Между двух миров - Эптон Синклер

Короче говоря, мистер Дингл верил в то, что бог есть и что он, мистер Дингл, частица его. Это был живой и деятельный бог, и он жил и действовал в каждом человеке; он руководил вами, если вы его просили и, особенно, если верили, что он будет руководить. Для этого следовало удалиться в какое-нибудь тихое местечко, как советовал Иисус, закрыть глаза и думать о боге и его благости и верить, что он сделает то, о чем мы просим, если просимое достойно и хорошо. Мистер Дингл никогда не просил бога даровать ему особняк на Бульвар-де-ля-Круазет или пышную белокурую любовницу, ибо не считал эти вещи достойными желания; он просил, чтобы бог даровал ему душевный мир, силу творить добрые дела и довольствоваться своим уделом, и бог исполнял эти скромные просьбы.

Такое credo делало его весьма приятным соседом по табльдоту. Он никому не навязывал свои взгляды, и поссориться с ним было совершенно невозможно; если вы затевали ссору, он удалялся к себе в комнату и молился там, а затем появлялся с таким блаженным лицом, что вам становилось стыдно за свое дурное настроение. Он был не толст, но как-то уютно сдобен, и лицо у него было круглое и розовое; в общем, он напоминал седеющего херувима в белом, всегда без единого пятнышка, полотняном костюме. Таков был мистер Парсифаль Дингл из штата Айова, к вашим услугам.

Еще с 1914 года, когда студент-недоучка, столовавшийся в пансионе Флавен, стал учителем Ланни Бэдда, до семьи в Бьенвеню доходили слухи об этом чудаковатом, но вполне достойном жильце. Джерри симпатизировал ему оттого, что их родные города находились рядом, — оба говорили с тем же акцентом и любили те же кушанья. Постепенно Джерри стал упоминать о мистере Дингле все чаще. Мистер Дингл имел своеобразный дар: он возлагал на больных руки, производил над ними то, что он называл «лечебными пассами», и боли прекращались. Ни Ланни, ни его мать не были знакомы с этим жильцом, они только видели его раз или два, когда он выходил из пансиона, и постепенно он стал для них какой-то легендарной фигурой.

Несколько лет назад случилось так, что мисс Аддингтон, гувернантку Марселины, постиг необычайно мучительный приступ мигрени. Ланни упомянул об этом при Джерри, и вскоре Джерри позвонил ему по телефону: мистер Дингл просит разрешения зайти помочь страдалице; если она согласна, Джерри с удовольствием привезет его. Мисс Аддингтон, как строгий и правоверный член англиканской церкви, была скачала шокирована этим предложением; однако ей было известно, что американский джентльмен действует во имя божие и что особые привилегии, дарованные господом церкви короля Генриха Восьмого, не возбраняют и другим лицам обращаться к всевышнему, если они того пожелают; а кроме того, головная боль была жестокая. Итак, мистер Дингл явился и попросил оставить их наедине, что привело в смущение девственную лэди. Но это был по всем признакам человек вполне почтенный, и потом ведь это все разно что врач. Он усадил мисс Аддингтон в кресло, а сам стал позади, положил ей руки на лоб и закрыл глаза.

Результат изумил всех, особенно гувернантку. Когда он кончил молитву и снял руки, он спросил: — Как вы себя чувствуете? — И она, поморгав, воскликнула: — Представьте, все прошло! — Это было совершенно невероятно, но факт оставался фактом, весьма приятным фактом. После этого случая, всякий раз как у мисс Аддингтон начинался приступ головной боли, она спешно посылала за мистером Парсифалем Динглом.

Конечно, друзья Бьюти не могли не подшучивать над благочестивой сорокалетней девственницей. Они не сомневались в том, что тут начался роман и с любопытством выспрашивали, как он развивается. Софи прозвала целителя мисс Аддингтон ее рыцарем святого Грааля и утверждала, что единственным препятствием для счастливого брака является его ужасная фамилия — Дингл. Отчего он не переменит ее на Дон? Ведь есть такая песенка: «Дингл-дон, дингл-дон, дингл-дингл, дон и дон!» Уж лучше бедняжке поскорее взять эту фамилию. Но мистер Дингл слышал эту шутку, еще когда был школьником, однако своей фамилии не менял.

Быоти Бэдд ухитрилась прожить всю свою жизнь, обходясь без духовенства. В детстве ей внушали, что господь бог запрещает все, что доставляет человеку удовольствие, поэтому она махнула рукой на его запреты, стала делать именно то, что доставляло ей удовольствие, и решила, что господь бог — это измышление самовластного баптистского проповедника по имени Джон Элифалет Блэклесс. Здесь, на Ривьере, имелось несколько почтенных джентльменов-профессионалов, служивших господу богу, и с иными из них она была знакома. Были среди них и католики, и протестанты, — но все приятные люди из общества, интересные собеседники, знатоки вин и яств. Подразумевалось, что они приберегают бога для тех случаев, когда выполняют в церкви религиозные обряды, — вы же могли присутствовать, если хотели. Но не было случая, чтобы священник или иное духовное лицо стал упоминать имя божие в светском обществе: любой из знакомых Бьюти увидел бы в этом бестактность.

Поэтому представление о таком боге, которого носишь повсюду с собой, было для Бьюти совершенной новостью, и притом такой, которая ставила ее в тупик. Раз бог находился в Бьюти Бэдд и знал решительно все, что она думает, и все, что она делает, то ради бога— отчего же он не удерживает ее? Мистер Дингл уверял, что это очень утешительная идея, когда к ней привыкнешь, так как она изгоняет из сердца всякий страх: бог любит нас, не взирая на наши грехи, и он хочет одного, чтобы мы старались стать лучше и не мешали ему помогать нам. Все это мистер Дингл называл «свободной религией»; человеку совершенно не нужен священник в роли посредника, ведь бог все время тут, в центре вашего сознания, и вы можете обращаться к нему и получать ответы через собственное сердце. — Нет, нет, — пояснял целитель, — вы не слышите никаких голосов, просто вы это чувствуете. Попробуйте, вы даже удивитесь.

Вот будут смеяться ее великосветские друзья, если узнают об этом! Но бог не будет смеяться, уверял ее мистер Дингл, и все может остаться в совершенной тайне между нею и богом. Очень скоро, как только мадам Детаз почувствует, что получает на свои молитвы ответ, она станет смелее, и ей захочется сообщить другим о своем открытии, как делает это мистер Дингл с тех пор, как врата веры распахнулись в его сердце.

И вот джентльмен с забавной фамилией стал постоянным посетителем Бьенвеню. В джентльмене не было и тени навязчивости, он никогда не являлся без приглашения, говорил, только когда к нему обращались, и если у него возникало малейшее подозрение, что он кому-то мешает, он выходил в сад и любовался цветами или стоял на террасе и смотрел, как солнце садится за Эстерельскими горами, и это значило, что он молится.

Какое утешение знать, что, если с вами случится что-нибудь серьезное, он тут, под рукой, и призовет бога к вам на помощь.

Не было на свете более неугомонной свахи, чем очаровательная белокурая хозяйка Бьенвеню; и когда на ее горизонте появился этот новый мужчина, мысли ее невольно устремились к мисс Аддингтон; закоренелая в своей добродетели англичанка явно нуждалась в помощи, и Бьюти именно в этих целях приглашала мистера Дингла на завтраки. В конце концов мисс Аддингтон весьма заинтересовалась религиозными взглядами мистера Дингла, и он убедил ее, что в его действиях нет решительно ничего противоречащего англиканской догме. Разве Христос, явившись ученикам после своего воскресения, не дал им на этот счет самых точных указаний? «Будете во имя мое налагать руки на больных, и они исцелятся!» Чего, кажется, яснее?

Но, хотя они были безусловно подходящей парой, дальше отвлеченных бесед дело не шло, и после нескольких недель ожидания и наблюдений Бьюти стала находить это даже возмутительным: что станется с человеческим родом, если мужчина и женщина, оставаясь вдвоем, только и будут что изучать священное писание да молиться?

Мистер Дингл, вероятно, так долго жил в одиночестве, что стал робок; или, может быть, в его верованиях было что-то, обрекавшее его на безбрачие, на такие отношения с женщинами, которые, как Бьюти слыхала краем уха, называются «платоническими»? Она чувствовала, что ее прямая обязанность — выяснить это, и вот однажды, оказавшись в гостиной наедине с целителем, она поставила вопрос ребром: — Как вы относитесь к любви?

Мистер Парсифаль Дингл слегка покраснел и смутился.

— Мне пришлось, — пояснил он, — пережить тяжелую драму, которая повлияла на всю мою жизнь.

— Что вы говорите! — воскликнула Бьюти. Она не попросила: «Расскажите, если можно!», — но эта просьба так и звучала в ее голосе.

— Когда я был юношей, мадам Детаз, я питал глубокое чувство к одной молодой особе с прекрасным характером, и утрата ее была для меня трагедией. С тех пор я не мог и подумать о любви — вероятно, потому, что все время искал именно тех достоинств, которые привлекали меня в этой молодой особе.