(Не)настоящий парень - Амалия Март

— Ты невыносим, — тепло говорит она.

— Надеюсь, вынесешь, — подмигиваю ей и отступаю в сторону ведра картошки и бугая с лопатами.

Надеюсь, уже сегодня вечером.

Башка просто раскалывается, и я благодарю вселенную, что милостиво напустила сегодня туч, иначе солнце меня б точно добило. Никогда больше… ни капли. Но кое-что хорошее во вчерашней неразумной проспиртовке от отца Иды все же есть: со мной в нахлобученном состоянии она откровенничала куда охотнее, чем по трезвой. И раскололась.

Никаких пижонов в модных пальто, никаких пошлых эсэмэсочек, только обида на меня. Небезосновательная, конечно. Но черт, ещё не поздно.

Улыбаюсь сам себе, кидаю взгляд через участок, сразу прилипаю взглядом к девушке в черном. Ей идёт этот цвет. Волосы красиво рассыпаются по спине, контрастируя с темной тканью. Сегодня никаких кос, очевидно, очередной маленький протест семье. Наконец, Фурия показала коготки. Ну как не гордиться?

Она словно чувствует мой взгляд, оборачивается и находит меня глазами.

Наверное, тоже улыбается. Хочу в это верить.

Дурацкое тугу-дум совершенно мешает думать. Кровь стучит в ушах, бесконечно выстукивая только одно: не просри, чувак. Хоть раз в жизни, не будь идиотом. Цинизм и одиночество — не добровольный выбор, просто так сложилось. Но ещё не поздно, да?

Передо мной материализуется лопата, возвращая на грешную землю, поближе к картохе. Бугай с каменным выражением лица подкапывает недавно засыпанную удобрениями борозду и делает лунку. Я пристраиваюсь на соседнюю полосу и делаю тоже самое. Капец, развлекуха.

— Так, а почему картошка вся черная? — кидаю взгляд на ведра возле ног. Да и чего уж лукавить, пытаюсь хоть как-то оживить это монотонное действо.

— Зола, — просто отвечает мой невольный напарник, подкапывая уже десятую лунку. Не человек, машина.

— Для чего? — удивляюсь я.

— От мышей.

Меня всего передёргивает. Пытаюсь забыть вчерашний поход ужасов по темной лестнице в подвал, но словно снова слышу писк под ногами и шебуршание за спиной.

Бэ.

— Помогает? — преодолевая чувство тревожности, вытягиваю разговор.

— Ага. И удобрение заодно, — продолжает копать бугай.

Я вздыхаю и повторяю в точности за ним. Полчеренка в землю, ногой поддавил, перебросил. В принципе, входишь во вкус.

— Отстой, — всё-таки выдыхаю я где-то на середине поля. Останавливаюсь и вытираю вспотевшие ладони о бомбер. — И так каждый год? — поднимаю взгляд на робота-мужика.

— Ага.

— Отстой, — повторяю я.

— Нормально, — не отвлекаясь от дела, резюмирует бугай.

— Жизнь не для слабых духом, — хмыкаю я. — Особенно с полным домом горлопанов.

— Так за ними Галка смотрит, — отирает пот со лба и опирается на лопату. — А так, помощь растет.

— Ну да, пацаны — это круто. Воспитать бы только.

— С Галкой не забалуешь, — уверенно говорит ее муж.

— Мда, — морщусь я. — Огонь баба.

Ляпнул и не подумал, что за такой эпитет и втащить могут. А тут лапища такая, что сразу заказан путь в больничку. Уже даже приготовился отхватить звездюлей, но Пашка неожиданно запрокидывает голову и громко гогочет.

— А то! — гордо говорит он. — Полдеревни за ней бегали, а догнал только я.

Смотрю на него не в силах скрыть скептицизм. Серьезно? Он реально считает, что догнал только он? Даже после сегодняшних откровений за завтраком?

— Повезло, — натянуто говорю я.

— Ага, — снова берется за лопату.

И я не понимаю, он реально настолько непробиваемый или хорошо притворяется, потому что как бы, отхватил лучший, на его взгляд, вариант и горд? Мне этого никогда не понять. Мне и этот образ жизни никогда не принять. Посвятить себя земле, пахать, как проклятый, ради пропитания, света белого не видеть. Мыши эти опять же.

Но, наверное, для каждого уготована своя стезя. Тот маленький мирок, в котором ты безусловно счастлив. Наверное, она есть и у меня, просто я его пока не нашел.

Снова кидаю взгляд в сторону дома, выискиваю глазами рыжий флаг. Иды нигде не видно, наверное, скрылась в доме. Странное чувство: ее негласное присутствие, даже где-то вдали, успокаивает, а отсутствие — тревожит. Снова берусь за лопату, лишь бы заглушить иррациональные чувства. Быть зависимым от кого-то мне в новинку. И не знаю, нравится ли мне это. Это слабость, а слабого легко сбить с ног, так всегда говорил отец.

— Мозоли еще не натёр? — неожиданно раздается сзади сладкий голос.

Оборачиваюсь на рыжую фурию, она стоит, размахивая садовыми перчатками.

Улыбается. Да, она сбивает с ног.

— Точно с нами не пойдете? — перебрасывая через плечо полотенце, спрашивает отец Иды. — Банька да с веничком, ух! — залихватски сжимает кулак.

Мы топчемся в прихожей, сбивая с обуви налипшую грязь. После ужина нас отправили убирать инвентарь, пока остальные готовились к банным развлечениям.

Всё большое семейство, кроме отца, уже на пути к соседям, включая самого мелкого беспредельщика. Не знал, что таким козявкам можно, но заранее представляю, как он будет там орать. Я б тоже орал, засунь меня в адское пекло, я не любитель таких мероприятий, но если б Ида захотела… Я кидаю на нее взгляд, от ее решения будет зависеть все.

И то, насколько она готова отстаивать свои границы, и то, значили ли что-то наши сегодняшние переглядки и случайные касания. Весь день растянулся на большую-большую, длинную-предлинную прелюдию. И я, мягко говоря, на взводе.

Стою позади рыжей фурии, дышу ей, борюсь с желанием впечатать в себя и нагло облапать. Пальцы зудят.

— Точно, — твердо говорит она.

Аллилуйя.

— А тебе вообще можно, пап? С твоей спиной? — строго спрашивает заботливая дочь.

— Даже нужно! — уверенно заявляет веселый родитель. — Ладно, отдыхайте, — машет рукой и разворачивается к двери.

Отсчёт пошел на секунды. До того, как мы, наконец, останемся наедине осталось… пять, четыре… отец Иды берется за ручку двери… три, два… выходит за порог… один… дверь закрывается.

Делаю рывок вперёд, подхватываю желанную добычу, кручу в руках, пока наши носы не сталкиваются.

— Ты чего… — отшатывается она.

— Вот чего, — вгрызаюсь в