Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

После хаотичных перемещений по Европе княгиня обосновалась в Вене и стала хозяйкой прорусского антинаполеоновского салона. В австрийской столице её удерживала связь с Меттернихом. Связь эта длилась непривычно долго для обоих, обычно менявших свои привязанности с такой быстротой, что за этой сменой трудно было уследить.

Екатерина Павловна родила дочь. В честь отца девочку назвали Клементиной, но отчество её было Петровна, фамилия – Багратион: Александр попросил генерала Багратиона признать дочь своей, законной. Полководец был отважен только на поле боя – отказать императору не решился.

А Александр Павлович вмешался в семейные дела Багратиона потому, что был неравнодушен к его красавице жене. К тому же беспечная княгиня была кладезем полезнейшей информации. В её салоне бывала вся австрийская знать, весь дипломатический корпус. Она с улыбкой заявляла, что знает больше политических тайн, чем все посланники вместе взятые. По воспоминаниям свидетелей тех времён, когда «русская Андромеда» блистала в Вене, именно под её влиянием высшее австрийское общество начало бойкотировать французское посольство.

Она была не просто противником, она была яростным врагом Наполеона. «Через много лет княгиня с удовольствием вспоминала, что именно она уговорила Меттерниха согласиться на вступление Австрии в антинаполеоновскую коалицию», – писал Филипп Филиппович Вигель, чьи мемуары до сих пор остаются до конца не исчерпанным источником сведений об интересующей нас эпохе, в особенности о её интригах.

Правда, эту заслугу оспаривала у княгини Багратион «Клеопатра Курляндии» – герцогиня Саган, та самая, что «увела» у Екатерины Павловны Меттерниха. Но закончу о княгине Багратион, а уже потом перейду к её удачливой сопернице. То, что именно ей первой удалось добиться благосклонности Александра Павловича, вполне можно объяснить её неотразимой прелестью. Но есть подозрение (вызвано оно иногда намёками, иногда откровенными рассказами современников), что император весьма дорожил информацией, которой снабжала его Екатерина Павловна. А в том, что информацию она собирать и анализировать умела, не сомневается никто из свидетелей. Правда, однажды она потерпела поражение.

Прекрасная княгиня решила покорить самого князя Шарля Мориса Талейрана, главу французской делегации на конгрессе. Но человек, коварством и изворотливостью, пожалуй, превосходивший даже Меттерниха, не поддался соблазну. Прекрасная княгиня была уязвлена, с брезгливостью рассказывала, забыв, как только что откровенно кокетничала с французским министром, что Талейран омерзителен, что у него глаза дохлой рыбы. Не исключено, что была она так разгневана потому, что соблазняла князя по заданию (или, скажем, по просьбе) своего царственного любовника. Александр Павлович знал, на что способен Талейран (он уже успел предать церковь, Людовика XVI, Директорию, Наполеона и ещё предаст Людовика XVIII, переметнувшись к Луи-Филиппу). Хотя Талейран уже много лет был его тайным осведомителем (именно он сообщил о дате нападения Наполеона на Россию), государь не доверял Шарлю Морису и надеялся, что обольстительная княгиня сумеет выведать у того что-нибудь полезное.

Беспокойство Александра Павловича по поводу сюрпризов, которых можно ждать от Талейрана, имело серьёзнейшие основания: ведь именно Талейран вопреки воле русского царя, считавшего вполне возможным, чтобы власть во Франции была передана сыну Наполеона, добился возвращения трона Бурбонам. Но вернуть Бурбонов на французский престол – полдела, нужно было добиться, чтобы они смогли на этом престоле удержаться. И Талейран убеждал монархов всех европейских стран впредь строить свою политику на принципе легитимизма (суть этого принципа в признании незыблемости исторического права монархов на престол и сохранении за ними их наследственных владений). Именно следование этому принципу приведёт в будущем к тому, что Россию (уже николаевскую) станут называть жандармом Европы.

На конгрессе в Вене Талейран в полной мере проявил свои блистательные способности. Он представлял побеждённую страну и, казалось бы, должен был соглашаться на условия победителей. Но ему удалось сыграть на противоречиях союзников, навязав им свою игру. Именно он, правда, не без участия своих австрийского и британского коллег, добился того, что в Европе стала складываться новая расстановка сил: Франция, Англия и Австрия против России и Пруссии.

Но вернусь к княгине Багратион. О её романе с царём скоро узнала вся Вена. Надо думать, она вполне сознательно не скрывала происходящего: подобного рода слава ей льстила. Впрочем, скрыть вряд ли бы и удалось: Вена была наводнена филёрами. Ни один шаг Александра Павловича не ускользал от полиции. Осведомители доносили, когда он приехал к княгине, когда её покинул, кто его сопровождал, кто во время визита находился в роскошном Palais Palm, который княгиня (ирония судьбы!) делила со своей соперницей герцогиней Саган.

А та вела себя, на взгляд Екатерины Павловны, совершенно беспардонно: начала распускать слухи, будто покорила сердце императора Александра. Надо признать, слухи эти имели под собой основания: весьма влиятельные лица толкали герцогиню в объятия русского императора (цель, похоже, была та же, что и у самого Александра, когда он инспирировал роман княгини Багратион с Талейраном). Вначале император сопротивлялся соблазнительнице. «Сделано было невозможное, – жаловался он княгине Багратион, – чтобы заставить меня быть к ней благосклонным. Её даже посадили со мной в карету. Но всё это было тщетным. Я люблю чувственные удовольствия – но от женщины я требую и ума».

Но через несколько дней герцогине Саган удалось-таки добиться его благосклонности. Княгиня Багратион в ярости. Меттерних взбешён, а Александр Павлович радуется, как мальчишка, узнав о ревности австрийского дипломата. В Вене острили: «Баварский король пьет за всех, вюртембергский король ест за всех, а русский царь любит за всех…»

Вильгельмина Саган была внучкой фаворита императрицы Анны Иоанновны, герцога Бирона, которого долго с ненавистью и ужасом вспоминала Россия. Тягу к русским унаследовала и Вильгельмина. Правда, эта тяга приняла у неё иную форму, чем у деда: просто ей очень нравились русские мужчины. Сначала она была невестой Аркадия Суворова, сына прославленного генералиссимуса. После смерти великого полководца свадьба расстроилась, а бывшая невеста вышла замуж за князя Василия Сергеевича Трубецкого. Семейная жизнь продлилась недолго. Потом была Вена, любвеобильный и почти всемогущий Меттерних. И наконец – действительно всемогущий – российский император Александр Павлович.

Но… в тот же день, когда Вильгельмина вообразила себя покорительницей Александра, он послал Петра Михайловича Волконского к другой прославленной красавице, графине Эстергази, дабы объявить ей о своём предстоящем визите. Через четыре дня один из осведомителей сообщил министру полиции барону Хагеру: «Его Величество Русский Император [35] , по-видимому, привязывается к графине Эстергази… Она уверяет, что нет более очаровательного монарха, чем он. В нём, говорит она, французская живость соединяется с русской простотой, и благодаря этому Его Величество совершеннейший во всех отношениях человек». И уже графиня Эстергази становилась объектом всеобщей зависти.

Но очень скоро на стол барона Хагера ложатся новые сообщения филёров: «Княгиня Леопольдина Лихтенштейн [36] больше других светских дам нравится Александру. По этому поводу острят, что он выказывает себя истинно русским человеком, предпочитая женщин холодных, как лед». «Александр уделяет много внимания графине Эстергази, Софи Зичи и княгине Ауэрсперг. Он много танцует и любезничает с княгиней Лихтенштейн и юной Сеченьи. Обе они убеждены, что поймали его в свои сети; но остальные хорошо понимают, что здесь, как во Франкфурте, как и повсюду, всё это для Александра – одно лишь чистое кокетство». Не укрывается от внимания шпионов и то, что царь продолжает время от времени поздно ночью проскальзывать в особняк своей восхитительной соотечественницы княгини Багратион.

Оборвать рассказ об этой женщине в тот момент, когда закончился её роман с императором, было бы несправедливо, потому что и дальше жизнь её не была бесцветна.

По окончании Венского конгресса она перебралась в Париж, приобрела особняк на Елисейских полях и организовала салон, в котором бывали самые известные парижане. О салоне русской княгини упоминает в «Отверженных» Виктор Гюго. А Бальзак, постоянный гость Екатерины Павловны, говорил, что она была одной из двух женщин, с которых он писал Феодору в «Шагреневой коже». Нельзя, правда, отрицать, что в салон русской красавицы привлекали не только интеллектуальные беседы, но и потрясающая, лучшая в Париже тех лет кухня. Поваром княгини был знаменитый Мари-Антуан Карем, который считается создателем высокой кухни. В своё время он был личным поваром Талейрана, готовил для Наполеона и Александра, в конце жизни будет кормить Ротшильда. Карема называли «поваром королей и королём поваров». Так что можно вообразить, чем соблазнял салон русской княгини парижских гурманов. Что же касается дам, то их притягивала возможность хотя бы взглянуть на несравненные потёмкинские бриллианты, которые унаследовала Екатерина Павловна. Уже в весьма зрелом возрасте она вышла замуж, но и этот брак оказался недолговечным.