впасть в идеологическую, культурную, экономическую зависимость от иностранцев.

А. П. Ну что ж, Леонид Владимирович, сначала вы сказали, что отрицаете наличие «организационного оружия», а потом произнесли все это. Теперь позвольте задать вопрос, что называется, в лоб. Рушится государство, то самое, для сохранения которого был создан ваш комитет. Что делает комитет для спасения государства?

Л. Ш. Иными словами, куда смотрит КГБ? КГБ смотрит туда, куда ему предписывают Конституция и недавно принятый Закон об органах государственной безопасности в СССР, выполняет свои обязанности на основе закона и в рамках закона.

Не могу не отметить вашего стремления не только заглянуть мне в душу, но и выставить ее на публичное обозрение. Профессиональная сущность бунтует против этого, и тем не менее откроюсь. Я ощущаю нашу ситуацию как глубоко трагичную. В мирное время в нашем государстве идет война, гибнут под пулями и от взрывов наши мирные сограждане, сотни тысяч беженцев ищут пристанища и не находят его. В мирное врем» страна переходит на карточную систему, оставшуюся с военных лет в памяти (как верилось, что она будет существовать только в воспоминаниях!). В духовной жизни, в человеческих отношениях хозяином становится рубль, хозяином рубля — доллар, мораль рынка общечеловеческой ценностью, покаяние — индульгенцией на новые грехи.

Нужно ли продолжать этот печальный перечень? В очередной раз утешаться мыслью о временности переживаемых трудностей, о светлом будущем, которое ожидает нас за очередным историческим углом? Или надеяться на какую-то волшебную силу, которая единым махом разрешит все противоречия?

Вера во всемогущество комитета, в то, что сложные проблемы нашего общества и государства могут быть решены энергичным вмешательством специальной службы, уходит своими истоками, на мой взгляд, в туманную область мифотворчества. Страна может быть выведена из кризиса только усилиями всех патриотических, подлинно демократических сил, только на путях коренного обновления общественных отношений, только при наличии твердой воли к сохранению независимого, единого государства, великого не своими размерами, а творческим духом его граждан, наукой, промышленностью, человеческой справедливостью. Упованием на то, что это неизбежно произойдет, работой во имя этого мы и живем.

А. П. А как вы стали разведчиком? Как люди становятся разведчиками?

Л. Ш. Случайно становятся. Я — москвич, жил в Марьиной роще!..

А. П. Да мы с вами были соседи! Я жил на Тихвинской улице. В Марьинском мосторге мне мама покупала игрушки.

Л. Ш. Значит, могли встречаться, даже драться в детстве могли.

А. П. Помню Марьину рощу тех лет. Деревянные двухэтажные дома, подворотни, гармошки, авоськи в форточках, и во всех окнах одинаковые оранжевые матерчатые абажуры.

Л. Ш. Вот в таком доме я и жил. Поступил в Институт востоковедения, затем был переведен в МГИМО. Поработал в гражданском учреждении, познакомился с сотрудниками комитета. Они мне очень понравились, и я без раздумий принял предложение сменить место работы и стать оперуполномоченным ПГУ в звании младшего лейтенанта. Вот и вся история.

А. П. Я много путешествовал, теперь меньше, конечно. Под старость, видимо, совсем перестану. И буду вспоминать о своих путешествиях. Знаю, что буду вспоминать. Как пахнет воздух Африки, влажный, горячий, с едкой пыльцой цветов, с запахом тления. Или как летели зеленые огромные бабочки над побережьем океана, а сандинисты у береговых орудий, ожидавшие десант американской морской пехоты, хотели схватить пролетающую бабочку. Буду вспоминать жидкую, как шоколад, Лимпопо или латунно-желтый Меконг. Буду вспоминать великие сибирские реки, впадающие в ледовитые моря, или волжские города, прекраснее которых нет на земле. А что будете вспоминать вы? Что вспоминает под старость разведчик?

Л. Ш. Ответ даст не очень отдаленное будущее. Надеюсь, что время не будет ко мне слишком жестоким и оставит в памяти ощущение окрыленности от удачно сделанного дела — такое бывало. А колющие воспоминания о промахах, собственной глупости (такое тоже бывало) смягчатся или совсем покинут меня. Если почитать мемуарную литературу, то так оно, видимо, со всеми и бывает.

А. П. Что ж, Леонид Владимирович, расстанемся на этом. Каждый по-своему станет служить государству.

(«Россия», 1991, 6-10 сент., № 35)

— Как отнеслись сотрудники КГБ, и в частности разведчики, к попытке государственного переворота?

— Сегодня постфактум, оценка совершенно ясна: возмущение, глубокое огорчение, беспокойство, непонимание, недоумение, как могло это произойти. Каким образом человек, который убеждал нас действовать строго в рамках закона — и я не уверен, что это была ложь, маска, — сам отступил от него.

— Закон и разведка — понятия все же несовместимые…

— Не совсем верно. Действительно, разведка — это организация, которая действует вне закона, руководствуясь определенными моральными нормами… Вся ее деятельность — нарушение чьих-нибудь законов. Но речь-то ведь идет о советских законах!

Крючков никогда ни намеком, ни жестом не давал понять, что бывают такие ситуации, когда надо обходить законы. Его усилиями был принят Закон об органах государственной безопасности. Мы все тогда обрадовались, потому что раньше непонятно было, на чем же в правовом смысле строилась деятельность КГБ. Мы верили, что закон для нас — святыня. И вот руководитель КГБ оказывается в числе зачинщиков заговора.

— После начала путча были ли у вас контакты с Крючковым?

— Да. Рано утром 19-го я включаю приемник и слушаю: создан ГКЧП… А в семь позвонили и сообщили, что председатель собирает совещание в девять тридцать. Поразила несвязная речь Крючкова. Вообще-то Крючков никогда не был блестящим оратором, но когда его поджимает ситуация, может говорить экспромтом, логично, делать неожиданные, свежие выводы и заключения.