Рука Москвы - записки начальника советской разведки - Леонид Шебаршин

— Может быть, вам известно что-нибудь о местонахождении Эриха Хонеккера? По непроверенным данным, он пытался покончить жизнь самоубийством. Знаете ли вы об этом?

— Я тоже об этом слышал. Когда принималось решение о его вывозе в СССР, с нами не советовались, а если бы посоветовались, то мы бы порекомендовали в это дело не впутываться, а искать законные пути, сообразовавшись с обстановкой. Я сделал так, чтобы разведку ПГУ в это дело не ввязывали, хотя нашего товарища по указанию Крючкова иногда и привлекали к работе с Хонеккером в качестве переводчика.

— Правда ли, что несколько лет назад американцы вкопали на территорию разведцентра начиненный шпионской техникой пенек, который исправно информировал их обо всем, что происходило в ПГУ?

— Нет, этот пенек обнаружили под Москвой, то ли на территории военного аэродрома, то ли еще где, а может, и не под Москвой вовсе… Я уже точно не помню. Знаю лишь, что никогда ничего подобного у нас не было.

— Гарри Табачник в своей книге «Последние хозяева Кремля» пишет о существовании в рамках ПГУ подразделения «Т», занимающегося подготовкой и осуществлением за границей убийств лиц, неугодных СССР. Есть ли в ПГУ нечто подобное?

— Разведка не занимается убийствами, и людей для этого у нас не готовят. У нас действительно есть специальное подразделение на случай чрезвычайных ситуаций за рубежом: войны, захвата заложников, захвата посольств, транспортных средств.

— Леонид Владимирович, мне рассказывали, что во время путча вы раздали сотрудникам ПГУ текст Закона о чрезвычайном положении, дав им таким образом возможность разобраться в сущности ГКЧП. Это так?

— Трудно было разобраться поначалу, что к чему… Я не юрист, коллеги мои тоже, поэтому и попросил отыскать текст закона и изучить его. Видимо, потом он был размножен и стал ходить по рукам. Не помню, просил ли я текст размножать и раздавать, помню только, что просил его отыскать и изучить.

— Не могли бы вы тогда, по крайней мере, прояснить ситуацию с вверенным вам диверсионным спецподразделением, которое, по нашим сведениям, Крючков приказал направить к Белому дому России?

— Крючков приказал не ввести его в действие, а направить с подмосковной базы в Клуб имени Дзержинского на Лубянку. Когда командир этого подразделения доложил мне, что их могут привести в действие против Белого дома, я приказал ему никаких распоряжений, приказов без согласования со мной не выполнять, а вечером 20-го категорически запретил ему выполнять какие-либо приказы, связанные с наступлением на Белый дом, а если ему такой приказ отдадут, чтобы немедленно ставил меня в известность.

— Леонид Владимирович, поговаривают, что вы подали в отставку сами, зная о том, что отставка неизбежна и уже готовится.

— Не знаю. Может, готовилась, а может, и нет. Во всяком случае, я был поставлен в такую ситуацию, в которой, я считаю, сделал единственно правильный выбор. Со мной обошлись недопустимо грубо, даже оскорбительно. Так с начальником разведки поступать нельзя. Но это не главное. Главное это то, что, как я вижу, восстанавливаются старые, почти забытые порядки, когда руководящие должности в разведке назначают не по деловым качествам, а по протекции.

— Наверное, в карьере разведчика Шебаршина это был самый горький день?

— У меня бывали и более горькие дни, бывали очень горькие неудачи.

Совершенно искренне признаюсь: в другой жизни себя не мыслил, не представлял, какая она — отставка. Сомневаюсь, что будет легко создать себе ту нагрузку, к которой привык. Мне всегда читалось, писалось и работалось легче в цейтноте. Праздников и выходных терпеть не мог. А теперь вся жизнь сплошные выходные.

— Никто из высокопоставленных сотрудников КГБ, с которыми я говорил о вашей отставке, так и не смог сказать мне, когда же Президент подписал указ о вашей отставке, а Бакатин приказал откомандировать вас в распоряжение управления кадров. Как же все-таки происходила сама отставка?

— Мне сказали о ней по телефону. Бакатин, видимо, не нашел времени, чтобы позвонить и объявить о своем решении. Кто-то из его секретариата сказал, что есть указ об отставке.

— В последнее время приходится довольно часто слышать объяснение ошибок, допущенных Президентом СССР: ближайшее окружение держало его в «информационном колпаке».

— По этому поводу совершенно ничего не могу сказать. Вся информация шла из Первого главного управления председателю, он подписывал телеграммы и отправлял дальше, адресатам. Возможности узнать, доложено Президенту или нет, у меня не было.

— Как вы относитесь к идее выведения ПГУ из состава КГБ и реорганизации его в Комитет по разведке?

— Это абсолютно правильная идея. Но тут существует следующая опасность. В промежутке между принятием решения и его осуществлением временные люди пытаются определять способы реорганизации разведки, ее кадровую политику.

Я всегда исходил из того, что разведка — это живой, хрупкий и очень деликатный организм, не терпящий рывков.

Прежде всего это то, что мы называем добывающий или агентурный аппарат, то есть сотрудничающие с нами иностранцы. Потом оперативные работники, находящиеся за рубежом под различными прикрытиями. Технические средства. И, наконец, центральный аппарат. Все эти компоненты взаимосвязаны.

— Одна из первых «реформ», предпринятых новым руководством КГБ, — вывод из подчинения комитета Управления правительственной связи и Восьмого управления, занимающегося шифровкой и дешифровкой. Не кажется ли вам, что таким образом остальные подразделения комитета останутся без надежных, проверенных каналов связи? И не проще ли было создать параллельные структуры: чтобы одной мог пользоваться Президент, а другой — комитет?

— По-моему, это как раз пример моментально принятого решения, которое сейчас приходится переосмысливать.

— Как, по-вашему, суверенные республики, например Украина, будут осуществлять разведку? На базе расформированного ПГУ или своих первых управлений?

— На базе своих первых управлений. Что касается Украины, то я знаю, у них есть возможности для работы за рубежом, и мы прекрасно взаимодействовали.

— Некоторые лидеры республик призывают обнародовать архивы КГБ, имена агентов. Считаете ли вы это оправданным в какой-либо форме?

— Это предел падения для разведчика, для офицера госбезопасности. Эти люди работали на государство, то есть на нас с вами. И разглашать их имена только потому, что изменились обстоятельства, — это низость.

— Известно ли вам что-нибудь о золоте КПСС?

— Первое главное управление ни в каких финансовых делах КПСС участия не принимало.

— Бюджет ЦРУ составляет тридцать миллиардов долларов. Бюджет же ПГУ не публиковался, но известно, что он гораздо меньше. Так ли это?

— Если бюджет ПГУ будет опубликован, многим будет казаться невероятным, что эта служба могла обходиться так дешево и делать так много.

И. КАДУЛИН

Кстати

«ПГУ всегда отличал высокий профессионализм, преобладающее большинство людей там честные, настоящие профессионалы», — заявил новый начальник советской разведки — Евгений Примаков.

Касаясь судьбы своего предшественника — Леонида Шебаршина, новый начальник разведки сказал, что высоко ценит его и относится к нему с большим уважением. По словам Евгения Примакова, нужно без спешки во всем разобраться.

(«Известия», 1991, 11 окт., № 243)

Роман М. Карре «Шпион, пришедший с холода» называют лучшим политическим детективом XX века. Главное действующее лицо романа становится жертвой сложнейшей интриги, закрученной в недрах разведки. Нашему собеседнику Л. Шебаршину, возглавлявшему секретное ведомство, конечно, не довелось пережить трагедию, подобную персонажу английского писателя, но в обстоятельствах его падения с высот государственной службы до сих пор много неясного. С этого вопроса и началось интервью.

— Вы уже высказывались о причинах вашего ухода с поста начальника разведки, говорили: без вашего согласия вам назначили первого заместителя. С другой стороны, газеты пишут, что, занимая пост заместителя председателя КГБ, вы не могли не знать о готовящемся перевороте. Может быть, подлинная причина отставки в том, что вы слишком тесно связаны с Крючковым?

— Мне уже приходилось вносить ясность в этот вопрос. Я ничего не знал о готовящемся перевороте. В выступлениях председателя КГБ перед его сотрудниками, в разговорах Крючков постоянно подчеркивал свою приверженность законам, наставлял нас, что мы должны строго следовать духу и букве законов. Мы считали, что это и есть истинная позиция Крючкова. Я не знаю, отчего кому-то трудно поверить, что разведка не была вовлечена в переворот.

Почему Крючков посвятил некоторых своих заместителей в этот замысел и не посвятил начальника разведки — об этом можно только догадываться. Я думаю, по каким-то признакам я не внушал ему доверия. У меня возникали, а в последнее время довольно часто, расхождения с нашим бывшим председателем по оценке ситуации в Советском Союзе, по оценке роли и перспектив КПСС. Наверное, все это Крючков учитывал. Мне кажется, что некоторые мои выступления на совещаниях руководства КГБ не соответствовали концепциям Крючкова. Возможно, этим объясняется то, что я не был осведомлен. Надо спросить самого Крючкова.