i e8c15ecf50a4a624 - Unknown

Резолюция, принятая съездом, была выдержана в духе доклада и предложений Гучкова. Однако большинство дум­ской фракции октябристов отказалось считать ее директи­вой. Она, вопреки протестам «левых» октябристов, была принята лишь к сведению, а не к руководству. Кончилось дело тем, что после нескольких бурных заседаний ЦК и фракции последняя в декабре 1913 г. распалась на три фракции: земцев-октябристов (65 человек), «левых» октяб­ристов (22 человека) и беспартийных, т. е. нефракционных октябристов (15 человек), которые представляли собой наиболее правую часть фракции. ЦК октябристов, обсудив создавшееся положение, принял решение «считать принад­лежащими к Союзу 17 октября всех членов бывшей парламентской фракции его, безотносительно к тому, в которую из трех образовавшихся групп фракции они зачислились...» [719]

Отражая кризис «верхов», борьбу внутри правительст­венного лагеря, стала дробиться и фракция националистов. Процесс этот начался еще в III Думе. От националистов- балашовцев откололась большая часть во главе с Крупен- ским, назвавшая себя фракцией «центра». По мере углуб­ления политического кризиса в стране и усиления оппози­ционных настроений в Думе эта группа также переходила в оппозицию.

Наиболее резкие оппозиционные выступления в Думе, как и раньше, имели место во время бюджетных прений, особенно при обсуждении сметы Министерства внутренних дел, и при запросах о тех или иных незакономерных действиях правительства и администрации. На этих «бое­вых» вопросах и объединялись все чаще октябристы и кадеты.

Первым таким совместным выступлением было избра­ние Родзянко председателем Думы октябристско-кадет­ским большинством, в отличие от его предшествующего

избрания, совершенного с помощью правого большинства. Также вместе выступали кадеты и октябристы при обсуж­дении запроса, обвинявшего правительство в выборных махинациях и беззакониях во время избирательной кам­пании в IV Думу.

Довольно острая дискуссия разгорелась при обсуждении декларации Коковцова. Милюков выдвинул три основных лозунга: изменение избирательного закона, реформа Госу­дарственного совета, ответственность правительства перед Думой[720]. В том же духе была составлена и кадетская формула перехода. Для октябристов она была слишком радикальной, поэтому они голосовали за формулу прогрес­систов, предлагавшую правительству вступить на путь осуществления начал манифеста 17 октября и водворения законности. К ней присоединились и кадеты, и она была принята октябристско-кадетским большинством.

Тема всех оппозиционных выступлений была в сущно­сти одна: правительство, отказываясь встать на путь ре­форм, делает тем самым неизбежной новую революцию, ускоряя ее приход. Правительство, жаловался Шингарев в своем выступлении в мае 1913 г., «разрушает надежду на мирный, законный исход». Административный произвол, вторил ему октябрист Шидловский, «не усиляет власть, а расслабляет ее совершенно». Если правительство не изме­нит своего гибельного курса, предупреждал Маклаков, она окажется в одиночестве, а когда, наконец, «явятся умные люди» и «раздадутся умные слова», уже будет поздно — «в это время будут верить не им, не нам», а «будут слу­шать одних демагогов» (т. е. революционеров), и тогда Дума уже ничего не сможет «предотвратить» [721].

По смете Министерства внутренних дел на 1913 г. Дума приняла добавление к формуле перехода, внесенное ок­тябристами, осуждавшее министерство за то, что оно «пре­пятствует водворению в России правового порядка и уби­вает в народе уважение к закону и власти и тем усиливает в стране оппозиционное настроение» [722].

Весной 1914 г. прогрессисты и октябристы, не говоря уже о кадетах, поставили вопрос о борьбе с правительст­вом посредством. использования бюджетных прав Думы.

На совещании прогрессистов 8 апреля было решено объ­явить правительству бюджетную войну, не останавливаясь даже перед роспуском Думы. Земцы-октябристы вместе с «левыми» октябристами высказались за отклонение смет министерств внутренних дел, народного просвещения, юсти­ции, а также Синода[723].

Объясняя смысл всех подобных выступлений, В. И. Ле­нин писал: «Несомненно, учащение оппозиционных реше­ний в IV Думе, принимаемых октябристско-кадетским большинством, доказывает нарастание политического кри­зиса в России,— доказывает, что третьеиюньская система зашла в тупик, не удовлетворив даже буржуазии, готовой жертвовать на благо этой системы, на укрепление контр­революции,— и деньги, и честь, и совесть» [724].

Бессилие либеральной оппозиции заключалось в том, что она по-прежнему пыталась договориться с царизмом. Кадеты, прогрессисты и октябристы призывали правитель­ство «образумиться», найти пути «примирения» со страной, т. е. с буржуазией. Пусть власть «заключает мир» и окон­чательно признает «новый строй», призывал Маклаков. «...Оппозиция хорошо понимает,—говорил он, обращаясь к правительству,—что сразу все не делается. И малейший шаг в хорошем направлении не встретит в оппозиции палок в колеса» [725]. Родичев продолжал надеяться на «чудо просветления», которое должно снизойти на власть, и т. д.

Вред либеральной оппозиции состоял в стремлении посеять конституционные иллюзии, удержать народ от революционной борьбы. Учитывая полевение октябристов, кадеты «принялись систематически защищать IV Думу и требовать для нее „народной и общественной поддерж­ки11» [726], и это делалось тогда, когда сами кадетские лидеры уже открыто признавали, что ставка на реформы полностью провалилась. «Мостик к мирному переходу совсем разру­шен»,— констатировал в мае 1913 г. на заседании ЦК Милюков [727].

Но ответом царизма на оппозицию буржуазии были поиски путей для разгона Думы и совершения нового

государственного переворота. Выражая настроения верхов, Мещерский в своем «Гражданине» выступил с планом разгона Думы и изменения избирательного закона в целях превращения Думы из законодательной в законосовеща­тельную. По сведениям Милюкова, во главе возникшего в 1913 г. антидумского заговора встал великий князь Ни­колай Николаевич, который намеревался привлечь к за­говору дворцового коменданта В. А. Дедюлина и графа А. А. Бобринского[728].

Накануне открытия второй сессии Н. А. Маклаков в письме к царю испрашивал разрешения на роспуск Думы, если она не умерит своего оппозиционного тона. Царь не только согласился с ним, но и предложил обсудить в правительстве свою «давнишнюю мысль» о превращении Думы в законосовещательный орган[729]. Получив санкцию царя, Маклаков внес свой план на рассмотрение Совета министров. Но последний, вынужденный учитывать как внутреннюю, так и внешнюю обстановку, отнесся к этому плану отрицательно. В частности, такое отношение было связано с неудачей, постигшей Коковцова в Париже, где он вел переговоры о заключении железнодорожного займа и где ему заявили, что предлагаемые тяжелые условия займа вызваны шаткостью положения Думы, процессом Бейлиса, «министерской забастовкой» и т. п.[730]

В июне 1914 г. Николай II на заседании Совета минист­ров лично поставил вопрос об изменении Положения о Государственной думе в том смысле, чтобы' отвергнутые ею законопроекты могли односторонне приниматься Госу­дарственным советом. Однако даже Щегловитов выступил против этого предложения, считая его осуществление опасным для режима[731].

Убеждаясь снова и снова в невозможности разгоне Ду­мы и нового государственного пёреВброт'аГцаризм встал на путь систематической воины с Думой. Кменно такую поли­тику повел Горемыкин сразу после того, как он сменил Коковцова. В частности, Горемыкин заявил в марте 1914 г., что председатель Совета министров по закону не обязан отвечать на обращенные к нему запросы Думы: такая обя­занность вменена лишь министрам и главноуправляющим. До этого товарищ министра внутренних дел утверждал сг думской трибуны, что Дума не имеет права разрабатывать законопроекты, выработку которых правительство взяла на себя. Правительство также сделало попытку ликвидиро­вать неприкосновенность депутатского слова и т. д. Дума отвечала на это усилением оппозиционного тона.

Третьеиюньская система исчерпала себя. Характеризуя в мае 1914 г. политическое положение в стране в связи с принятием Думой октябристской формулы, осуждающей политику Министерства внутренних дел, В. И. Ленин писал:

«Распад, колебания, взаимное недоверие и недовольст­во внутри системы 3-его июня, внутри помещиков и реак­ционной буржуазии. „Они“ обвиняют друг друга — Пу- ришкевичи либералов, либералы Пуришкевичей — в поощ­рении и ускорении новой революции.

Таково положение» [732].

Начавшаяся мировая война лишь ненадолго изменила это положение. В 1915 г. в Думе возник «Прогрессивный блок», объединивший в оппозиции правительству не только кадетов и октябристов, но и часть националистов. Третье­июньская система с двумя болыпинствами перестала су­ществовать. Резко усилился кризис «верхов». Разложение царизма достигло крайнего предела. Вызревал исключи­тельной силы революционный кризис. Страна неудержи­мо шла к новой революции. ’