Дни изгнания - Катарина Керр

– Знаете, мой лорд, если нас всех весной убьют, то вопрос благодарности отпадет сам собой.

Пертис рассмеялся и дружески хлопнул его по плечу.

– Нравитесь вы мне, купцы. Такие расчетливые, такие практичные. Нет уж, я придумаю, как тебя отблагодарить, особенно если мы каким-то чудом переживем эту весну.

– Я с радостью приму вашу благодарность, мой лорд. Слушайте, слуги уже должны были принести сюда длинные луки. Пойду-ка я потороплю их.

– Сделай это, пожалуйста. Не думаю, что я ждал чего-то в моей жизни больше, чем эти луки. Кроме того, мне нужно поговорить со старым другом Галабериэлем.

Выходя из залы, Ганес лицом к лицу столкнулся с Глэйнарой и замер с открытым ртом. Девушка была такая чистенькая и аккуратная, что он не сразу узнал ее. Даже волосы блестели чистотой и немного отросли, обрамляя ее лицо локонами. Руки тоже были чистыми, а на ногтях – маникюр.

– Что случилось, Ганно? Упал с лошади и ударился головой?

– Ох, извини, Глэй. Я… гм… просто не узнал тебя. То есть я хочу сказать, я не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я теперь замужем за Мэйром.

– За «серебряным кинжалом»?!

– Он больше не «серебряный кинжал». – Она помедлила, явно чем-то расстроенная. – Ганно, ты еще хочешь жениться на Брэйсе?

– Что? Ну, конечно!

– Тогда тебе лучше прямо сегодня пойти в деревню. Понимаешь, когда твой папаша приехал из Аберуина, он сразу пошел к отцу Брэйсы и потребовал разорвать помолвку, но Эвейсн, да благословят его боги, сказал, что сперва дождется тебя.

Ганес прислушался к ее совету и поехал в деревню сразу же, как только Пертис отпустил его. Дождь к этому времени прекратился, закат был чистым и ясным, дул морской соленый ветер. Он привязал коня позади родительского дома, перелез через садовую ограду и вошел в заднюю дверь. В кухне сидел двенадцатилетний Авиль, выклянчивая у поварихи кусок хлеба с медом. Он увидел Ганеса и глупо улыбнулся. Повариха закрыла лицо фартуком и заплакала.

– Ага, значит, ты вернулся домой, – сказал Авиль. – Погоди, еще увидишь папашу.

Ганес пошел в комнаты, следом, подхихикивая, шел Авиль. В коридор на шум вышла Молигга. Она увидела Ганеса и задрожала. Авиль резко замолчал.

– Прости, мам, – сказал Ганес, – но я должен был сделать то, что считал правильным.

Она что-то начала говорить, потом затрясла головой, заливаясь слезами. Ганес хотел взять ее за руку, но она быстро шагнула назад.

– Ганно, уходи, – шепотом сказал Молигга. – Я не хочу, чтобы отец тебя увидел.

– Даже так? А вот я хочу сказать ему пару слов. Ну-ка, ответь мне: что ты думаешь насчет этого мятежа?

– Неужели ты думаешь, что меня это хоть немного волнует? Боги милосердные, даже если до этого и дойдет! Мой сын и мой муж вцепились друг другу в глотки, и все из-за короля, которого я и в глаза не видела! – По ее щекам медленно катились слезы. – Ганно, он перед всей гильдией отказался от тебя!

– Я знал, что он это сделает. Где он?

Молигга схватила его за руку. – Просто уйди!

Как можно ласковей Ганес отодвинул ее в сторону и пошел дальше по коридору. Он резко распахнул дверь в кабинет отца и вошел. Версин встал из-за бюро, сжимая в руках гроссбух в кожаном переплете, и кисло улыбнулся.

– Ты кто такой? Странно – ты похож на моего покойного сына.

На мгновение Ганес перестал дышать. Версин все улыбался. В маленьком кабинете повисла тишина, густая, как морской туман.

– Считай, что я его душа, ненадолго пришедшая к тебе из Иных Миров. И я пришел с предупреждением, как это обычно делают души. Если я переживу эту зиму, то сделаю все, чтобы ты больше никогда не мог торговать с Западным Народом. Они мои друзья, папуля, а не твои, и ты чертовски хорошо знаешь это.

Тяжело дыша, Версин метнул тяжелую книгу прямо в его голову. Ганес увернулся и засмеялся. Все это было не ради меня, а ради короля. С побагровевшим от ярости лицом Версин кинулся на сына, замахнувшись для удара. Ганес услышал, как пронзительно закричала Молигга. Он снова уклонился, схватил отца за запястья и сильно сжал их. Версин сопротивлялся изо всех сил, но вырваться не мог, Он пыхтел и всхлипывал, осознав истину: теперь его маленький сын сильнее. Когда Молигга зарыдала, Ганес отпустил отца.

– Нельзя ударить мертвеца. Прощай. – Ганес развернулся на каблуках, медленно вышел из комнаты, распахнул парадную дверь и увидел тощее личико младшего брата, уставившегося на него широко открытыми глазами.

– Теперь я наследник, Ганно. Как тебе это нравится?

– Тебя следовало утопить еще в младенчестве, как поступают со всеми крысами и хорьками.

В этот же день Адерин отправился навестить Невина и поговорить наедине о вещах, могущих привести в смятение любого обычного человека. Невин удивился тому, как он был рад видеть своего бывшего ученика во плоти, а не в магическом кристалле, и решил, что это признак старения и соответственной чувствительности. Они долгие часы говорили обо всем и ни о чем, делились новостями о своем мастерстве, обсуждали учеников, которых обучали в прошлом или, как Адерин, сейчас.

– Природные духи становятся таким забавными, когда дело доходит до магии, сказал наконец Адерин. – По-моему, у них к ней больше склонности, чем у нас.

– Несомненно. Ты только посмотри, насколько они полны жизни, живут так долго и остаются по-прежнему молодыми. Мне кажется, что они куда более восприимчивы к потоку жизненных сил, чем человеческие существа.

– Видимо, они живут в большем согласии с жизнью. Гм. – Взгляд у Адерина неожиданно стал пустым и замкнутым. – Большинство из них.

Невин понял, что их разговор снова напомнил ему о Далландре.

– Ну что ж, – чересчур поспешно сказал Невин, – я понял, что твоя огромная работа продвигается успешно. Я имею в виду восстановление всей системы двеомера Западного Народа.

Они еще долго беседовали и расстались, договорившись встретиться и завтра. Проводив Адерина, Невин пошел в спальню, поднял незакрепленную доску в полу и вытащил наружу маленькую деревянную шкатулку с хранившимся в ней опалом. Камень был завернут в пять разных кусков бардекианского шелка: бледный пурпурно-серый, пламенеющий алый, насыщенный морской волны, солнечный желтый и пестрый лоскут – красновато-коричневый, лимонный, оливковый и черный. Невин положил камень на ладонь и долго рассматривал его, мягко мерцающий в трепещущем свете свечей.

Известно, что каждый хороший камень обязательно вбирает в себя чувства, мечты и жизненную силу владельца, а также память о событиях, происходящих с ним. По этой причине Невин решил не начинать пока с ним работать, ибо воля его и чувства были взбудоражены тем, что он определял, как «этот идиотский мятеж», и сознание нельзя было назвать ясным, и он мог наделить камень ложными мыслями. Меньше всего он хотел, чтобы талисман начал излучать Верховным Королям всего Дэверри его душевное раздражение. Им наверняка хватало своего. Прежде, чем приступать к работе, он должен тем или иным путем уладить проблемы Каннобайна. Что ж, сказал он сам себе, если тебе хотелось спокойной жизни, надо было становиться жрецом, да и дело с концом!