Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет - Дэвид Гриффитс

Именно так и произошло. Когда Петербург предложил заключить перемирие в Америке на время мирной конференции, на которой будут договариваться все стороны, ответ британцев был немедленным и негативным: «Прекращение военных действий в Северной Америке раньше, чем колонии вернуться к подданству, совершенно невозможно, и не может также входить в намерения посредников, поскольку они знают, что Король никогда не потерпит вмешательства никакого государства между Собой и Его мятежными подданными»{785}.

Несмотря на ожидаемые возражения британцев, Панин не оставлял надежду урегулировать англо-американский конфликт. «Граф Панин всегда держится своей идеи советоваться с самими американцами и сделать их властителями свой судьбы», — докладывал французский посланник в январе 1781 года{786}.[279] Британия объявила предварительное условие для переговоров: французы должны порвать все связи с американцами и оставить Северную Америку. Но Панин и слышать не хотел о таком жестком условии. Он сообщил австрийскому посланнику, что «оставить Америку превосходству и мести Англии было бы против достоинства христианской державы». Лучшим способом примирить различные требования «было бы изолировать посредством перемирия, и другими приемами, о которых можно договориться, каждую провинцию Америки от всякого открытого и скрытого влияния, от Франции, а так же Англии, чтобы дать каждой из провинций полную свободу заявить о своем предпочтении, будь то зависимость, будь то независимость, без боязни последствий какой-либо обиды». Их окончательное решение «может быть объявлено должным образом государствам-посредникам представителями»{787}. Те же настроения были повторены австрийскому посланнику и в беседе, состоявшейся позднее. На этот раз Панин добавил, что на время перемирия необходимо лишить Континентальный конгресс всякой власти и влияния, «чтобы таким образом устранить возражение Англии, которая по-прежнему постоянно утверждает, что несколько провинций сильнее недовольны тираническим угнетением Конгресса и жалуются на это новое иго больше, чем когда-либо раньше при прежней власти метрополии». Некоторые колонии, снова отметил Панин, вполне могут решить остаться под британской властью{788}. Предложения о посредничестве двух дворов, руководствовавшихся указаниями Панина, были названы «Заговор о разделении Америки»{789}. Но они были лучше, чем первоначальная испанская схема с перемирием и status quo в Северной Америке (предложенная, когда Испания еще была союзницей Франции), так как они позволили бы американцам самим решать свою судьбу; и если бы голосование было проведено честно, это вполне могло привести к независимости всех тринадцати штатов. Учитывая военную ситуацию в то время, которая подробно освещалась российской прессой, эти предложения о посредничестве можно считать очень даже справедливыми в отношении американских колоний. Как раз понимание этого, а также желание выпутать Францию из якобы бесполезной войны и заставляло Верженна с таким рвением относиться к инициативе Панина. И как раз то же самое понимание принуждало Англию — как оказалось, проявившую недальновидность, — отвергать попытки распутать американский гордиев узел. Затем, когда в 1781 году в Йорктауне сдался Корнуоллис[280], роли поменялись. Теперь американцы могли требовать не меньше, чем полную независимость, и британцам придется после полного разгрома спасать, что можно. Но когда вести о Йорктауне дошли до российской столицы, Панин уже был не у власти.

Взгляд Никиты Панина на международные дела был характерен для неэкспансионистски настроенной части российского дворянства — называемой иногда «консервативная оппозиция», — сконцентрировавшейся вокруг Панина и великого князя Павла Петровича[281]. Эта группировка противилась агрессивной внешней политике, в особенности направленной против турок, опасаясь, что война может отвлечь внимание от насущной задачи упорядочения внутреннего управления в Российской империи. Сам Панин был против первого раздела Польши; он советовал императрице в 1772 году, в самый разгар Русско-турецкой войны, заключить с турками мир, довольствуясь минимальными территориальными приобретениями; и после успешного завершения войны он отказался требовать от Порты четкого соблюдения условий договора, опасаясь возобновления конфликта. Длительный мир, не требующее больших расходов расширение территории — вот средства Панина для возвращения внутреннего порядка и экономического процветания{790}.[282] Как мы видели, Панин делал все, что мог, чтобы остановить Войну за независимость в Америке.

В конце 70-х годов, однако, влияние Панина начало ослабевать. Императрица стала все больше и больше прислушиваться к советам князя Г.А. Потемкина, своего прежнего фаворита, и А.А. Безбородко, своего самого преданного секретаря; оба выступали за более агрессивную политику на юге. «Северная система», и в особенности союз с Пруссией, были помехой, поскольку Фридрих II не только дал понять, что не одобрит нападения на оставшиеся в Европе турецкие владения, но и фактически предложил заключить прусско-русско-турецкий союз (1779) для сохранения status quo в Южной и Восточной Европе. (Этот проект одобрил Панин, но не императрица.) Дружеский визит Иосифа II в Россию в июне

1780 года, за которым последовала кончина Марии Терезии в ноябре того же года, предоставил императрице и ее новым советникам возможность, которую они искали. Еще до конца года ответственным за переговоры с иностранными государствами был поставлен Безбородко. И союз с Австрией был заключен весной

1781 года, как раз когда Панин покинул столицу и ушел в длительный отпуск{791}. Хотя «Северная система» и союз с Пруссией номинально по-прежнему являлись основой российской политики, Екатерина II добилась от Иосифа II одобрения «греческого проекта» — плана раздела оставшихся турецких владений в Европе между двумя союзниками.{792},[283] Первым, и для России самым важным, шагом проекта стала аннексия Крыма и прилегающей территории[284].

Поскольку в будущем могла пригодиться морская держава, то императрица начала искать дружбы с Британией, надеясь, что плохое впечатление, оставшееся от вооруженного нейтралитета, сотрется. Чтобы потворствовать британцам, Россия была вынуждена как никогда раньше быть осторожной с американцами.

Как раз в этот момент в Петербурге появился Фрэнсис Дейна. Возлагая надежды на Панина и вооруженный нейтралитет, Континентальный конгресс дал задание посланнику заручиться помощью России в борьбе с Великобританией. Прибыв в августе

1781 года в российскую столицу, Дейна в первом же письме домой писал: «Мне сказали, что граф Панин вскоре вернется ко двору и что из всех министров Ее Величества он благожелательнее расположен к Соединенным Штатам»{793}. То, что Панин был расположен благожелательно, это правда; но неправда то, что он вскоре должен был вернуться ко двору. В сентябре Панина отстранили от дел и его обязанности распределили между Потемкиным, Безбородко и вице-канцлером Иваном Андреевичем Остерманом, мало значившим как чиновник[285]. Эти трое, и в особенности Потемкин, к цели американцев не питали никакого сочувствия[286]. Таким образом, Дейна в своем гостиничном номере в Петербурге просидел два года почти в полной изоляции. В какой-то момент он заказал у Джона Адамса в Гааге миниатюру Джорджа Вашингтона. Портрет, посланный русской дипломатической почтой благодаря любезности Д.А. Голицына, был возвращен в Соединенные Провинции со следующим предупреждением: «Поскольку данное лицо неизвестно ни Ее Императорскому Величеству, ни Ее министерству, Ее Величество велит этот портрет вернуть лицу, передавшему его курьеру… Ее Величество изволит, чтобы ни Ваше Сиятельство, ни господин Морков впредь не брали ни для американцев, ни у американцев никаких писем или пакетов для курьерской пересылки; ибо, кроме причин, изложенных в моем письме от 10 мая [наставлявшее посланников не признавать Джона Адамса], не приемлемо доставлять их лицам, о которых министерство Ее Величества не знает ни где они, ни зачем они здесь»{794}. Императрица прекрасно знала о миссии Дейны, так как ее предупреждали и французский, и британский послы и ей передали от Дейны две подробные записки о взаимной торговле. В результате более примирительной, пробританской политики России Дейна мог иметь дело только с тремя официальными лицами. Максиму Максимовичу Алопеусу, одному из бывших секретарей Панина, был обещан пост американского консула в Петербурге, как только Россия официально признает Соединенные Штаты; он представил Дейну Петру Васильевичу Бакунину[287], другому бывшему секретарю Панина и члену Коллегии иностранных дел; Бакунин, в свою очередь, получил 50 фунтов «для передачи официальных бумаг» вице-канцлеру Остерману{795}. Но усилия оказались напрасны. Дейне в недвусмысленных выражениях дали понять, что примут его только после того, как Британия признает независимость Америки. И никаких письменных сообщений ему не посылалось, чтобы не обидеть Великобританию{796}. Миссия Дейны, деликатная, если не ошибочная с самого начала, оказалась одной из самых бесполезных за период Войны за независимость.